— Вы — не первый встреченный мною прохвост, который горд лишь на словах. Это составляет лишь часть арсенала средств подобных вам людей, юноша, и мы не заблуждаемся в этом. Вы еще вспомните о моем предложении.
Вендрамин ушел, разъяренный наглостью такого заявления. Но это чувство быстро прошло, потому что его затмило радостное возбуждение, вызванное возвращением чеков банка Виванти. Он словно скинул оковы. Он освободился и был, по крайней мере, волен свести счеты с Мелвилом, не опасаясь за последствия. Теперь-то, как Леонардо себе это представлял, он был в состоянии постоять за свою честь.
Не теряя времени, он сразу этим и занялся, направившись к площади у собора Сан-Марко с одним лишь намерением.
Возмещение его долгов потребовало бы всю сотню дукатов, что лежала у него в кармане. Но Вендрамин не собирался выплачивать долги. Он даже не подумал попытать на эти деньги удачу в казино дель Леоне, но не потому, что поступил бы вопреки желаниям своих кредиторов, а потому, что знал, как их лучше использовать.
Он прошел корпус Прокураций, разглядывая сидевших за столиками Флориана, приветствуемый здесь кивком, там — взмахом руки. Все, кто приветствовал его, были его собратьями-барнаботти, наслаждавшимися весенним ароматом, а некоторые -вином за чей-то счет. Некоторое время он не мог найти того, что разыскивал. Пройдя до конца, Вендрамин вновь направился к центру Пьяцца, возвратившись к Св. Марку. Едва повернувшись, он встретился взглядом с сильным мужчиной средних лет, одетым в поношенный костюм с потемневшими кружевами, который прогуливался медленным шагом в сопровождении компании, с тростью в руке и шпагой, продетой через карман его камзола.
Сэр Леонардо преградил путь этому человеку. Они обменялись приветствиями, и Вендрамин, повернувшись, пошел рядом с ним.
— Мне нужна одна услуга, Контарини, — сказал он. — Если вы сможете оказать ее, то для вас найдется пятьдесят дукатов, а другие тридцать — чтобы разделить их между двумя подходящими парнями, которые знакомы с вами и готовы предложить свои руки.
Выражение желтоватого, словно голодного, лица Контарини несколько изменилось.
— А нужны ли трое? — спросил он.
— Я действую наверняка. Я хочу обойтись без случайностей. И нас будет четверо. Потому что и я приму участие.
Глава XXV. ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
Изотта устроилась на диване с высокой спинкой возле застекленной двери на лоджию в той стороне гостиной, которая была обращена к саду. Слуга установил диван так, чтобы, занимаясь рукоделием, она сидела лицом к свету. Она работала механически, а мысли ее были омрачены меланхолией безнадежного ожидания. Было далеко за полдень и, когда мартовский день начал угасать, Изотта отложила работу и откинулась на спинку дивана, смежив веки и поддавшись дремоте, охватившей ее уставшие глаза.
Неожиданно она очнулась от звуков голосов в другом конце комнаты. Из этого и из-за наступивших глубоких сумерек она поняла, что заснула. Голос, разбудивший ее, громкий и страстный, принадлежал ее отцу; а теперь отвечал спокойный, ровный голос Катарина Корнера. Изотта собиралась уже встать и обнаружить свое присутствие, когда обжигающие слова инквизитора отбросили ее, вмиг затаившую дыхание, обратно.
— Камиль Лебель и ваш друг, мессер Мелвил, — одно и то же лицо, и это, уверяю вас, не оставляет сомнений. Он будет арестован нынче ночью, а его комнаты подвергнутся тщательному обыску. Но независимо от того, откроет он что-нибудь или нет, имеющегося вполне достаточно инквизиторам, чтобы определить его судьбу.
— А я уверяю вас, что это — полное безумие, — заговорил граф взволнованно. — Я знаком с ним не со вчерашнего дня. А британский посол может высказаться о нем совершенно определенно.
— К несчастью для него, наши шпионы могут высказаться о нем более точно. Этот человек скрывал свои следы весьма искусно, прикрываясь несомненно похвальным прошлым, чтобы укрепить доверие к себе. Кем бы он ни был в действительности, во французской миссии он известен под именем Камиля Лебеля, а деятельность этого неуловимого Камиля Лебеля, которого мы почти отчаялись обнаружить, выставляет ему тяжелый счет.
— Но это нелепо, Катарин! Его приезды и отъезды из французской миссии ничего не доказывают. Если бы он не наладил отношений с Лальмантом, выдавая себя за французского агента, он никогда бы не добыл той ценной информации, которую время от времени сообщал нам. Я расскажу вам об этом, а вы можете получить подтверждение об этом у сэра Ричарда Уортингтона: Мелвил прибыл в Венецию прежде всего с заданием от мистера Питта, и его труды здесь были исключительно антиякобинскими.
— Если бы вы когда-нибудь занимали мой пост, дорогой Франческо, вы бы знали, что никогда не было тайного агента любого уровня, который не старался бы служить обеим сторонам. Это — единственный путь, на котором он может добиться настоящего успеха в своем деле.
— Однако, зная это и вспомнив все, что он для нас сделал, не следует ли считать это достаточным ответом на глупые подозрения?
— Это не подозрения, Франческо. Это — факты, и очень хорошо проверенные. Что он — Лебель, мы знаем из сведений Казотто.
— Все равно…
— В данном случае — не все равно. Нет, нет. Мелкие услуги, которые этот Лебель так хитро подбрасывал, пуская пыль вам в глаза, — ничто по сравнению с ущербом, который Республика потерпела от его рук. В том его письме, которое мы перехватили, он сообщал Баррасу о нашем положении.
— Информация, не имеющая какой бы то ни было ценности, — вставил граф.
— Сама по себе — возможно. Но содержание письма свидетельствует о постоянной переписке, Вся отправления информация может оказаться не такой уж безобидной.
— Чем вы можете доказать это?
— Тем, что мы знаем о его истинном лице. Вы не забыли, что подлый ультиматум, которым Венеция была опозорена и оскорблена, потому что осквернила свое же гостеприимство изгнанием короля Франции из Вероны, был подписан этим человеком?
Изотта, сжавшаяся в комок в углу дивана, дрожащая и охваченная ужасом, услышала тяжелое дыхание отца.
Когда Корнер продолжил, в его голосе, обычно таком спокойном и ровном, прорывалась горячность негодования.
— Из самого ультиматума, как вы помните, очевидно следовало, что Лебель действовал в том деле по собственной инициативе, что он даже не выполнял при этом приказа Директории. В противном случае ультиматум был бы предъявлен Лальмантом. В этой акции была открытая враждебность к нам, которую ничто не может скрыть. Намерение состояло в том, чтобы дискредитировать нас в глазах мира с целью подготовки к какому-то дальнейшему замыслу французов. Из-за этого, даже если больше против него ничего нет, нашим желанием всегда будет принятие таких же мер к этому шпиону, когда его обнаружат и схватят, как и ко всем шпионам, — он сделал паузу, и на мгновение воцарилась тишина
Затем Корнер продолжал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86