Но опять брало беспокойство,— а вдруг лошадь понесет ненароком, всаднице тогда некуда деться, привязана. Нет, этот способ не годился. Так в бесплодных попытках помочь девушке одолеть верховую езду он и не заметил, как прошел обед. Как ни велико было терпение у Нурлана, оно начало истощаться. Луиза же, наоборот, будто не знала усталости. Мало-помалу она привыкла к седлу, даже рассмеялась и начала подпинывать Байшубара в его отвисшие бока.
Девушка, о которой вчера Нурлан не смел и мечтать, сейчас была рядом. Сколько раз, подсаживая ее на лошадь, он невольно касался ее гибкого, упругого тела. И чем чаще прикасались его руки к нему, тем больше он приходил в себя, сердце успокаивалось, тоска растворялась без следа. Если бы ему пришло в голову увезти ее куда-нибудь далеко в горы, посадив на широкую спину Байшуба-ра, она не смогла бы даже соскочить с лошади без посторонней помощи. То есть она была бы полностью в его власти, в его руках, делай с ней что хочешь. Но откуда взяться в нем такой смелости?
Они разговаривали знаками, но понимали друг друга, даже переводчика не требовалось. День казался бесконечным, и целый день они были рядом. Но, к сожалению, всему бывает конец. Когда стало смеркаться, усталые и голодные, они потихоньку поехали домой.
Вдруг по дороге мимо них проехала полуторка и резко остановилась, обдав их облаком пыли. Из машины вывалился кучерявый Кожак с шалыми глазами и расхохотался им в лицо. Но смех его был какой-то неестественный, недобрый.
— Поздравляю тебя с бабой! — сказал он Нурлану.— Что ж, и школу бросил из-за нее? Повезло же тебе с этой немкой, вражьей дочерью. Ух ты...
Дряхлая машина его судорожно вздрогнула и заглохла. Кожак схватил ключ и стал заводить ее, яростно скрежеща зубами и чертыхаясь. Машина наконец завелась Кожак вскочил в кабину, выругался напоследок и уехал, ни разу не оглянувшись.
— Кто это?— спросила Луиза, не отрывая взгляда от машины, пылящей по дороге. Нурлан понял ее вопрос и ответил:
— Кожак. Единственный шофер в нашем колхозе. Луиза поняла его, хотя он и сказал это на ломаном русском языке.
— Красивый парень,— задумчиво сказала она, глядя себе под ноги. Нурлан понял ее слова, и у него на душе заскребли кошки. Он резко дернул повод застоявшегося Байшубара, и Луиза едва не свалилась с лошади, невольно вскрикнув: «Ой, мама!»
А на другой день Нурлан не нашел своего тополя на берегу. На том месте, где он стоял, бушевала река. Будто тут никогда и не было никакого тополя. Не один Нурлан искал знакомое дерево — ° печальным шумом кружились
над его головой птицы, которые из года в год вили в ветвях свои гнезда. Нурлан чуть не заплакал, так он был поражен тем, что в одну ночь исчезло такое могучее и крепкое дерево.
Неужели оно не могло выстоять, вцепившись своими мощными корнями в землю? Или не осталось у него сил бороться с разбушевавшейся стихией, или, поняв всю бесцельность и бренность этого мира, дерево решило покинуть его? Когда-то он слыхал легенду, что на свете существуют могучие великаны, похитители деревьев. «Может быть, они унесли его? А может, просто, как и люди, деревья рождаются, живут и умирают? О, господи, и деревья, значит, умирают,— подумал Нурлан.— Старые умирают, а молодые занимают их место. Так оно и есть».
Нурлан с тревогой подумал о своем больном отце, и в голову ему пришла мысль, что ничего в этом мире не исчезает бесследно, не умирает, а однажды в какой-то день все возвращается. Только люди лишены возможности видеть этих возвращающихся А те, невидимые для людей, будто тени, живут рядом с ними, идут рядом по жизни, поддерживая их. Так что умершие возвращаются. И не просто возвращаются, а несут с собой все радости, которыми когда-то жили, оставив печаль и горе, идут с песнями и весельем, как веяние свежего ветра.
Если бы сейчас появились на дороге все люди, что уходили в мир иной на протяжении многих веков, появились бы и запели, что бы тогда сказали живые? Нурлан и сам испугался своей мысли.
Бухтарма эхом отдавалась в близлежащих горах, шумела и неистовствовала. Казалось, нет на свете силы, которая бы остановила ее. Впервые в жизни Нурлан невзлюбил Бухтарму, великую реку, дочку старого Алтая, возненавидел за жестокость и необузданную ярость. Если бы он был сказочным великаном, то в один миг проглотил бы ее и выплюнул там, где люди действительно нуждаются в воде, где-нибудь в засушливой пустыне. Пусть бы там зацвели сады...
Мрачный и подавленный вернулся Нурлан домой. Родители пили чай, с ними сидела соседка Анна-апай.
— Где это ты бродишь?— спросила мать.— Чай давно пора пить, а тебя все нет.
— К реке ходил. Бухтарма унесла последний тополь.— И он уставился большими, печальными, как у верблюжонка, глазами на сидевших за дастарханом. Как будто эти люди могли чем-то помочь бедному дереву, вызволить его
из пучины и поставить на старое место, помочь бедным птицам, оставшимся без гнезд.
— Да, жалко тополь,— сказал отец.— При мне еще стоял, когда я маленьким был.
— Когда мы приехали сюда,— сказала Анна,— река протекала от этого места примерно в двух сотнях шагов.
— Всему нашему детству и молодости был он свидетелем,— вздохнул отец.— Аксакал здешних мест это дерево.
— Река — это тоже жизнь,— сказала Анна,— целая жизнь.
— Я все время играла под этим тополем,— печально сказала сестренка.— Домик строила, кукла у меня там жила.
Нурлану казалось, что все эти слова произносятся с неохотой, холодно, из одного только сочувствия к нему, и он не находил себе места.
Потом стали говорить о Луизе. Нурлан, чтобы ничего не слышать, хотел было уйти, но не было никаких сил, он будто вдруг оцепенел.
— Квартирантка у тебя проворная, Анна?— спросила мать.— Помогает по хозяйству?
— Конечно, помогает. Да такая уж она прилежная и, главное, во всем разбирается,— ответила Анна.
— А чья она немка-то? — спросил отец.
— С Волги она. Предки еще при Петре Первом переселились в Россию.
— Давно, значит, они здесь. Родной-то язык не забыла?
— Разве можно забыть родной язык? Мать Нурлана задумчиво сказала:
— Хорошо, если привыкнет здесь. Ведь и на лошадь не умеет садиться. Нет, мне кажется, уедет она. И года не проживет. Замуж бы ей надо, пока молода, да ребеночка завести. Вот тогда бы, может быть, и осталась.
— Да она и не думает здесь обосновываться,— сказала Анна.— На один год всего здесь, а потом, говорит, на родину уеду.
— Да, уж и то верно,— вздохнула мать Нурлана.— Пусть уж лучше домой едет, что ей тут делать? Наши обычаи для нее не подходят, жизнь у нас другая.
Нурлан с горечью подумал: «Все это ложь. Чего только не наговоришь со скуки! Никуда она не уедет. А если собирается уезжать, то чего ради приезжала?»
Спать Нурлан лег рано и долго не мог уснуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Девушка, о которой вчера Нурлан не смел и мечтать, сейчас была рядом. Сколько раз, подсаживая ее на лошадь, он невольно касался ее гибкого, упругого тела. И чем чаще прикасались его руки к нему, тем больше он приходил в себя, сердце успокаивалось, тоска растворялась без следа. Если бы ему пришло в голову увезти ее куда-нибудь далеко в горы, посадив на широкую спину Байшуба-ра, она не смогла бы даже соскочить с лошади без посторонней помощи. То есть она была бы полностью в его власти, в его руках, делай с ней что хочешь. Но откуда взяться в нем такой смелости?
Они разговаривали знаками, но понимали друг друга, даже переводчика не требовалось. День казался бесконечным, и целый день они были рядом. Но, к сожалению, всему бывает конец. Когда стало смеркаться, усталые и голодные, они потихоньку поехали домой.
Вдруг по дороге мимо них проехала полуторка и резко остановилась, обдав их облаком пыли. Из машины вывалился кучерявый Кожак с шалыми глазами и расхохотался им в лицо. Но смех его был какой-то неестественный, недобрый.
— Поздравляю тебя с бабой! — сказал он Нурлану.— Что ж, и школу бросил из-за нее? Повезло же тебе с этой немкой, вражьей дочерью. Ух ты...
Дряхлая машина его судорожно вздрогнула и заглохла. Кожак схватил ключ и стал заводить ее, яростно скрежеща зубами и чертыхаясь. Машина наконец завелась Кожак вскочил в кабину, выругался напоследок и уехал, ни разу не оглянувшись.
— Кто это?— спросила Луиза, не отрывая взгляда от машины, пылящей по дороге. Нурлан понял ее вопрос и ответил:
— Кожак. Единственный шофер в нашем колхозе. Луиза поняла его, хотя он и сказал это на ломаном русском языке.
— Красивый парень,— задумчиво сказала она, глядя себе под ноги. Нурлан понял ее слова, и у него на душе заскребли кошки. Он резко дернул повод застоявшегося Байшубара, и Луиза едва не свалилась с лошади, невольно вскрикнув: «Ой, мама!»
А на другой день Нурлан не нашел своего тополя на берегу. На том месте, где он стоял, бушевала река. Будто тут никогда и не было никакого тополя. Не один Нурлан искал знакомое дерево — ° печальным шумом кружились
над его головой птицы, которые из года в год вили в ветвях свои гнезда. Нурлан чуть не заплакал, так он был поражен тем, что в одну ночь исчезло такое могучее и крепкое дерево.
Неужели оно не могло выстоять, вцепившись своими мощными корнями в землю? Или не осталось у него сил бороться с разбушевавшейся стихией, или, поняв всю бесцельность и бренность этого мира, дерево решило покинуть его? Когда-то он слыхал легенду, что на свете существуют могучие великаны, похитители деревьев. «Может быть, они унесли его? А может, просто, как и люди, деревья рождаются, живут и умирают? О, господи, и деревья, значит, умирают,— подумал Нурлан.— Старые умирают, а молодые занимают их место. Так оно и есть».
Нурлан с тревогой подумал о своем больном отце, и в голову ему пришла мысль, что ничего в этом мире не исчезает бесследно, не умирает, а однажды в какой-то день все возвращается. Только люди лишены возможности видеть этих возвращающихся А те, невидимые для людей, будто тени, живут рядом с ними, идут рядом по жизни, поддерживая их. Так что умершие возвращаются. И не просто возвращаются, а несут с собой все радости, которыми когда-то жили, оставив печаль и горе, идут с песнями и весельем, как веяние свежего ветра.
Если бы сейчас появились на дороге все люди, что уходили в мир иной на протяжении многих веков, появились бы и запели, что бы тогда сказали живые? Нурлан и сам испугался своей мысли.
Бухтарма эхом отдавалась в близлежащих горах, шумела и неистовствовала. Казалось, нет на свете силы, которая бы остановила ее. Впервые в жизни Нурлан невзлюбил Бухтарму, великую реку, дочку старого Алтая, возненавидел за жестокость и необузданную ярость. Если бы он был сказочным великаном, то в один миг проглотил бы ее и выплюнул там, где люди действительно нуждаются в воде, где-нибудь в засушливой пустыне. Пусть бы там зацвели сады...
Мрачный и подавленный вернулся Нурлан домой. Родители пили чай, с ними сидела соседка Анна-апай.
— Где это ты бродишь?— спросила мать.— Чай давно пора пить, а тебя все нет.
— К реке ходил. Бухтарма унесла последний тополь.— И он уставился большими, печальными, как у верблюжонка, глазами на сидевших за дастарханом. Как будто эти люди могли чем-то помочь бедному дереву, вызволить его
из пучины и поставить на старое место, помочь бедным птицам, оставшимся без гнезд.
— Да, жалко тополь,— сказал отец.— При мне еще стоял, когда я маленьким был.
— Когда мы приехали сюда,— сказала Анна,— река протекала от этого места примерно в двух сотнях шагов.
— Всему нашему детству и молодости был он свидетелем,— вздохнул отец.— Аксакал здешних мест это дерево.
— Река — это тоже жизнь,— сказала Анна,— целая жизнь.
— Я все время играла под этим тополем,— печально сказала сестренка.— Домик строила, кукла у меня там жила.
Нурлану казалось, что все эти слова произносятся с неохотой, холодно, из одного только сочувствия к нему, и он не находил себе места.
Потом стали говорить о Луизе. Нурлан, чтобы ничего не слышать, хотел было уйти, но не было никаких сил, он будто вдруг оцепенел.
— Квартирантка у тебя проворная, Анна?— спросила мать.— Помогает по хозяйству?
— Конечно, помогает. Да такая уж она прилежная и, главное, во всем разбирается,— ответила Анна.
— А чья она немка-то? — спросил отец.
— С Волги она. Предки еще при Петре Первом переселились в Россию.
— Давно, значит, они здесь. Родной-то язык не забыла?
— Разве можно забыть родной язык? Мать Нурлана задумчиво сказала:
— Хорошо, если привыкнет здесь. Ведь и на лошадь не умеет садиться. Нет, мне кажется, уедет она. И года не проживет. Замуж бы ей надо, пока молода, да ребеночка завести. Вот тогда бы, может быть, и осталась.
— Да она и не думает здесь обосновываться,— сказала Анна.— На один год всего здесь, а потом, говорит, на родину уеду.
— Да, уж и то верно,— вздохнула мать Нурлана.— Пусть уж лучше домой едет, что ей тут делать? Наши обычаи для нее не подходят, жизнь у нас другая.
Нурлан с горечью подумал: «Все это ложь. Чего только не наговоришь со скуки! Никуда она не уедет. А если собирается уезжать, то чего ради приезжала?»
Спать Нурлан лег рано и долго не мог уснуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42