И сейчас в дом спешишь вперед меня, чтобы мою бабу потискать без помехи.
Чабан не любил опрометчивых решений. Но уж если осмыслил что, то свою мысль укладывал в слова точно. И сейчас ему не хотелось самому себе высказывать такие истины, от которых лишь ему будет не по себе. Чтобы успокоиться, он долго возился во дворе.
В доме зажгли лампу. Но и тогда Чабан не пошел в избу, стоял возле Мухортого, расчесывая ему гриву. Толстобрюхий конь, только что дорвавшийся до душистого сена, не ожидал от хозяина подобной ласки и, видимо растроганный до глубины души, б особенным рвением хрумкал сухим сеном. Чабан издали заглянул в крохотное оконце избушки и увидел, что Зоотехник показывает Жене бутылку водки, вынув ее из сумы. Передав водку женщине, он потянулся и, с улыбкой говоря что-то, погладил ее черные волосы. Жена с игривой улыбкой увертывалась от Зоотехника... Чабан стоял в темноте и весь горел от стыда — не то перед Мухортым, не то перед самим собой. Потом сердито сплюнул под ноги и отвернулся.
Меж ветвями чиев над сопкой, начинавшейся сразу же за двором, увидел он яркую звезду Чабана. Она всегда загоралась самой первой, и вид у нее был праздничный. Долго с захолонувшим сердцем смотрел Чабан на свою звезду — звезду своих собратьев, пастухов овечьих стад.
Долго смотрел он на яркую, чистую новенькую звезду и думал: «Войти, схватить Зоотехника за шиворот, отмолотить как следует... И выбросить из дома на дорогу. Но он в суд подаст, сволочь. И я ничем не смогу оправдаться. Не кричать же во всеуслышание, что жену твою соблазнили. Да и детей жаль — куда их девать, пятерых?.. Да и чего я себя расстраиваю? Может, нет у них ничего такого, а я...»
Но тут же он вспомнил недавний случай: заболел Чабан, метался в жару под одеялом, не чаял уж остаться в живых, как вдруг приехал Зоотехник. «Как?! Разве я отдам смерти своего курдаса — ровесника?» — заявил он и привез из аула врача. Тот покрутился, пощупал, послушал и решительно заявил: надо везти в район. На прощание оставил тетрациклин в таблетках, взял три рубля и уехал. Через два дня пришла «скорая помощь». Чабан не хотел ехать, потому что почувствовал себя уже гораздо лучше, но его и слушать не стали, повезли... Через три дня Чабан благополучно вернулся домой, и Жена встретила его кри-кбм
— Сколько тебе еще мотаться туда и сюда без толку? Уж лучше бы лежал дома или оставался в больнице. Скотина вон еле живая стоит во дворе. Если бы не товарищ твой, подохли бы уже, наверное. Что значит школьный друг, десять лет вместе проучились!..— долго кричала Жена в том же духе, а Чабан сидел перед нею, похудевший, слабый, понурый.
Сынишка вмешался:
— Папа, а вчера у нас Зоотехник ночевал!
Чабан вздрогнул и взглянул на Жену. Та покраснела и отвернулась.
— Ну и переночевал, что тут такого... Кто бы утром этих троих в школу отвез? То-то же. И не одну, а две ночи пришлось ему заночевать у нас. Спасибо надо ему сказать. А ты что хочешь, то и делай. Переночевал, да! И ты на меня так не смотри, душу мою не изводи! Если надо будет мне, то я и без этого все могу обделать, будь спокоен. Баба, если чего захочет, может и на ходу, пока выносит золу получить свое сполна, запомни.
— Ну-ка помолчи... Говорят, что кулаками машет первым тот, кто боится. Чего ты расшумелась? Детей бы постыдилась, большие уже.
— Как же, испугалась я тебя! Ха-ха! Барана твоего и то больше боюсь.— Вильнув бедрами, Жена вышла за дверь.
Чабан долго просидел дома, обняв младших — близнецов. Затем пошел смотреть отару.
О кудай, когда-то байские яловые жены были приманкой для здоровых пастухов и работников, а теперь, видать, чабанские жены стали привлекать внимание сильных мира сего, думал Чабан, идя вслед за овцами На душе было так скверно, что казалось — не совладать уже с собою. Надо же быть таким дураком! Нет, видно, недаром Зоотехник человек ученый — хоть на золотник, а перехитрил...
Так было в тот раз, а теперь...
— Чего ты уставил нос к небу? — крикнула Жена, высунувшись в дверь.— Иль выть собрался, как Аламойнак?
Чабан направился к дому... В жарко натопленной комнате Зоотехник развалился у стола, прислонясь спиною к стопке одеял. Дети, что поменьше, уже легли спать. Школьный товарищ Чабана исходил крупным потом. У Жены на хребтинке носа тоже выступил капельками пот.
— Вот привез тебе газеты,— сказал Зоотехник.— Надо же столько выписывать! — И он бросил перед Чабаном на стол увесистую кипу газет и журналов.
Чабан быстро посмотрел заголовки, остановился на очерке «Схватка с бураном» и стал читать.
— Вот и полюбуйтесь на такого,— с досадою говорила Жена.— Пока всю газету не обнюхает, не успокоится. Пей чай, пока горячий, ведь ничего ты в этой газете не потерял. Ну!
— Там опять небось про того чабана, который «схватился с бураном в буран с отарой в степи, а я про тебя в газете пропишу, на весь район прославлю,— развеселился Зоотехник.
— Хороший чабан не останется в поле с овцами, он всегда заранее угадает, что будет буран. А если останется, то по своей вине... Ну а ради славы, думаю, не стоит мне в непогоду ночевать в степи... Тут уж будет не до славы... руки, ноги можно отморозить, и попаду, пожалуй, снова в больницу.
Зоотехник при этих словах потупился, опустил глаза, а Жена заметно покраснела. Некоторое время стояла неловкая тишина. И наконец, не вынеся больше молчания, Зоотехник первым заговорил:
— Э-э, что там еще пишут?
— Ты же читал, наверное... Номера-то все старые, свежих нет.
— Разве все перечитаешь! Да и чего их читать? Все про одно и то же,— зевнув, сказал Зоотехник.
— Неужели? — по-русски ответил ему Чабан.
— Эгей, курдас, мы не лекторы, не партсекретари, зачем все время о политике говорить? Давай лучше поллитра разопьем. Долго ли еще на луну молиться, как говорили в старину! Умные люди были! Эй, Жена Чабана, давай сюда стаканчики граненые!
Чабан не отвечал, продолжая читать. Когда он поднял голову, встретился взглядом с Женой, которая смотрела на него усталыми, пустыми глазами. Сверкал при свете лампы значок-ромбик на лацкане пиджака Зоотехника.
— Пей,— говорил тот.— Чего мало выпил?
— Завтра не встану, овец не выгоню.
— Черт с ними. Подохнут — акт составим, что волки сожрали. Не бойся, когда рядом с тобою друг.
— Да ведь не ты хозяин. Другие с меня спросят.
— О, против меня никто не попрет!
— Что ж, ворон ворону глаз не выклюет... Вы бы списывали хотя бы тех, что от болезни гибнут, а то все на волков приходится сваливать.
Снова наступило молчание.
— Сынок-то твой неплохо рисует,— сказал Зоотехник.— Заметил я в прошлый раз... Может, хоть из него получится художник.
— Жизнь покажет... А то вместо кисти тоже придется взяться за чабанский посох, как отцу.
— Отправь ты его в город, как меня мои родители.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Чабан не любил опрометчивых решений. Но уж если осмыслил что, то свою мысль укладывал в слова точно. И сейчас ему не хотелось самому себе высказывать такие истины, от которых лишь ему будет не по себе. Чтобы успокоиться, он долго возился во дворе.
В доме зажгли лампу. Но и тогда Чабан не пошел в избу, стоял возле Мухортого, расчесывая ему гриву. Толстобрюхий конь, только что дорвавшийся до душистого сена, не ожидал от хозяина подобной ласки и, видимо растроганный до глубины души, б особенным рвением хрумкал сухим сеном. Чабан издали заглянул в крохотное оконце избушки и увидел, что Зоотехник показывает Жене бутылку водки, вынув ее из сумы. Передав водку женщине, он потянулся и, с улыбкой говоря что-то, погладил ее черные волосы. Жена с игривой улыбкой увертывалась от Зоотехника... Чабан стоял в темноте и весь горел от стыда — не то перед Мухортым, не то перед самим собой. Потом сердито сплюнул под ноги и отвернулся.
Меж ветвями чиев над сопкой, начинавшейся сразу же за двором, увидел он яркую звезду Чабана. Она всегда загоралась самой первой, и вид у нее был праздничный. Долго с захолонувшим сердцем смотрел Чабан на свою звезду — звезду своих собратьев, пастухов овечьих стад.
Долго смотрел он на яркую, чистую новенькую звезду и думал: «Войти, схватить Зоотехника за шиворот, отмолотить как следует... И выбросить из дома на дорогу. Но он в суд подаст, сволочь. И я ничем не смогу оправдаться. Не кричать же во всеуслышание, что жену твою соблазнили. Да и детей жаль — куда их девать, пятерых?.. Да и чего я себя расстраиваю? Может, нет у них ничего такого, а я...»
Но тут же он вспомнил недавний случай: заболел Чабан, метался в жару под одеялом, не чаял уж остаться в живых, как вдруг приехал Зоотехник. «Как?! Разве я отдам смерти своего курдаса — ровесника?» — заявил он и привез из аула врача. Тот покрутился, пощупал, послушал и решительно заявил: надо везти в район. На прощание оставил тетрациклин в таблетках, взял три рубля и уехал. Через два дня пришла «скорая помощь». Чабан не хотел ехать, потому что почувствовал себя уже гораздо лучше, но его и слушать не стали, повезли... Через три дня Чабан благополучно вернулся домой, и Жена встретила его кри-кбм
— Сколько тебе еще мотаться туда и сюда без толку? Уж лучше бы лежал дома или оставался в больнице. Скотина вон еле живая стоит во дворе. Если бы не товарищ твой, подохли бы уже, наверное. Что значит школьный друг, десять лет вместе проучились!..— долго кричала Жена в том же духе, а Чабан сидел перед нею, похудевший, слабый, понурый.
Сынишка вмешался:
— Папа, а вчера у нас Зоотехник ночевал!
Чабан вздрогнул и взглянул на Жену. Та покраснела и отвернулась.
— Ну и переночевал, что тут такого... Кто бы утром этих троих в школу отвез? То-то же. И не одну, а две ночи пришлось ему заночевать у нас. Спасибо надо ему сказать. А ты что хочешь, то и делай. Переночевал, да! И ты на меня так не смотри, душу мою не изводи! Если надо будет мне, то я и без этого все могу обделать, будь спокоен. Баба, если чего захочет, может и на ходу, пока выносит золу получить свое сполна, запомни.
— Ну-ка помолчи... Говорят, что кулаками машет первым тот, кто боится. Чего ты расшумелась? Детей бы постыдилась, большие уже.
— Как же, испугалась я тебя! Ха-ха! Барана твоего и то больше боюсь.— Вильнув бедрами, Жена вышла за дверь.
Чабан долго просидел дома, обняв младших — близнецов. Затем пошел смотреть отару.
О кудай, когда-то байские яловые жены были приманкой для здоровых пастухов и работников, а теперь, видать, чабанские жены стали привлекать внимание сильных мира сего, думал Чабан, идя вслед за овцами На душе было так скверно, что казалось — не совладать уже с собою. Надо же быть таким дураком! Нет, видно, недаром Зоотехник человек ученый — хоть на золотник, а перехитрил...
Так было в тот раз, а теперь...
— Чего ты уставил нос к небу? — крикнула Жена, высунувшись в дверь.— Иль выть собрался, как Аламойнак?
Чабан направился к дому... В жарко натопленной комнате Зоотехник развалился у стола, прислонясь спиною к стопке одеял. Дети, что поменьше, уже легли спать. Школьный товарищ Чабана исходил крупным потом. У Жены на хребтинке носа тоже выступил капельками пот.
— Вот привез тебе газеты,— сказал Зоотехник.— Надо же столько выписывать! — И он бросил перед Чабаном на стол увесистую кипу газет и журналов.
Чабан быстро посмотрел заголовки, остановился на очерке «Схватка с бураном» и стал читать.
— Вот и полюбуйтесь на такого,— с досадою говорила Жена.— Пока всю газету не обнюхает, не успокоится. Пей чай, пока горячий, ведь ничего ты в этой газете не потерял. Ну!
— Там опять небось про того чабана, который «схватился с бураном в буран с отарой в степи, а я про тебя в газете пропишу, на весь район прославлю,— развеселился Зоотехник.
— Хороший чабан не останется в поле с овцами, он всегда заранее угадает, что будет буран. А если останется, то по своей вине... Ну а ради славы, думаю, не стоит мне в непогоду ночевать в степи... Тут уж будет не до славы... руки, ноги можно отморозить, и попаду, пожалуй, снова в больницу.
Зоотехник при этих словах потупился, опустил глаза, а Жена заметно покраснела. Некоторое время стояла неловкая тишина. И наконец, не вынеся больше молчания, Зоотехник первым заговорил:
— Э-э, что там еще пишут?
— Ты же читал, наверное... Номера-то все старые, свежих нет.
— Разве все перечитаешь! Да и чего их читать? Все про одно и то же,— зевнув, сказал Зоотехник.
— Неужели? — по-русски ответил ему Чабан.
— Эгей, курдас, мы не лекторы, не партсекретари, зачем все время о политике говорить? Давай лучше поллитра разопьем. Долго ли еще на луну молиться, как говорили в старину! Умные люди были! Эй, Жена Чабана, давай сюда стаканчики граненые!
Чабан не отвечал, продолжая читать. Когда он поднял голову, встретился взглядом с Женой, которая смотрела на него усталыми, пустыми глазами. Сверкал при свете лампы значок-ромбик на лацкане пиджака Зоотехника.
— Пей,— говорил тот.— Чего мало выпил?
— Завтра не встану, овец не выгоню.
— Черт с ними. Подохнут — акт составим, что волки сожрали. Не бойся, когда рядом с тобою друг.
— Да ведь не ты хозяин. Другие с меня спросят.
— О, против меня никто не попрет!
— Что ж, ворон ворону глаз не выклюет... Вы бы списывали хотя бы тех, что от болезни гибнут, а то все на волков приходится сваливать.
Снова наступило молчание.
— Сынок-то твой неплохо рисует,— сказал Зоотехник.— Заметил я в прошлый раз... Может, хоть из него получится художник.
— Жизнь покажет... А то вместо кисти тоже придется взяться за чабанский посох, как отцу.
— Отправь ты его в город, как меня мои родители.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42