В каком-то желтом кружке на заднем плане бросались в глаза бесформенные голубые пятна, не похожие на бактерии. Кохияма знал, что чумные бациллы имеют форму коротких толстых палочек с закругленными концами. Наконец он увидел и их.
Странное чувство охватило его. Целую педелю ему казалось, что здесь даже воздух насыщен этими бациллами, но реального представления о них он не имел. И вот теперь он воочию увидел грозного врага. Однако страха он не испытывал, напротив, чумная палочка показалась ему забавной, похожей на рисунки абстракционистов.
— И зга штуковина так нас мучила? — сказал Кохияма.
— Я вижу, вы несколько разочарованы? — улыбнулся Катасэ.
— А где остальные?
— Все уничтожено. И якобы выведенные устойчивые чумные бациллы, и то, что было в распылителе, — все уничтожено. В холодильнике остались лишь образцы выведенных Убукатой устойчивых кишечных палочек.
— Значит, ни одной чумной бациллы больше в этом доме не осталось?
— Несомненно. Да и вообще заявление Тэрады, что их было столько, что они могли уничтожить пол-Токио, — пустая болтовня.
На лице Катасэ появилось выражение усталости. Чувство неопределенности, которое охватило обитателей "загородной виллы" после того, как се хозяина увезли в больницу, возможно, сильнее всех испытывал Катасэ.
Кохияма уединился в гостиной и раскрыл тетрадку в зеленой обложке. Сатико и Эмма ушли к себе, Катасэ тоже. В квартире было очень тихо, здесь все словно вымерло. Особенно пусго стало в доме после отъезда Тэрады, который, даже запершись в кабинете на втором згаже, продолжал командовап. всеми и всем. Зеленая тетрадка была дневником. Кохияма начал
читать с последней записи. Судя по всему, эту запись Тэрада сделал поздно вечером на шестой день пребывания в изоляторе. Написанные шариковой ручной иероглифы порой были неразборчивы, а некоторые выражения в тексте непонятны. Первые записи в дневнике сделаны твердым, аккуратным почерком. В последние же дни силы Тэрады, видимо, были на исходе и он писал уже с большим трудом.
"Сильно увеличилась селезенка, — читал Кохияма, — в мокроте появилась кровь. Явные симптомы чумной пневмонии. 11 ч. 47 м. Больше записывать ничего не буду. Завтра до полудня нужно убрать все в лаборатории и уничтожить весь экспериментальный материал".
Дальше шли пустые странички. Если Тэрада действительно безнадежно болен, то эту запись можно считать предсмершой. Вчера вечером, когда Кохияма приходил к Тэраде, тот читал стихи своего любимого поэта. По-видимому, Тэрада тогда уже знал, что у него чумная пневмония, ведь он великолепно отличал эту болезнь от других легочных заболеваний.
Доктор Канагаи вначапе утверждал, что картина заболевания отнюдь не похожа на настоящую чуму. Холя, конечно, говорил он, если Тэрада занимался разведением чумных бацилл и ставил опыты на животных, то подозревать можно все...
Однако Тэрада поставил себе диагноз совершенно точно. Вот почему он решил, пока еще есть силы, привести все п порядок. Очевидно, так поступил бы па его месте каждый исследователь, тем более тот, кто прошел школу в отряде Исии.
Зная, что болезнь его вызвана устойчивыми бациллами, Тэрада высчитал, сколько ему осталось жить, и понял, что умрет, ие закончив своей работы. Когда он отказался ехагь в больницу и велел прийти за ним на следующий день, он, вероятно, уже принял решение.
Как-то Тэрада сказал, что Убуката не умер, а пал в бою. Еще в большей мере это можно было сказать о нем самом. Кохияма полистал тетрадку, середина дневника была заполнена описанием опытов, направленных на преодоление наследственной передачи свойств устойчивости у микробов. Хотя все это было изложено в форме, доступной и неспециалисту, как говорил Тэрада, но Кохияме стоило немалого труда разобраться в этом материале. Внимание Кохиямы привлекла запись, сделанная на второй день пребывания в изоляторе. Это был тот самый день, когда Эмма обнаружила в кухне дохлую крысу. Уже тогда поведение Тэрады вызвало у Кохиямы подозрение, и вечером он попытался проникнуть в кабинет покойного Убукаты.
Тэрада в тот день записал:
"Говорил с Кохиямой об Убукате и Эмме. Сверх ожидания он показался мне симпатичным молодым человеком. Чтобы отвлечь его внимание от моей работы, я рассказал ему об обстоятельствах, связанных с рождением Эммы. Он заинтересовался, однако, когда я передал ему всю эту историю, он заявил, что я чего-то не договариваю.
Я действительно не все ему сказал. Если я умру, то никто так и не узнает всей правды. Поэтому я и пишу... Убуката отнял мать Эммы, Олю, у ее жениха. Этот молодой человек был из русских эмигрантов. В 731-м
отряде Убуката в порядке эксперимента привил ему чуму, потом его сожгли в крематории. Такова, видно, была воля судьбы. Если не Убукага, то кто-нибудь другой все равно это сделал бы, так что вина Убукаты не столь уж велика. Но Эмма имеет право на счастье больше, чем кто-либо другой, и ее ни в коем случае нельзя посвящать в тайну се рождения.
Возможно, Кохияме скоро доведется прочесть згу тетрадь. Надеюсь, что он сумеет сохранить тайну". Тэрада писал жестокие вещи. Он не рассказал до конца историю любви Убукаты, но, оказывается, собирался открыть все позднее Кохияме. Впрочем, в тот первый раз Кохияма все равно ему не поверил, он почти угадал истину и не случайно возражал Тэраде. Он сказал ему тогда: "...Молодой человек был еще жив, а Убуката объявил, что он умер. Я не могу поверить, что он это сделал ради блага русской девушки, ставшей потом матерью Эммы. Он просто хотел, чтобы она ему принадлежала, и поскорее. Не любовь, а низменное желание руководило им".
Тэраде очень хотелось придать романтическую окраску згой истории, он хотел вызвать у журналиста интерес к Эмме и таким образом отвлечь внимание Кохиямы от исследований Убукаты.
Конечно, если бы Тэраде удалось завершить работу, он и не подумал бы писать обо всей этой истории. Но он предвидел, что может потерпеть неудачу, когда работа не была сделана и наполовину. Ведь он вел борьбу не на жизнь, а на смерть. Ему нужно было во что бы то ни стало расположить к себе Кохияму, внушить ему доверие, чтобы тот поверил в благую цель его исследований и выполнил его просьбу. Именно поэтому он написал в дневнике правду. И хотя он требовал, чтобы Кохияма, прочитав дневник, вычеркнул в нем все, что касалось обстоятельств, связанных с рождением Эммы, и хранил тайну, в конечном счете он оставлял это на совести
Кохиямы. Лицо Кохиямы передернулось словно от какой-то внутренней боли. Он стал читать запись, сделанную в первый день, в надежде получить ответ на вопрос, который интересовал его сейчас больше всего.
Как он и ожидал, здесь были строчки, непосредственно касавшиеся его:
"Мне удалось завлечь Кохияму в кваршру Убукаты, и, таким образом, он оказался запертым в чумном изоляторе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
Странное чувство охватило его. Целую педелю ему казалось, что здесь даже воздух насыщен этими бациллами, но реального представления о них он не имел. И вот теперь он воочию увидел грозного врага. Однако страха он не испытывал, напротив, чумная палочка показалась ему забавной, похожей на рисунки абстракционистов.
— И зга штуковина так нас мучила? — сказал Кохияма.
— Я вижу, вы несколько разочарованы? — улыбнулся Катасэ.
— А где остальные?
— Все уничтожено. И якобы выведенные устойчивые чумные бациллы, и то, что было в распылителе, — все уничтожено. В холодильнике остались лишь образцы выведенных Убукатой устойчивых кишечных палочек.
— Значит, ни одной чумной бациллы больше в этом доме не осталось?
— Несомненно. Да и вообще заявление Тэрады, что их было столько, что они могли уничтожить пол-Токио, — пустая болтовня.
На лице Катасэ появилось выражение усталости. Чувство неопределенности, которое охватило обитателей "загородной виллы" после того, как се хозяина увезли в больницу, возможно, сильнее всех испытывал Катасэ.
Кохияма уединился в гостиной и раскрыл тетрадку в зеленой обложке. Сатико и Эмма ушли к себе, Катасэ тоже. В квартире было очень тихо, здесь все словно вымерло. Особенно пусго стало в доме после отъезда Тэрады, который, даже запершись в кабинете на втором згаже, продолжал командовап. всеми и всем. Зеленая тетрадка была дневником. Кохияма начал
читать с последней записи. Судя по всему, эту запись Тэрада сделал поздно вечером на шестой день пребывания в изоляторе. Написанные шариковой ручной иероглифы порой были неразборчивы, а некоторые выражения в тексте непонятны. Первые записи в дневнике сделаны твердым, аккуратным почерком. В последние же дни силы Тэрады, видимо, были на исходе и он писал уже с большим трудом.
"Сильно увеличилась селезенка, — читал Кохияма, — в мокроте появилась кровь. Явные симптомы чумной пневмонии. 11 ч. 47 м. Больше записывать ничего не буду. Завтра до полудня нужно убрать все в лаборатории и уничтожить весь экспериментальный материал".
Дальше шли пустые странички. Если Тэрада действительно безнадежно болен, то эту запись можно считать предсмершой. Вчера вечером, когда Кохияма приходил к Тэраде, тот читал стихи своего любимого поэта. По-видимому, Тэрада тогда уже знал, что у него чумная пневмония, ведь он великолепно отличал эту болезнь от других легочных заболеваний.
Доктор Канагаи вначапе утверждал, что картина заболевания отнюдь не похожа на настоящую чуму. Холя, конечно, говорил он, если Тэрада занимался разведением чумных бацилл и ставил опыты на животных, то подозревать можно все...
Однако Тэрада поставил себе диагноз совершенно точно. Вот почему он решил, пока еще есть силы, привести все п порядок. Очевидно, так поступил бы па его месте каждый исследователь, тем более тот, кто прошел школу в отряде Исии.
Зная, что болезнь его вызвана устойчивыми бациллами, Тэрада высчитал, сколько ему осталось жить, и понял, что умрет, ие закончив своей работы. Когда он отказался ехагь в больницу и велел прийти за ним на следующий день, он, вероятно, уже принял решение.
Как-то Тэрада сказал, что Убуката не умер, а пал в бою. Еще в большей мере это можно было сказать о нем самом. Кохияма полистал тетрадку, середина дневника была заполнена описанием опытов, направленных на преодоление наследственной передачи свойств устойчивости у микробов. Хотя все это было изложено в форме, доступной и неспециалисту, как говорил Тэрада, но Кохияме стоило немалого труда разобраться в этом материале. Внимание Кохиямы привлекла запись, сделанная на второй день пребывания в изоляторе. Это был тот самый день, когда Эмма обнаружила в кухне дохлую крысу. Уже тогда поведение Тэрады вызвало у Кохиямы подозрение, и вечером он попытался проникнуть в кабинет покойного Убукаты.
Тэрада в тот день записал:
"Говорил с Кохиямой об Убукате и Эмме. Сверх ожидания он показался мне симпатичным молодым человеком. Чтобы отвлечь его внимание от моей работы, я рассказал ему об обстоятельствах, связанных с рождением Эммы. Он заинтересовался, однако, когда я передал ему всю эту историю, он заявил, что я чего-то не договариваю.
Я действительно не все ему сказал. Если я умру, то никто так и не узнает всей правды. Поэтому я и пишу... Убуката отнял мать Эммы, Олю, у ее жениха. Этот молодой человек был из русских эмигрантов. В 731-м
отряде Убуката в порядке эксперимента привил ему чуму, потом его сожгли в крематории. Такова, видно, была воля судьбы. Если не Убукага, то кто-нибудь другой все равно это сделал бы, так что вина Убукаты не столь уж велика. Но Эмма имеет право на счастье больше, чем кто-либо другой, и ее ни в коем случае нельзя посвящать в тайну се рождения.
Возможно, Кохияме скоро доведется прочесть згу тетрадь. Надеюсь, что он сумеет сохранить тайну". Тэрада писал жестокие вещи. Он не рассказал до конца историю любви Убукаты, но, оказывается, собирался открыть все позднее Кохияме. Впрочем, в тот первый раз Кохияма все равно ему не поверил, он почти угадал истину и не случайно возражал Тэраде. Он сказал ему тогда: "...Молодой человек был еще жив, а Убуката объявил, что он умер. Я не могу поверить, что он это сделал ради блага русской девушки, ставшей потом матерью Эммы. Он просто хотел, чтобы она ему принадлежала, и поскорее. Не любовь, а низменное желание руководило им".
Тэраде очень хотелось придать романтическую окраску згой истории, он хотел вызвать у журналиста интерес к Эмме и таким образом отвлечь внимание Кохиямы от исследований Убукаты.
Конечно, если бы Тэраде удалось завершить работу, он и не подумал бы писать обо всей этой истории. Но он предвидел, что может потерпеть неудачу, когда работа не была сделана и наполовину. Ведь он вел борьбу не на жизнь, а на смерть. Ему нужно было во что бы то ни стало расположить к себе Кохияму, внушить ему доверие, чтобы тот поверил в благую цель его исследований и выполнил его просьбу. Именно поэтому он написал в дневнике правду. И хотя он требовал, чтобы Кохияма, прочитав дневник, вычеркнул в нем все, что касалось обстоятельств, связанных с рождением Эммы, и хранил тайну, в конечном счете он оставлял это на совести
Кохиямы. Лицо Кохиямы передернулось словно от какой-то внутренней боли. Он стал читать запись, сделанную в первый день, в надежде получить ответ на вопрос, который интересовал его сейчас больше всего.
Как он и ожидал, здесь были строчки, непосредственно касавшиеся его:
"Мне удалось завлечь Кохияму в кваршру Убукаты, и, таким образом, он оказался запертым в чумном изоляторе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45