«Без тебя мне очень и очень будет скучно». Эти слова, сорвавшиеся ненароком и поселившие в нем надежду, Нурлан бережно хранил в своем сердце...
Итак, в Черной степи собирались силосовать подсолнух. С раннего утра колхозники собрались там с граблями и вилами. На поле уже стрекотали вовсю косилки, по утренней прохладе выкосили немало. Грабельщики тут же собрали все в валы и поджидали машину Кожака, который должен был возить подсолнух к силосной яме,
Луиза не знала покоя и металась с одного участка поля на другой. Лицо ее потемнело от загара. С грустью она смотрела на скошенный подсолнух, свое детище. Сколько усилий и энергии пришлось затратить, чтобы посеять и вырастить этот подсолнух, а теперь все под нож косилок. На лице у нее можно было обнаружить нетерпение, беспокойство и ожидание чего-то. Такого за ней Нурлан никогда не замечал, даже глаза запали. Устала, видно, совсем измучилась.
Давно уже аульчане привязались к ней, и районные и колхозные руководители были довольны агрономом. Да и как не быть довольными, ведь Луиза научила чингиз-тайцев выращивать подсолнухи. Целыми днями она не слезала с лошади, руки и ноги ныли, ломило поясницу...
Работали все хорошо, транспорт не подводил, только вот машина Кожака где-то задержалась. Появился бригадир, весь черный от ярости и пыли:
— Отца твоего в душу! Не нашел я Кожака, как будто сквозь землю провалился! Как уехал вчера вечером, с тех пор и не появлялся.
Кто-то из колхозников сказал:
— Я думаю, он уехал в дальний аул. Там, в Фадихе, у него родственники.
— А по мне, так он где-нибудь пьяный валяется под забором.
— А я думаю, он за прахом отца укатил. С него станется. Деньги все копил, хотел останки отца на родину перевезти. Что возьмешь с ненормального!
Луиза растерялась. Так хорошо начали, а теперь все срывается из-за машины. Она поглядывала в сторону аула, и белый платок ее трепыхал на ветру. Вдали показался Нурлан. Сначала он не хотел сюда приезжать, чтобы не видеть скошенного поля, за которым столько присматривал и берег его пуще глаза. Но он знал, что здесь Луиза, и невольно сел на коня. Как только он подъехал, она спросила у него:
— Ты Кожака не видел?
Нурлан помотал головой — нет, не видел. Луиза, припав к гриве Байшубара, поскакала в аул. Больше ей ни чего, наверное, и не требовалось от Нурлана Он впервые увидел ее гневное лицо, и на сердце у него похолодело
А работа продолжалась, подсолнухи валились под косилками. Кругом вились пчелы, не успевшие, видно, еще насладиться нектаром. С карканьем носилось воронье Добрались до поля и вездесущие мальчишки с торбами Бригадир, распаренный и злой, досадливо прогонял их
Кожака все не было, и копнители расположились кто где, расплевывая вокруг себя шелуху подсолнухов.
Вскоре вернулась Луиза. Лицо у девушки еще больше потемнело, синие глаза сверкали. Нурлан старался не смотреть на нее, он не привык видеть ее такой рассерженной.
— Боже! Куда он мог подеваться? И что за халатность? Где совесть,, в конце концов?— горячилась она Нурлан в душе был доволен. Ругай, ругай, думал он, авось да разонравится.
— Жалко, что человека нет на его место, а то бы давно надо было гнать в три шеи! — кипятился бригадир Он повернулся к Нурлану.— Эй, сын Акима! В армию пойдешь, так обязательно на шофера выучись! Понял?
Нурлан промолчал, а сам подумал: что верно, то верно, профессия хорошая. И тут на дороге со стороны аула заклубилась пыль.
— Кожак. Ясное дело — Кожак.
— Пьяный, что ли?
— Ну и несется! Можно подумать, отец у него воскрес Люди повставали со своих мест, оживились. Луиза
молча смотрела на приближавшуюся машину. Взгляд ее немного потеплел, досада на лице смешалась с радостью. Она и сама не знала, почему симпатизирует этому скандалисту и что в нем привлекает ее. Судьба ли печальная или внешность Кожака?
Машина с грохотом остановилась. Кожак не в силах был выбраться из кабины и уронил голову на руль. Он был пьян. Пропыленные, будто поседевшие, волосы растрепались, глаза закатились. Луиза сошла с лошади и подошла к машине. У Нурлана замерло сердце, он боялся вздохнуть.
— Кожак,— произнесла Луиза мягким, заботливым голосом.— Как же это так? Мы ведь ждем тебя, а ты?
Шофер уставился на нее, как бодливый бык, и заорал по-казахски:
— Уходи! Уходи! — И по-русски добавил: — У-у-у! Ненавижу тебя, вражья дочь!
Луиза слабо ахнула и отпрянула от него закрыла лицо руками. А тот в исступленьи кричат
— Ты! Ты во всем виновата! А ну-ка, скажи, недобитая фашистка, кто убил моего отца? Кто застрелил дядю? — Он вышел из кабины и вдруг ударил ее кулаком в лицо.
Она рухнула как подкошенная Никто и опомниться не успел, как он сел в машину и поехал по не скошен-» ному еще подсолнуху. Нурлан взревел от ярости и вскочил на лошадь. Дальше он не помнил, что делал. Люди потом рассказывали, что долго скакал за машиной Кожака, матерясь и плача, но не догнал его...
На другой день он пошел к Анне-апай, чтобы узнать о Луизе. Она с перевязанной головой лежала в постели Увидев Нурлана, через силу улыбнулась. Он наклонился к ней и обнял. Луиза погладила его по волосам и тихонько отстранила. Отворилась дверь, и вошли председатель колхоза, председатель аульного Совета и прибывший из района милиционер.
— Как здоровье, дочка? — участливо спросил председатель колхоза.— Голова не болит?
Луиза закрыла глаза и покачала головой:
— Не болит.
— Кожака мы задержали. В камере он. Теперь уж ни на кого не поднимет руки,— сказал председатель аулсо-вета.
Луиза вскинула голову и тут же со слабым стоном опустила ее на подушку:
— Отпустите его. Он ни в чем не виноват. Отпустите. Милиционер изумленно раскрыл рот:
— Как это так?
Луиза села в постели и настойчиво повторила:
— Отпустите его, пожалуйста. Прошу вас, верните ему свободу. Он же ни в чем не виноват.
Посетители переглянулись — уж не помешалась ли она в рассудке? И вышли один за другим.
После их ухода Луиза поманила Нурлана к себе, погладила его щеку, взяла за руку:
— Поцелуй меня, не стесняйся. Прошу тебя.— И закрыла глаза.
Анна-апай подтолкнула взволнованного Нурлана:
— Не стесняйся, сынок. Поцелуй.— И вытерла глаза платком.
Нурлан поцеловал Луизу в первый и последний раз...
Итак, я заканчиваю повествование о событиях, случившихся однажды в небольшом ауле Чингизтай. Что было потом? Ничего значительного, никаких особенных перемен. Подсолнух был весь убран. По полю расхаживали вороны и собирали просыпавшиеся семечки.
Луиза оправилась от потрясения и навсегда покинула аул. Колхозники тешили себя надеждой, что когда-нибудь она вернется, но вряд ли можно на это надеяться.
Аким умер от раны, полученной в войну и промучав-шей его десять лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Итак, в Черной степи собирались силосовать подсолнух. С раннего утра колхозники собрались там с граблями и вилами. На поле уже стрекотали вовсю косилки, по утренней прохладе выкосили немало. Грабельщики тут же собрали все в валы и поджидали машину Кожака, который должен был возить подсолнух к силосной яме,
Луиза не знала покоя и металась с одного участка поля на другой. Лицо ее потемнело от загара. С грустью она смотрела на скошенный подсолнух, свое детище. Сколько усилий и энергии пришлось затратить, чтобы посеять и вырастить этот подсолнух, а теперь все под нож косилок. На лице у нее можно было обнаружить нетерпение, беспокойство и ожидание чего-то. Такого за ней Нурлан никогда не замечал, даже глаза запали. Устала, видно, совсем измучилась.
Давно уже аульчане привязались к ней, и районные и колхозные руководители были довольны агрономом. Да и как не быть довольными, ведь Луиза научила чингиз-тайцев выращивать подсолнухи. Целыми днями она не слезала с лошади, руки и ноги ныли, ломило поясницу...
Работали все хорошо, транспорт не подводил, только вот машина Кожака где-то задержалась. Появился бригадир, весь черный от ярости и пыли:
— Отца твоего в душу! Не нашел я Кожака, как будто сквозь землю провалился! Как уехал вчера вечером, с тех пор и не появлялся.
Кто-то из колхозников сказал:
— Я думаю, он уехал в дальний аул. Там, в Фадихе, у него родственники.
— А по мне, так он где-нибудь пьяный валяется под забором.
— А я думаю, он за прахом отца укатил. С него станется. Деньги все копил, хотел останки отца на родину перевезти. Что возьмешь с ненормального!
Луиза растерялась. Так хорошо начали, а теперь все срывается из-за машины. Она поглядывала в сторону аула, и белый платок ее трепыхал на ветру. Вдали показался Нурлан. Сначала он не хотел сюда приезжать, чтобы не видеть скошенного поля, за которым столько присматривал и берег его пуще глаза. Но он знал, что здесь Луиза, и невольно сел на коня. Как только он подъехал, она спросила у него:
— Ты Кожака не видел?
Нурлан помотал головой — нет, не видел. Луиза, припав к гриве Байшубара, поскакала в аул. Больше ей ни чего, наверное, и не требовалось от Нурлана Он впервые увидел ее гневное лицо, и на сердце у него похолодело
А работа продолжалась, подсолнухи валились под косилками. Кругом вились пчелы, не успевшие, видно, еще насладиться нектаром. С карканьем носилось воронье Добрались до поля и вездесущие мальчишки с торбами Бригадир, распаренный и злой, досадливо прогонял их
Кожака все не было, и копнители расположились кто где, расплевывая вокруг себя шелуху подсолнухов.
Вскоре вернулась Луиза. Лицо у девушки еще больше потемнело, синие глаза сверкали. Нурлан старался не смотреть на нее, он не привык видеть ее такой рассерженной.
— Боже! Куда он мог подеваться? И что за халатность? Где совесть,, в конце концов?— горячилась она Нурлан в душе был доволен. Ругай, ругай, думал он, авось да разонравится.
— Жалко, что человека нет на его место, а то бы давно надо было гнать в три шеи! — кипятился бригадир Он повернулся к Нурлану.— Эй, сын Акима! В армию пойдешь, так обязательно на шофера выучись! Понял?
Нурлан промолчал, а сам подумал: что верно, то верно, профессия хорошая. И тут на дороге со стороны аула заклубилась пыль.
— Кожак. Ясное дело — Кожак.
— Пьяный, что ли?
— Ну и несется! Можно подумать, отец у него воскрес Люди повставали со своих мест, оживились. Луиза
молча смотрела на приближавшуюся машину. Взгляд ее немного потеплел, досада на лице смешалась с радостью. Она и сама не знала, почему симпатизирует этому скандалисту и что в нем привлекает ее. Судьба ли печальная или внешность Кожака?
Машина с грохотом остановилась. Кожак не в силах был выбраться из кабины и уронил голову на руль. Он был пьян. Пропыленные, будто поседевшие, волосы растрепались, глаза закатились. Луиза сошла с лошади и подошла к машине. У Нурлана замерло сердце, он боялся вздохнуть.
— Кожак,— произнесла Луиза мягким, заботливым голосом.— Как же это так? Мы ведь ждем тебя, а ты?
Шофер уставился на нее, как бодливый бык, и заорал по-казахски:
— Уходи! Уходи! — И по-русски добавил: — У-у-у! Ненавижу тебя, вражья дочь!
Луиза слабо ахнула и отпрянула от него закрыла лицо руками. А тот в исступленьи кричат
— Ты! Ты во всем виновата! А ну-ка, скажи, недобитая фашистка, кто убил моего отца? Кто застрелил дядю? — Он вышел из кабины и вдруг ударил ее кулаком в лицо.
Она рухнула как подкошенная Никто и опомниться не успел, как он сел в машину и поехал по не скошен-» ному еще подсолнуху. Нурлан взревел от ярости и вскочил на лошадь. Дальше он не помнил, что делал. Люди потом рассказывали, что долго скакал за машиной Кожака, матерясь и плача, но не догнал его...
На другой день он пошел к Анне-апай, чтобы узнать о Луизе. Она с перевязанной головой лежала в постели Увидев Нурлана, через силу улыбнулась. Он наклонился к ней и обнял. Луиза погладила его по волосам и тихонько отстранила. Отворилась дверь, и вошли председатель колхоза, председатель аульного Совета и прибывший из района милиционер.
— Как здоровье, дочка? — участливо спросил председатель колхоза.— Голова не болит?
Луиза закрыла глаза и покачала головой:
— Не болит.
— Кожака мы задержали. В камере он. Теперь уж ни на кого не поднимет руки,— сказал председатель аулсо-вета.
Луиза вскинула голову и тут же со слабым стоном опустила ее на подушку:
— Отпустите его. Он ни в чем не виноват. Отпустите. Милиционер изумленно раскрыл рот:
— Как это так?
Луиза села в постели и настойчиво повторила:
— Отпустите его, пожалуйста. Прошу вас, верните ему свободу. Он же ни в чем не виноват.
Посетители переглянулись — уж не помешалась ли она в рассудке? И вышли один за другим.
После их ухода Луиза поманила Нурлана к себе, погладила его щеку, взяла за руку:
— Поцелуй меня, не стесняйся. Прошу тебя.— И закрыла глаза.
Анна-апай подтолкнула взволнованного Нурлана:
— Не стесняйся, сынок. Поцелуй.— И вытерла глаза платком.
Нурлан поцеловал Луизу в первый и последний раз...
Итак, я заканчиваю повествование о событиях, случившихся однажды в небольшом ауле Чингизтай. Что было потом? Ничего значительного, никаких особенных перемен. Подсолнух был весь убран. По полю расхаживали вороны и собирали просыпавшиеся семечки.
Луиза оправилась от потрясения и навсегда покинула аул. Колхозники тешили себя надеждой, что когда-нибудь она вернется, но вряд ли можно на это надеяться.
Аким умер от раны, полученной в войну и промучав-шей его десять лет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42