С которым можно пойти в кино. Ты и сам знаешь, что у нас ничего не получилось. Мы только играли в любовь, ведь так, Чарли, – ты и я, правда? Пока не подвернется что-нибудь получше. Ты же сам знаешь, что у тебя рот парализован. Ведь знаешь? Это привлекало меня к тебе, Чарли. Что ты думаешь по этому поводу? Рот твой дурацкий меня к тебе привлекал. Ах, Чарли, может быть, все у нас могло бы сложиться по-другому, но ты же полицейский, понимаешь? Ясно тебе это, Чарли? Ты, Чарли, был проклятым полицейским.
Она какое-то время сидела в нижнем белье на подлокотнике кресла, уперев руки в ляжки.
– Теперь все пошло прахом, понимаешь? Не должно было так получиться. Черт бы побрал это все, Чарли. Все это одна большая ошибка, один большой провал.
Камилла стала тяжело дышать, как будто ее вот-вот должно было вырвать, будто спазм из желудка двигался к гортани. Дыхание ее учащалось. Она вскрикнула раз, другой, как будто ей было очень больно. У нее выступили на глазах слезы и потекли по щекам. Она вытерла лицо рукой, и этот жест ее немного успокоил.
– Через пару дней после похорон Пола, – успокоившись, продолжала она, – папа рано вернулся домой. Он отвел меня в мою комнату. Сказал мне, чтобы я села. Я села. Он сказал мне, что я хорошо учусь. Сказал, что мне и дальше надо будет учиться хорошо. Сказал, что с ним говорили какие-то люди. Они ему сказали, что жалели о том, что случилось с Полом. Они хотели выразить ему свои соболезнования, сказал папа. И потому были готовы заплатить за мое образование. Пока я должна была учиться, пока меня не выгоняли и не исключали, они пообещали платить за мое обучение. Они и в газетах про это писали, о репутации своей беспокоились. Так что, знаешь, Чарли? Мне пришлось учиться дальше и надо было учиться хорошо. Для меня это было то же самое, что срок мотать. И после школы надо было идти в университет, потому что эти люди платили папе деньги. Часть из них перепадала мне, а остальное получал он. А если у меня что-то не получалось, он бил меня по голове. Один раз, когда он в стельку нажрался и зол был на меня как черт, он сказал, что убьет меня, и я ему поверила. Ты понимаешь? Я ему поверила. Он сказал мне, Чарли, что я должна была это делать ради Пола – ходить учиться. Понимаешь? Мне надо было учиться и жить на деньги за смерть моего брата, чтобы папочка мой тоже мог жить на деньги за убийство сына. Теперь ты меня понимаешь?
Камилла встала и сняла лифчик. Груди у нее были маленькие, а соски на фоне белоснежной кожи казались очень темными. Потом отнесла его на столик с другими своими вещами и бросила сверху. После этого скинула ботинки, сняла гольфы и трусы. Раздевшись догола, она подошла к Чарльзу Пеншо.
– А теперь, Чарли, я скажу тебе кое-что о полицейских. Они оказались совершенно бесполезными – так и не поймали парней, убивших моего брата. Один из полицейских улыбнулся мне и сказал, что жизнь порой бывает нелегкой. Какого черта он вообще говорил мне об этом? Что он в ней понимал? Ты меня слушаешь? Теперь ты меня понимаешь? Чарли, ты улавливаешь, что я тебе говорю? Это же надо – жизнь бывает нелегкой! Вот и все, что он мне сказал. Чего же мне еще было ждать от полицейских, Чарли?
Она обошла его и прошла по коридору к ванной. Сердце ее взволнованно билось. На этот раз все было по-другому. С этим человеком она занималась любовью. Она целовала его, она его обнимала. Легче ей от этих воспоминаний не становилось. Но дело надо было делать. Она всегда так говорила Хонигваксу. Некоторые вещи нельзя не делать. Ей сейчас надо было сделать так, будто убили его те, кто его избил. Это никого не должно было удивить. Случается, что иногда бандиты стреляют в живых людей.
И ей надо было сделать все правильно – она застрелит Чарли из его же пистолета.
В ванной она взяла плотную салфетку. Надо будет обернуть в нее оружие, чтобы не осталось отпечатков пальцев. Надо все хорошенько продумать. Теперь настала ее очередь делать дело, и все детали надо было учесть до мелочей.
Как удачно все складывалось! Никому в голову не придет, что она могла так избить Чарли, хоть он и был полным ничтожеством. Все сразу поймут, что его застрелили сразу же после того, как зверски избили. И никогда никто даже не заподозрит, что она имеет какое-то отношение к его смерти.
Теперь ее движения стали более плавными. Эта часть действа ей особенно нравилась. И в Нью-Йорке, и в Нью-Джерси получилось особенно хорошо, потому что там ее никто не торопил. Она могла насладиться удовольствием в полной мере. Камилла даже не удивилась, что сама убила в Штатах двух человек. Это же надо, какая там представилась возможность! Ей ведь так этого всегда хотелось, она долгие годы ждала, пока подвернется такая удача. Ей ведь нужна была только эта возможность, и умиравшие от СПИДа пациенты ей ее предоставили. Слабые были мужики. Ничего не смогли с ней сделать. А она растягивала удовольствие, получая его без страха за то, что ее поймают. Она мечтала о такой возможности с самого начала, с того самого времени, когда надоумила Вернера Хонигвакса проводить испытания в Штатах. Убивать умирающих. Добивать слабых и немощных. Вымещать на них свою ярость. Сшивать губы каждой жертве и потом оставлять прощальный поцелуй на губах трупа.
Камилла вернулась в гостиную. Она набросила на руку салфетку, взяла пистолет и положила два пальца на курок. Потом приложила две диванные подушки к плечу и руке, придерживая их другой рукой. Она сделала это для того, чтобы приглушить звук выстрела. Такой способ оказался слишком неуклюжим, и ей пришлось осторожно согнуться над телом Чарли, чтобы после выстрела не осталось следов крови. Она взглянула на избитое лицо, закрытые глаза, покрытые страшными синяками щеки. Кровь сочилась у него изо рта и носа, пробивалась из ран на разбитых губах и носу, текла из окровавленных челюстей в местах выбитых зубов.
– Он трогал меня за задницу, Чарли. Вот что он делал. Я это не выдумываю. Я это точно помню, хоть вспоминать о таком очень трудно. Я хочу об этом забыть, но никак не получается. Он мне гладил задницу, папочка мой. Ни вспоминать, ни думать об этом не хочу. Он заставил меня нагнуться над Полом и целовать его, а губы у него были сшиты, но я все его целовала и целовала, потому что папа держал мне одной рукой голову, а другой мне всю задницу оглаживал. Ты понимаешь? Теперь ты меня понимаешь, Чарли? Видишь, как это было?
Задав последний вопрос, Камилла выстрелила ему в голову чуть выше разбитого глаза.
Тело его судорожно дернулось, из простреленной головы фонтанчиком хлынула кровь, потом напор ее спал, но она продолжала течь, заливая лицо и растекаясь лужей по полу.
Выстрел сильно подействовал на Камиллу. Ноги у нее подкосились, колени перепачкались в крови. Она не смогла удержать подушки, одна из них упала на Чарли, вторая – рядом с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Она какое-то время сидела в нижнем белье на подлокотнике кресла, уперев руки в ляжки.
– Теперь все пошло прахом, понимаешь? Не должно было так получиться. Черт бы побрал это все, Чарли. Все это одна большая ошибка, один большой провал.
Камилла стала тяжело дышать, как будто ее вот-вот должно было вырвать, будто спазм из желудка двигался к гортани. Дыхание ее учащалось. Она вскрикнула раз, другой, как будто ей было очень больно. У нее выступили на глазах слезы и потекли по щекам. Она вытерла лицо рукой, и этот жест ее немного успокоил.
– Через пару дней после похорон Пола, – успокоившись, продолжала она, – папа рано вернулся домой. Он отвел меня в мою комнату. Сказал мне, чтобы я села. Я села. Он сказал мне, что я хорошо учусь. Сказал, что мне и дальше надо будет учиться хорошо. Сказал, что с ним говорили какие-то люди. Они ему сказали, что жалели о том, что случилось с Полом. Они хотели выразить ему свои соболезнования, сказал папа. И потому были готовы заплатить за мое образование. Пока я должна была учиться, пока меня не выгоняли и не исключали, они пообещали платить за мое обучение. Они и в газетах про это писали, о репутации своей беспокоились. Так что, знаешь, Чарли? Мне пришлось учиться дальше и надо было учиться хорошо. Для меня это было то же самое, что срок мотать. И после школы надо было идти в университет, потому что эти люди платили папе деньги. Часть из них перепадала мне, а остальное получал он. А если у меня что-то не получалось, он бил меня по голове. Один раз, когда он в стельку нажрался и зол был на меня как черт, он сказал, что убьет меня, и я ему поверила. Ты понимаешь? Я ему поверила. Он сказал мне, Чарли, что я должна была это делать ради Пола – ходить учиться. Понимаешь? Мне надо было учиться и жить на деньги за смерть моего брата, чтобы папочка мой тоже мог жить на деньги за убийство сына. Теперь ты меня понимаешь?
Камилла встала и сняла лифчик. Груди у нее были маленькие, а соски на фоне белоснежной кожи казались очень темными. Потом отнесла его на столик с другими своими вещами и бросила сверху. После этого скинула ботинки, сняла гольфы и трусы. Раздевшись догола, она подошла к Чарльзу Пеншо.
– А теперь, Чарли, я скажу тебе кое-что о полицейских. Они оказались совершенно бесполезными – так и не поймали парней, убивших моего брата. Один из полицейских улыбнулся мне и сказал, что жизнь порой бывает нелегкой. Какого черта он вообще говорил мне об этом? Что он в ней понимал? Ты меня слушаешь? Теперь ты меня понимаешь? Чарли, ты улавливаешь, что я тебе говорю? Это же надо – жизнь бывает нелегкой! Вот и все, что он мне сказал. Чего же мне еще было ждать от полицейских, Чарли?
Она обошла его и прошла по коридору к ванной. Сердце ее взволнованно билось. На этот раз все было по-другому. С этим человеком она занималась любовью. Она целовала его, она его обнимала. Легче ей от этих воспоминаний не становилось. Но дело надо было делать. Она всегда так говорила Хонигваксу. Некоторые вещи нельзя не делать. Ей сейчас надо было сделать так, будто убили его те, кто его избил. Это никого не должно было удивить. Случается, что иногда бандиты стреляют в живых людей.
И ей надо было сделать все правильно – она застрелит Чарли из его же пистолета.
В ванной она взяла плотную салфетку. Надо будет обернуть в нее оружие, чтобы не осталось отпечатков пальцев. Надо все хорошенько продумать. Теперь настала ее очередь делать дело, и все детали надо было учесть до мелочей.
Как удачно все складывалось! Никому в голову не придет, что она могла так избить Чарли, хоть он и был полным ничтожеством. Все сразу поймут, что его застрелили сразу же после того, как зверски избили. И никогда никто даже не заподозрит, что она имеет какое-то отношение к его смерти.
Теперь ее движения стали более плавными. Эта часть действа ей особенно нравилась. И в Нью-Йорке, и в Нью-Джерси получилось особенно хорошо, потому что там ее никто не торопил. Она могла насладиться удовольствием в полной мере. Камилла даже не удивилась, что сама убила в Штатах двух человек. Это же надо, какая там представилась возможность! Ей ведь так этого всегда хотелось, она долгие годы ждала, пока подвернется такая удача. Ей ведь нужна была только эта возможность, и умиравшие от СПИДа пациенты ей ее предоставили. Слабые были мужики. Ничего не смогли с ней сделать. А она растягивала удовольствие, получая его без страха за то, что ее поймают. Она мечтала о такой возможности с самого начала, с того самого времени, когда надоумила Вернера Хонигвакса проводить испытания в Штатах. Убивать умирающих. Добивать слабых и немощных. Вымещать на них свою ярость. Сшивать губы каждой жертве и потом оставлять прощальный поцелуй на губах трупа.
Камилла вернулась в гостиную. Она набросила на руку салфетку, взяла пистолет и положила два пальца на курок. Потом приложила две диванные подушки к плечу и руке, придерживая их другой рукой. Она сделала это для того, чтобы приглушить звук выстрела. Такой способ оказался слишком неуклюжим, и ей пришлось осторожно согнуться над телом Чарли, чтобы после выстрела не осталось следов крови. Она взглянула на избитое лицо, закрытые глаза, покрытые страшными синяками щеки. Кровь сочилась у него изо рта и носа, пробивалась из ран на разбитых губах и носу, текла из окровавленных челюстей в местах выбитых зубов.
– Он трогал меня за задницу, Чарли. Вот что он делал. Я это не выдумываю. Я это точно помню, хоть вспоминать о таком очень трудно. Я хочу об этом забыть, но никак не получается. Он мне гладил задницу, папочка мой. Ни вспоминать, ни думать об этом не хочу. Он заставил меня нагнуться над Полом и целовать его, а губы у него были сшиты, но я все его целовала и целовала, потому что папа держал мне одной рукой голову, а другой мне всю задницу оглаживал. Ты понимаешь? Теперь ты меня понимаешь, Чарли? Видишь, как это было?
Задав последний вопрос, Камилла выстрелила ему в голову чуть выше разбитого глаза.
Тело его судорожно дернулось, из простреленной головы фонтанчиком хлынула кровь, потом напор ее спал, но она продолжала течь, заливая лицо и растекаясь лужей по полу.
Выстрел сильно подействовал на Камиллу. Ноги у нее подкосились, колени перепачкались в крови. Она не смогла удержать подушки, одна из них упала на Чарли, вторая – рядом с ним.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129