Вдали... волки воют? Печальная песня звучит?..
— Ура! — воскликнул вдруг Бакытжан и, вскочив, ударился макушкой о потолок кабины.— Ура! Смотрите, человек появился! Вон там он! Человек! Голова у него, две руки, две ноги! Говорить, наверное, умеет! — кричал парень, несмотря на то, что при ударе головою больно прикусил язык.
И на самом деле: на западном склоне Айыртау, далеко-далеко зачернел маленький всадник. И до того его появление обрадовало парней, что у всех троих навернулись на глаза слезы. Сколько пришлось им мучиться на этом жутком морозе, сколько перестрадать в бесконечную ночь, едва не стоившую им жизни, сколько отчаяния пережить среди этих мертвых снегов и льдов, чтобы понять, как дорог им вид человеческий и сам незнакомый человек, которого можно растормошить, обнять, поцеловать...
— Вижу, что человек,— молвил Аманжан, упорно продолжая обшаривать карманы.— Но интересно мне... курит он или нет?.. Затянуться бы еще разок да помереть...
— Аллах тебя знает,— начал дразнить его Бакыт-жан.— Тебе курить дать, так ты после жрать попросишь. Пожрать дать — ты, пожалуй, бабу потребуешь.— И, произнеся эту беззлобную шутку, Бакытжан все же с настороженностью покосился на Аманжана: как проглотит?..
Но тот лишь смутно усмехнулся и ответил:
— Что ж, может быть, ты и прав, толстый. Человек, знаешь ли, существо ненасытное...
Нуржан, управлявший трактором, молча слушал разговор приятелей, вновь дивясь про себя тому, как они оба изменились за минувшие дни. Подъехали поближе и увидели: человек спешился и что-то делает, лошадь мирно жует сено, охапкой наваленное перед нею. Трактор остановился, лошадь перестала есть и, навострив уши, беспокойно фыркнула. Хозяин, отбросив лопату, потянулся взять повод, чтобы лошадь не убежала, испугавшись. Под снегом, который разбрасывал человек, было, оказывается, сено, доброе, свежее, как недавно снесенное яичко,— небольшой стожок, Уже несколько навильников было брошено в розвальни.
Когда трое здоровенных жигитов с криком «Асса-лаумагалейкум!» бросились к человеку, старик — ему было лет под шестьдесят — оробел и попятился. Чуть ли не с неба свалились они вместе со своим трактором... не грабители вроде, не подкравшиеся незаметно разбойники... вот и сани пустые волокут куда-то... Удостоверившись, что перед ним молодые казахские парни, старик сам бросился к ним навстречу и стал трясти каждом\ по очереди руки, радостно приветствуя их.
— Добро ли ехали, сыночки мои? Откуда? Куда?
— С Карагайского района мы. С Фардихи едем... уже третий день. За сеном, отец, с осени где-то здесь осталось.
— Знаю, знаю! — в ответ.— Сено ваше недалече... Но с Фардихи, сыночки, о зимнюю пору сюда прямой дороги нету... Как же вы ехали?
— В таком случае, аксакал, мы проложили новую дорогу,— отвечал Аманжан.
— А ведь и то правда! — воскликнул старик, вновь I беря в руки лопату.— Дело неслыханное. Зимою к нам,
сколько помню, никто и не ездил.
— Хозяин дома, где мы ночевали после Фардихи, этот путь нам указал,— рассказывал Нуржан,— мол, через Айыртау напрямик можно. Вот мы и решили напрямик, да чуть не пропали, заблудились...
— Как зовут того, кто дорогу такую вам подсказал? — спросил старик.— Запомнили имя его?
— Как не запомнить, аксакал,— отвечал Нурджан.— Хорошо запомнили. Конкаем зовут. До утра нас в плену, можно сказать, держал.
— Оу! Ай! Будь он проклят! — Старик сердито отбросил в сторону лопату снега.— Все озорует, злодей! Он, этот пес нечестивый, только и занимается тем, что людей губит да путает... Небось и с вас плату взял за ночлег?
— Хотел взять, аксакал,— ответил Бакытжаи, который достал лопату с 'трактора и принялся помогать старику,— да потом не взял...
— Спасибо, сынок!.. Стало быть, аллах вразумил бесноватого... Пристроился, злодей, у самого перевала, на безлюдье, и кровь сосет с проезжих да прохожих. Виданное ли дело! Да пристрелить пса, коли взбесился! Моя бы воля была... А сено ваше чуть в стороне осталось, на запад вы маленько съехали.— Прищурившись, он посмотрел на горы и предложил:—Сегодня уж переночуйте у меня, а завтра я вам скажу, как ехать.
Аманжан, стоявший подбоченившись, спросил у него:
— Дед, а закурить у тебя найдется?
— Нету, мой ясненький. Насыбаю понюхать могу дать.
— Эх! Не дерьмо — плохо, а что дерьма нет — плохо, сказала голодная ворона,— вздохнув, изрек Аманжан и потянулся к табакерке старика.
— Э-э! Э-э, мой ясненький, так не годится! Слыхал, говорят: «Мою дочь замуж хошь бери, хошь не бери, а худо о ней не говори»,— так отчитывал старик парня за грубость.
— Он у нас особенный,— начал оправдываться за приятеля Бакытжан.— Шутить любит. Так любит, что даже может пошутить с человеком, который в отцы ему годится.
— Ладно, дети мои! Коли добрая шутка — почему бы и не пошутить! Я не в обиде, аллах свидетель... А ты скажи мне лучше, каков мой табачишко? Слезу выбивает?
Аманжан, нюхнувший насыбая, и вправду исходил слезами и чихал беспрерывно. Все рассмеялись.
Провались... твой насыбай! — прохрипел Аманжан, сплевывая в снег.— Сдохн), а не притронусь больше к нему.
— Отец,— предложил со своей стороны и Нуржан,— чего зря мучить вашу лошадку, давайте мы весь стог разом на наших санях перевезем.
— Не знаю, что и сказать, сыночки... Ведь устали вы, намаялись после такой-то дороги, намерзлись, поди.
— А что нам, молодцам! — успокоил старика Аман-жан, которому было несколько неловко за свою грубость; и он первым взялся за вилы.
— Ну-ка, подгоняй трактор! — скомандовал важно Бакыгжан.— Нечего время терять.
И трое жигитов с хозяином мигом навалили воз сена на огромные тракторные сани.
* * *
Когда добрались до зимовья старика, уже смеркалось. Сено свалили с саней посреди двора, слили воду из радиатора трактора и направились к дому. Невзрачная бревенчатая избушка об одно оконце показалась измученным парням настоящим дворцом^ Это было убогое жилье людей, поселившихся на отшибе, но дух невозмутимого покоя, смирения и тишины исходил от него. Неподалеку темнел еще один домик, в котором, как объяснил старик, жил его помощник. Жирный дым вился над трубами. Отстоявшуюся тишину вечера нарушил зычный рев коровы, ей жалобно откликнулся теленок, запертый в стайке.
Рядом с домами был расположен горячий родник, исходящий паром, и это придавало особенность пастушескому зимовью. Вокруг источника густо теснились разросшиеся кусты тальника; склон ближней горы был покрыт густым лесом. Отсюда и начиналась большая, нетронутая тайга Горного Алтая... Напрямую к северу от этого зимовья можно было выйти к реке Хатунь, далее простиралась сибирская Россия. Этот край, в отличие от прочих уголков Алтая, не был достаточно населен и освоен — оттого и сохранился в девственной мощи лесов и в зверином богатстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
— Ура! — воскликнул вдруг Бакытжан и, вскочив, ударился макушкой о потолок кабины.— Ура! Смотрите, человек появился! Вон там он! Человек! Голова у него, две руки, две ноги! Говорить, наверное, умеет! — кричал парень, несмотря на то, что при ударе головою больно прикусил язык.
И на самом деле: на западном склоне Айыртау, далеко-далеко зачернел маленький всадник. И до того его появление обрадовало парней, что у всех троих навернулись на глаза слезы. Сколько пришлось им мучиться на этом жутком морозе, сколько перестрадать в бесконечную ночь, едва не стоившую им жизни, сколько отчаяния пережить среди этих мертвых снегов и льдов, чтобы понять, как дорог им вид человеческий и сам незнакомый человек, которого можно растормошить, обнять, поцеловать...
— Вижу, что человек,— молвил Аманжан, упорно продолжая обшаривать карманы.— Но интересно мне... курит он или нет?.. Затянуться бы еще разок да помереть...
— Аллах тебя знает,— начал дразнить его Бакыт-жан.— Тебе курить дать, так ты после жрать попросишь. Пожрать дать — ты, пожалуй, бабу потребуешь.— И, произнеся эту беззлобную шутку, Бакытжан все же с настороженностью покосился на Аманжана: как проглотит?..
Но тот лишь смутно усмехнулся и ответил:
— Что ж, может быть, ты и прав, толстый. Человек, знаешь ли, существо ненасытное...
Нуржан, управлявший трактором, молча слушал разговор приятелей, вновь дивясь про себя тому, как они оба изменились за минувшие дни. Подъехали поближе и увидели: человек спешился и что-то делает, лошадь мирно жует сено, охапкой наваленное перед нею. Трактор остановился, лошадь перестала есть и, навострив уши, беспокойно фыркнула. Хозяин, отбросив лопату, потянулся взять повод, чтобы лошадь не убежала, испугавшись. Под снегом, который разбрасывал человек, было, оказывается, сено, доброе, свежее, как недавно снесенное яичко,— небольшой стожок, Уже несколько навильников было брошено в розвальни.
Когда трое здоровенных жигитов с криком «Асса-лаумагалейкум!» бросились к человеку, старик — ему было лет под шестьдесят — оробел и попятился. Чуть ли не с неба свалились они вместе со своим трактором... не грабители вроде, не подкравшиеся незаметно разбойники... вот и сани пустые волокут куда-то... Удостоверившись, что перед ним молодые казахские парни, старик сам бросился к ним навстречу и стал трясти каждом\ по очереди руки, радостно приветствуя их.
— Добро ли ехали, сыночки мои? Откуда? Куда?
— С Карагайского района мы. С Фардихи едем... уже третий день. За сеном, отец, с осени где-то здесь осталось.
— Знаю, знаю! — в ответ.— Сено ваше недалече... Но с Фардихи, сыночки, о зимнюю пору сюда прямой дороги нету... Как же вы ехали?
— В таком случае, аксакал, мы проложили новую дорогу,— отвечал Аманжан.
— А ведь и то правда! — воскликнул старик, вновь I беря в руки лопату.— Дело неслыханное. Зимою к нам,
сколько помню, никто и не ездил.
— Хозяин дома, где мы ночевали после Фардихи, этот путь нам указал,— рассказывал Нуржан,— мол, через Айыртау напрямик можно. Вот мы и решили напрямик, да чуть не пропали, заблудились...
— Как зовут того, кто дорогу такую вам подсказал? — спросил старик.— Запомнили имя его?
— Как не запомнить, аксакал,— отвечал Нурджан.— Хорошо запомнили. Конкаем зовут. До утра нас в плену, можно сказать, держал.
— Оу! Ай! Будь он проклят! — Старик сердито отбросил в сторону лопату снега.— Все озорует, злодей! Он, этот пес нечестивый, только и занимается тем, что людей губит да путает... Небось и с вас плату взял за ночлег?
— Хотел взять, аксакал,— ответил Бакытжаи, который достал лопату с 'трактора и принялся помогать старику,— да потом не взял...
— Спасибо, сынок!.. Стало быть, аллах вразумил бесноватого... Пристроился, злодей, у самого перевала, на безлюдье, и кровь сосет с проезжих да прохожих. Виданное ли дело! Да пристрелить пса, коли взбесился! Моя бы воля была... А сено ваше чуть в стороне осталось, на запад вы маленько съехали.— Прищурившись, он посмотрел на горы и предложил:—Сегодня уж переночуйте у меня, а завтра я вам скажу, как ехать.
Аманжан, стоявший подбоченившись, спросил у него:
— Дед, а закурить у тебя найдется?
— Нету, мой ясненький. Насыбаю понюхать могу дать.
— Эх! Не дерьмо — плохо, а что дерьма нет — плохо, сказала голодная ворона,— вздохнув, изрек Аманжан и потянулся к табакерке старика.
— Э-э! Э-э, мой ясненький, так не годится! Слыхал, говорят: «Мою дочь замуж хошь бери, хошь не бери, а худо о ней не говори»,— так отчитывал старик парня за грубость.
— Он у нас особенный,— начал оправдываться за приятеля Бакытжан.— Шутить любит. Так любит, что даже может пошутить с человеком, который в отцы ему годится.
— Ладно, дети мои! Коли добрая шутка — почему бы и не пошутить! Я не в обиде, аллах свидетель... А ты скажи мне лучше, каков мой табачишко? Слезу выбивает?
Аманжан, нюхнувший насыбая, и вправду исходил слезами и чихал беспрерывно. Все рассмеялись.
Провались... твой насыбай! — прохрипел Аманжан, сплевывая в снег.— Сдохн), а не притронусь больше к нему.
— Отец,— предложил со своей стороны и Нуржан,— чего зря мучить вашу лошадку, давайте мы весь стог разом на наших санях перевезем.
— Не знаю, что и сказать, сыночки... Ведь устали вы, намаялись после такой-то дороги, намерзлись, поди.
— А что нам, молодцам! — успокоил старика Аман-жан, которому было несколько неловко за свою грубость; и он первым взялся за вилы.
— Ну-ка, подгоняй трактор! — скомандовал важно Бакыгжан.— Нечего время терять.
И трое жигитов с хозяином мигом навалили воз сена на огромные тракторные сани.
* * *
Когда добрались до зимовья старика, уже смеркалось. Сено свалили с саней посреди двора, слили воду из радиатора трактора и направились к дому. Невзрачная бревенчатая избушка об одно оконце показалась измученным парням настоящим дворцом^ Это было убогое жилье людей, поселившихся на отшибе, но дух невозмутимого покоя, смирения и тишины исходил от него. Неподалеку темнел еще один домик, в котором, как объяснил старик, жил его помощник. Жирный дым вился над трубами. Отстоявшуюся тишину вечера нарушил зычный рев коровы, ей жалобно откликнулся теленок, запертый в стайке.
Рядом с домами был расположен горячий родник, исходящий паром, и это придавало особенность пастушескому зимовью. Вокруг источника густо теснились разросшиеся кусты тальника; склон ближней горы был покрыт густым лесом. Отсюда и начиналась большая, нетронутая тайга Горного Алтая... Напрямую к северу от этого зимовья можно было выйти к реке Хатунь, далее простиралась сибирская Россия. Этот край, в отличие от прочих уголков Алтая, не был достаточно населен и освоен — оттого и сохранился в девственной мощи лесов и в зверином богатстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30