Но в гондоле ее настроение смягчилось и она неожиданно проявила заботу, которая сильно удивила его.
— Я хочу, Марк, чтобы вы были настороже с Лальмантом, а особенно — с его другом по имени Виллетард, которого вы, может быть, встретите сегодня. Я даже не знаю, сколь неосторожны вы были, завязав столь близкую дружбу с послом Франции в такое время. Но, ради бога поступайте осмотрительно. Я не хочу, чтобы вас впутали в какую-нибудь махинацию.
Марк-Антуан тихо засмеялся, чем заслужил ее порицание.
— Это не повод для смеха. Я прошу вас быть осторожным, Марк, — она нежно сжимала его руку, пока говорила.
Не впервые маленькая озорница пускала в ход одно из тех маленьких приглашений к большей близости, и каждый раз он испытывал некоторое затруднение. Это вызывало в нем чувство совершаемого по отношению к ней предательства при мысли о том, что на свободе она лишь из-за его любезности и что при определенных обстоятельствах он мог оказаться перед необходимостью дать показания, которые должны были привести к ее аресту.
Он сказал беспечно:
— Вы боитесь, что он завербует меня в армию своих шпионов? Мало вещей менее вероятных.
— Надеюсь, что так. Но порой я боюсь, что он сможет обнаружить что-нибудь такое, что вы окажетесь весь в его власти. Он совершенно беспринципен в способах вербовки, Марк. Я хочу вас заранее предупредить об этом.
— Эта забота означает, что вы сомневаетесь во мне.
Она пододвинулась поближе к нему, и его обоняние было атаковано ароматом роз, доносившимся до него от ее мантильи.
— Это в самом деле искренняя забота, Марк.
Он отделался от этого полупризнания легкомысленным замечанием:
— Благодарю небеса, что Вендрамин не может подслушать это, иначе я бы ожидал к утру обнаружить свое горло перерезанным.
— Вендрамин! О, этот! — произнесла она с презрением, будто было упомянуто что-то неприятное. — Я наконец-то избавилась от него, слава богу. Этот кошмар закончился.
Для Марка-Антуана, достаточно осведомленного, это могло означать только одно: Лальмант принял Вендрамина из ее рук. Но это был вовсе не тот вопрос, который он мог бы задать ей.
Марк-Антуан вздохнул.
— Любовные мечты иногда превращаются в кошмар. Печально слышать, что такое произошло с вами.
Воцарилось молчание, прервавшееся, когда она повернулась к нему. В свете фонарей он мог смутно различить ее утонченное маленькое лицо.
— Вы полагаете, что для меня это была даже любовная мечта? — спросила она с оттенком горечи.
А затем виконтесса вдруг стала оправдываться:
— Марк! Не презирайте меня более, чем следует, дорогой мой. Если бы вы знали… Если бы вы знали все обо мне и все, что сделало меня тем, что я есть, вы бы нашли для меня оправдания.
Ваш разум великодушен, Марк. Если бы я узнала такого мужчину, как вы, раньше… — она внезапно оборвала речь, будто голос покинул ее.
Он сидел по-прежнему молча, глубоко встревоженный, желая оказаться где угодно, но не в уединенной близости, к которой вынуждала его фелца. В какой-то момент он спросил себя, не притворяется ли она, но отмел это подозрение, как неблагородное. Она заговорила вновь — более твердо, но неожиданно унылым голосом:
— Я не хочу предстать перед вами в ложном свете, Марк. Вы были так искренни и откровенны со мной. Рассказать вам о себе? Рассказать вам, как я узнала, что у Лальманта могут быть намерения относительно вас?
— Дорогая моя Анна, — в страхе, тихо сказал он. — Я не желаю быть отцом-исповедником кающейся красавицы.
— Марк, не шутите! Я очень серьезна. Очень серьезна и очень печальна. Я должна взять вас в исповедники, хотя вы можете счесть мою исповедь ужасной выдумкой. Но для меня менее ужасно то, что вы узнаете истинную правду, чем то, что вы полагаете, будто я могла быть движима любовью к такому мужчине, как Вендрамин. Выслушайте теперь, мой дорогой, и выслушайте с сочувствием. Позвольте мне начать с начала.
— Ни с начала, ни с конца, — вскричал он. — Гондола — не исповедальня, тем более — в этот час, тем более, что я не позволю вам поддаться минутным эмоциям, — он ухватился за это, как за вдохновляющую мысль, чтобы остановить признание, которое грозило последовать. — Завтра вы можете пожалеть об этом отступлении перед минутным настроением.
— Ни завтра, ни потом.
— Ради меня, давайте подождем. Давайте подождем, пока вы спокойно обдумаете. Если завтра вы пожалеете, что я заставил промолчать вас сейчас, то завтра у вас будет время рассказать, если сочтете это необходимым.
— Но почему же ради вас?
Было нелегко ответить ей, но после краткого раздумья он нашелся.
— Чтобы впоследствии вы не испытывали ко мне ненависти за ту осведомленность, которую вы дали бы мне сами.
— Никогда Я хочу, чтобы вы знали. Возможно, именно вы возненавидите меня, когда узнаете. Но, по крайней мере, я буду честна с вами. Этого я хочу больше всего. Быть честной с вами, Марк.
Он не больше сомневался в ее честности, чем в том, что именно она хотела рассказать ему. Его охватила жалость к ней и горькое сознание, что в его отношении к ней было что-то от Иуды. Он был предателем, который проник как раз настолько, насколько это соответствовало его намерениям. Между тем, он притворялся другом, чтобы побудить ее быть честной с ним до самоотречения. Он чувствовал то же, что и в тот момент, когда ради своей собственной безопасности ему было необходимо бросить Людовика XVIII львам, потому что, чтобы быть действующим тайным агентом, необходимо было слишком близко подойти к разделительной черте между честью и бесчестием.
— Дорогая моя, — сказал он тихо, — вы не должны делать мне признаний себе же во вред. И какие бы признания ни были у вас на уме, давайте с ними подождем, пока вы все не обдумаете.
— Вы не помогаете мне, — пожаловалась она.
— Может быть, помогаю, — сказал он. — Вы узнаете завтра. Она уступила его воле, и это показало ему, насколько она считается с его желаниями.
Лальмант принял их в своем кабинете и оказал им очень сердечный прием. Он заверил Марка-Антуана, что мадам Лальмант тоже будет рада. Ее чувства были задеты тем, что мистер Мелвил отобедал у них лишь один раз за все месяцы, которые он провел в Венеции. Это заставило ее усомниться в своем мастерстве, с которым она старалась приготовить свой стол.
А затем мадам Лальмант заговорила сама и похитила виконтессу, оставив вместо нее Виллетарда, который сопровождал хозяйку.
Лишь когда трое мужчин остались одни, Марк-Антуан задал вопрос, который занимал его мысли прежде всего.
— Лальмант, вы так и не проинформировали меня о том, что произошло в деле с Вендрамином.
— А-а, это, — посол, вдруг смутившись, заговорил с наигранным равнодушием. — Все сделано и закончено. В конечном итоге, он сделал все, что требовалось, да так быстро, что Виллетард уже имеет на руках свою карту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86