Его хитроумный капкан уже расставлен.
РОЛАНД
Хорошо. Сейчас подходящий момент, чтобы удивить публику. Хью?
ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – ВЕЧЕР
Репортер показывает ЗАПЕЧАТАННУЮ ПРОБИРКУ.
РЕПОРТЕР
Я здесь, Роланд!
РОЛАНД
Сюрприз этот приготовлен мистером Несбиттом. В этой стеклянной пробирке – она герметично запаяна – помещен Торникрофтский Титан, четвертьдюймовый гвоздь из чистейшей шеффилдской стали.
Репортер передает пробирку Гарольду.
НЕСБИТТ
Согните этот гвоздь.
ПЕРЕБИВКА НА ТЕЛЕВИЗОР СМИТОВ
РОЙ
Давай, отец!
АЙРИН
Давай, солнышко.
ПИТЕР
Послушайте, Гарольд. Да, вам это отвратительно, мерзко. Но народ просит зрелищ. Это единственный способ их убедить. Сделайте это!
Вокруг Гарольда ТОЛПА, лица, голоса: круг смыкается… Наконец Гарольд произносит…
ГАРОЛЬД
Я не могу.
Потрясенная пауза.
РОЛАНД
Не можете?
ГАРОЛЬД
Не было никаких чудес. Обыкновенные детские фокусы.
АЙРИН
Ты подлый обманщик!
Дает мужу пощечину.
ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ УОЛТЕРА – ВЕЧЕР
Уолтер радостно наблюдает за этой сценой.
УОЛТЕР
Бинго!
ПАВИЛЬОН: ТЕЛЕСТУДИЯ – ВЕЧЕР
ПИТЕР
Нет! Этого не может быть!
ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – ВЕЧЕР
РОЛАНД
Но, мистер Смит, почему?
ГАРОЛЬД
Просто мне хотелось встряхнуться. Сожалею, если я кого-то разочаровал.
Недовольный ропот толпы, которая постепенно расходится.
ПАВИЛЬОН: ТЕЛЕСТУДИЯ – ВЕЧЕР
Рой понимает, что его трехмесячная концертная программа в Блэкпуле накрылась медным тазом.
РОЙ
Козел бесполезный!
Обозленный, уходит с площадки.
ПИТЕР
Нет же, он врет! Вы что, не видите? Он это нарочно делает! Не поступай так, Гарольд! Прошу тебя!
HЕСБИ TT
Защита удовлетворена.
Питер понимает, что потерял Гарольда. Он поворачивается к Несбитту.
ПИТЕР
Вы… Вы – зло! Зло!
Питер кидается к Несбитту. Довольная ухмылка быстро улетучивается с лица адвоката – он чувствует опасность… Питер набрасывается на Несбитта, но тот успевает отпрыгнуть.
РОЛАНД в отчаянии глядит куда-то за пределы кадра в поисках помощи… Два ОХРАННИКА выбегают, чтобы обуздать Питера.
ИЗОБРАЖЕНИЕ гаснет, появляется заставка ВЕЩАНИЕ БУДЕТ ВОЗОБНОВЛЕНО ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ.
И тогда они ушли
Ушли все.
Осветители, операторы, репортеры, люди с микрофонами, блокнотами и ручками, немощные, хромые, искатели рая земного. И, разумеется, зеваки.
И мама. Ушла, исчезла, освободилась – как вам будет угодно. Не будет больше ее «особых» угощений – и это хорошо. Не будет больше ее улыбок, глупых отговорок, песен на Рождество.
И это плохо.
Но моя мама – это совсем другая история.
А наша история – про отца.
И вот мы остались вдвоем, одни.
Мы с отцом в гостиной.
Он заварил нам чай. Я смотрел на него и думал: все-таки хорошо, что он не Сын Божий. Потому что тогда я бы значился Внуком Божьим, правильно? Меня это, сказать по правде, не очень устраивало. Как себя вести? До меня-то еще никто не был внуком божьим. И люди наверняка ждали бы от меня чего-то особенного. А чем я их порадую, не имея абсолютно никаких волшебных качеств – в этом я недалеко ушел от Роя. Свои прелести в этом, наверное, есть – быть внуком божьим. Но как ими распоряжаться? Ну, пришел бы развязной походочкой в «Рокси»: «Привет, детка. Лови свое счастье. Ты подцепила внука божьего».
Что-то не то, а?
Мы с отцом пили чай. Он здорово заваривает чай, мой отец.
Я не знал, о чем говорить. Да это было и неважно. Важнее то, что мы просто сидим вместе и пьем чай.
– Вот такие дела.
Отец поставил чашку. А потом посмотрел на меня – по-настоящему посмотрел – и сказал:
– Винс, бывают такие моменты в жизни, когда нужно постараться изо всех сил. Еще разок. Сказать себе: к черту вас всех, теперь настал мой черед. Ты понимаешь, о чем я?
Ну и. Я понял, о чем он?
Я хотел понять. Потому что он сказал это так серьезно, и я чувствовал: отцу не все равно, ему очень важно, чтобы я понял, и, если я пойму, от этого я стану лучше. И оттого, что он так смотрел на меня – взглядом, если не ошибаюсь, «взойди, взойди», только теперь он был обращен на меня.
Ну и. Я понял, о чем он?
Черта с два.
– Нет.
И мы рассмеялись.
Оглядываясь назад, я понимаю, что многие события переплетались в какой-то мистический код. Вот я вспоминаю теперь, как мы с отцом сидели и пили чай, и пытаюсь взломать этот код, словно орех расколоть, а внутри скорлупы – ответ. Но так никогда не получалось. Никогда не выходило буквального перевода – смысл сдвигался день за днем, год за годом, десятилетие за десятилетием. Может, поэтому я и решил написать свою книгу в виде киносценария, который по сути своей прозрачен, и объективен, и абстрактен, как математическая задача, что разворачивается долго-долго, только в реальной жизни можешь найти миллион решений или вообще ни одного.
И мы с отцом рассмеялись.
И он сказал:
– Она сегодня уезжает. Но она попрощается с друзьями. Сегодня концерт. Ты должен туда попасть. Может, у тебя сегодня счастливый вечер.
Счастливый вечер
И я решил побыть панком в последний раз.
И отправился на концерт.
Не помню, какая там играла группа. Точно не самая знаменитая. Но даже будь это «Клэш»[xxii] или «Пистолз», я бы все равно не запомнил. Потому что вечер прошел как в замороченном тумане: звуки, цвета, лица, чувства вращались вокруг меня, складываясь в причудливый калейдоскоп: один узор сменялся другим, вторым, третьим, а порой как будто монтаж, разрозненные осколки, лишенные смысла, но вместе получается красиво.
Но я точно помню, как все начиналось.
Играли музыканты. Громко, очень громко играли.
Я иду к ней. На этот раз полон решимости. Нет уж, дудки. По правде. Сегодня ответ «нет» не принимается. Я говорю «нет» решительное «нет». Я не сдамся.
Она будет моей.
ПАВИЛЬОН: ТАНЦЗАЛ – ВЕЧЕР
Винс протискивается сквозь толпу беснующихся панков.
Трогает Джоанну за плечо.
ВИНС
Это я!
Джоанна поворачивается и видит Винса.
ДЖОАННА
Отдзынь!
Так. Отдзынь. Сильно сказано. Посильнее, чем просто нет.
Все предельно ясно. Недвусмысленно, если вы меня понимаете.
Но послушайте. Ведь бывает, что девушка, которая вам нравится, говорит совсем не то, на что мы надеемся. Но потом отходишь, задумываешься над этими словами, вникаешь в них, и они уже кажутся не такими кошмарными. Ну то есть, скажем, звонишь ей в пятницу, приглашаешь в кино, например, на «Челюсти», а девушка отвечает: «Я не могу – я мою голову». И ты теряешься, ведь это похоже на отлуп. А потом думаешь: а может, правда – ну, моет человек голову. Странно, конечно, что в пятницу – и не целый же вечер она будет мыть свою голову. А может быть, так оно и есть: может быть, она ухаживает за волосами, потому что они у нее очень красивые. И она смакует это удовольствие, не жалеет шампуня и кондиционера и всей этой дряни, от которой волосы получаются такими шикарными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
РОЛАНД
Хорошо. Сейчас подходящий момент, чтобы удивить публику. Хью?
ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – ВЕЧЕР
Репортер показывает ЗАПЕЧАТАННУЮ ПРОБИРКУ.
РЕПОРТЕР
Я здесь, Роланд!
РОЛАНД
Сюрприз этот приготовлен мистером Несбиттом. В этой стеклянной пробирке – она герметично запаяна – помещен Торникрофтский Титан, четвертьдюймовый гвоздь из чистейшей шеффилдской стали.
Репортер передает пробирку Гарольду.
НЕСБИТТ
Согните этот гвоздь.
ПЕРЕБИВКА НА ТЕЛЕВИЗОР СМИТОВ
РОЙ
Давай, отец!
АЙРИН
Давай, солнышко.
ПИТЕР
Послушайте, Гарольд. Да, вам это отвратительно, мерзко. Но народ просит зрелищ. Это единственный способ их убедить. Сделайте это!
Вокруг Гарольда ТОЛПА, лица, голоса: круг смыкается… Наконец Гарольд произносит…
ГАРОЛЬД
Я не могу.
Потрясенная пауза.
РОЛАНД
Не можете?
ГАРОЛЬД
Не было никаких чудес. Обыкновенные детские фокусы.
АЙРИН
Ты подлый обманщик!
Дает мужу пощечину.
ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ УОЛТЕРА – ВЕЧЕР
Уолтер радостно наблюдает за этой сценой.
УОЛТЕР
Бинго!
ПАВИЛЬОН: ТЕЛЕСТУДИЯ – ВЕЧЕР
ПИТЕР
Нет! Этого не может быть!
ПАВИЛЬОН: ГОСТИНАЯ СМИТОВ – ВЕЧЕР
РОЛАНД
Но, мистер Смит, почему?
ГАРОЛЬД
Просто мне хотелось встряхнуться. Сожалею, если я кого-то разочаровал.
Недовольный ропот толпы, которая постепенно расходится.
ПАВИЛЬОН: ТЕЛЕСТУДИЯ – ВЕЧЕР
Рой понимает, что его трехмесячная концертная программа в Блэкпуле накрылась медным тазом.
РОЙ
Козел бесполезный!
Обозленный, уходит с площадки.
ПИТЕР
Нет же, он врет! Вы что, не видите? Он это нарочно делает! Не поступай так, Гарольд! Прошу тебя!
HЕСБИ TT
Защита удовлетворена.
Питер понимает, что потерял Гарольда. Он поворачивается к Несбитту.
ПИТЕР
Вы… Вы – зло! Зло!
Питер кидается к Несбитту. Довольная ухмылка быстро улетучивается с лица адвоката – он чувствует опасность… Питер набрасывается на Несбитта, но тот успевает отпрыгнуть.
РОЛАНД в отчаянии глядит куда-то за пределы кадра в поисках помощи… Два ОХРАННИКА выбегают, чтобы обуздать Питера.
ИЗОБРАЖЕНИЕ гаснет, появляется заставка ВЕЩАНИЕ БУДЕТ ВОЗОБНОВЛЕНО ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ.
И тогда они ушли
Ушли все.
Осветители, операторы, репортеры, люди с микрофонами, блокнотами и ручками, немощные, хромые, искатели рая земного. И, разумеется, зеваки.
И мама. Ушла, исчезла, освободилась – как вам будет угодно. Не будет больше ее «особых» угощений – и это хорошо. Не будет больше ее улыбок, глупых отговорок, песен на Рождество.
И это плохо.
Но моя мама – это совсем другая история.
А наша история – про отца.
И вот мы остались вдвоем, одни.
Мы с отцом в гостиной.
Он заварил нам чай. Я смотрел на него и думал: все-таки хорошо, что он не Сын Божий. Потому что тогда я бы значился Внуком Божьим, правильно? Меня это, сказать по правде, не очень устраивало. Как себя вести? До меня-то еще никто не был внуком божьим. И люди наверняка ждали бы от меня чего-то особенного. А чем я их порадую, не имея абсолютно никаких волшебных качеств – в этом я недалеко ушел от Роя. Свои прелести в этом, наверное, есть – быть внуком божьим. Но как ими распоряжаться? Ну, пришел бы развязной походочкой в «Рокси»: «Привет, детка. Лови свое счастье. Ты подцепила внука божьего».
Что-то не то, а?
Мы с отцом пили чай. Он здорово заваривает чай, мой отец.
Я не знал, о чем говорить. Да это было и неважно. Важнее то, что мы просто сидим вместе и пьем чай.
– Вот такие дела.
Отец поставил чашку. А потом посмотрел на меня – по-настоящему посмотрел – и сказал:
– Винс, бывают такие моменты в жизни, когда нужно постараться изо всех сил. Еще разок. Сказать себе: к черту вас всех, теперь настал мой черед. Ты понимаешь, о чем я?
Ну и. Я понял, о чем он?
Я хотел понять. Потому что он сказал это так серьезно, и я чувствовал: отцу не все равно, ему очень важно, чтобы я понял, и, если я пойму, от этого я стану лучше. И оттого, что он так смотрел на меня – взглядом, если не ошибаюсь, «взойди, взойди», только теперь он был обращен на меня.
Ну и. Я понял, о чем он?
Черта с два.
– Нет.
И мы рассмеялись.
Оглядываясь назад, я понимаю, что многие события переплетались в какой-то мистический код. Вот я вспоминаю теперь, как мы с отцом сидели и пили чай, и пытаюсь взломать этот код, словно орех расколоть, а внутри скорлупы – ответ. Но так никогда не получалось. Никогда не выходило буквального перевода – смысл сдвигался день за днем, год за годом, десятилетие за десятилетием. Может, поэтому я и решил написать свою книгу в виде киносценария, который по сути своей прозрачен, и объективен, и абстрактен, как математическая задача, что разворачивается долго-долго, только в реальной жизни можешь найти миллион решений или вообще ни одного.
И мы с отцом рассмеялись.
И он сказал:
– Она сегодня уезжает. Но она попрощается с друзьями. Сегодня концерт. Ты должен туда попасть. Может, у тебя сегодня счастливый вечер.
Счастливый вечер
И я решил побыть панком в последний раз.
И отправился на концерт.
Не помню, какая там играла группа. Точно не самая знаменитая. Но даже будь это «Клэш»[xxii] или «Пистолз», я бы все равно не запомнил. Потому что вечер прошел как в замороченном тумане: звуки, цвета, лица, чувства вращались вокруг меня, складываясь в причудливый калейдоскоп: один узор сменялся другим, вторым, третьим, а порой как будто монтаж, разрозненные осколки, лишенные смысла, но вместе получается красиво.
Но я точно помню, как все начиналось.
Играли музыканты. Громко, очень громко играли.
Я иду к ней. На этот раз полон решимости. Нет уж, дудки. По правде. Сегодня ответ «нет» не принимается. Я говорю «нет» решительное «нет». Я не сдамся.
Она будет моей.
ПАВИЛЬОН: ТАНЦЗАЛ – ВЕЧЕР
Винс протискивается сквозь толпу беснующихся панков.
Трогает Джоанну за плечо.
ВИНС
Это я!
Джоанна поворачивается и видит Винса.
ДЖОАННА
Отдзынь!
Так. Отдзынь. Сильно сказано. Посильнее, чем просто нет.
Все предельно ясно. Недвусмысленно, если вы меня понимаете.
Но послушайте. Ведь бывает, что девушка, которая вам нравится, говорит совсем не то, на что мы надеемся. Но потом отходишь, задумываешься над этими словами, вникаешь в них, и они уже кажутся не такими кошмарными. Ну то есть, скажем, звонишь ей в пятницу, приглашаешь в кино, например, на «Челюсти», а девушка отвечает: «Я не могу – я мою голову». И ты теряешься, ведь это похоже на отлуп. А потом думаешь: а может, правда – ну, моет человек голову. Странно, конечно, что в пятницу – и не целый же вечер она будет мыть свою голову. А может быть, так оно и есть: может быть, она ухаживает за волосами, потому что они у нее очень красивые. И она смакует это удовольствие, не жалеет шампуня и кондиционера и всей этой дряни, от которой волосы получаются такими шикарными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53