Ну ничего, благодаря похитителям коз он приобрел два новых ружья и много патронов и очень сильно сомневался, что боевики когда-нибудь вернутся. От человека требуются невероятные упорство и выносливость, чтобы взобраться на эту гору, и, возможно, он пристрелил тех, у кого самые сильные ноги и легкие.
Возможно, это как-то связано с войной. Он и раньше заприметил, что, наверное, идет война, потому что иногда по ночам все небо освещалось далекими прожекторами и очень часто видел вспышки ружейного огня, которые сопровождал далекий грохот. Восхитительно и увлекательно было сидеть ночью перед хижиной, смотреть на фейерверк и есть сыр, обмакивая его в оливковое масло с чабрецом. Он чувствовал себя не так одиноко и грустно мечтал, чтобы война закончилась не раньше праздника святого. Когда на гору пришел доктор, то подтвердил, что на самом деле идет война, и сказал, что некоторые голодают так ужасно, что ребятишки вырастают прямо в маленьких старичков с жидкими бороденками и сутулыми спинками. Казалось, желудки говорят им, что незачем беспокоиться о юности, и, похоже, скоро мать-природа присмотрит за тем, чтобы малыши выходили из своих матушек уже заколоченными в ящик.
Когда над головой рычали «либерейторы», он не обращал на них особого внимания, потому что летали они часто, парами или тройками, исчезая, как шумливые летучие мыши, в направлении материка.
Но на этот раз, наверное инстинктивно, Алекос взглянул вверх и увидел зрелище исключительно красивое. Вниз плыло что-то вроде белого гриба с подвешенным к нему крохотным человечком; изумительнее всего было то, что восходящее солнце отражалось в шелке, пока над горизонтом не превратилось в нечто больше, чем просто накаляющийся шар. Алекос поднялся на ноги и зачарованно уставился на гриб. Наверное, это ангел. Явно в белом. Алекос перекрестился и напрягся, вспоминая молитву. Он никогда не слыхал, чтобы ангелы плавали по воздуху под грибами, но кто его знает? Похоже, к тому же у ангела был большой камень, а может – тюк, что свисал с ног на веревке.
Ангел изо всех сил дергал за конец бечевок, которыми был приторочен к грибу, и в последнюю минуту показалось, что он спускается так быстро, что непременно разобьется. Алекосу стало приятно, что он оказался прав: ангел шмякнулся о землю с глухим стуком, упал набок, треснулся головой о камень, и его потащило по земле, а встречный ветер вздымал шелк. Схватив одно из своих ружей, пастух побежал туда; лучше убедиться – возможно, даже ангелы сейчас так голодны, что пристрастились воровать коз.
Ангел был весьма краснолиц, он весь запутался в веревках и тонкой материи гриба. Алекос взвел курок и нацелил ружье прямо в ангельское лицо. Тот открыл глаза, произнес, учтиво глядя на него: «Эй, там!» – и тут же уснул.
Алекосу потребовалось некоторое время, чтобы выпутать ангела из тесемок и шнурков, и он подумал, что из удивительной ткани гриба выйдет роскошнейшая простыня. В ней имелось остроумное отверстие посередине – таким образом, гриб можно будет носить как широкую одежду. Алекос решил, что наденет его на праздник святого, если ангел отдаст ему ткань и позволит обрезать бечевки.
Он перенес небесного гостя в свою хижину и пошел распаковать упавший с ним тюк; внутри были тяжелая железная коробка с циферблатом и небольшой мотор. Алекос, безусловно, был глуповат и решил, что ангел, наверное, принес мотор, чтобы построить себе что-нибудь вроде машины.
Два дня он кормил его медом с простоквашей и другими лакомствами, которые считал подходящими для такого создания из другого мира, и был несказанно рад, когда тот начал садиться, почесывать голову и разговаривать.
Беда только в том, что Алекос не мог ничего разобрать. Некоторые слова он всё же узнавал, но ритм ангельского наречия был ему совершенно незнаком; казалось, что слова друг с другом не соединяются, и говорил тот так, словно в горле у него была галька, а в носу пчела. Ангел был явно раздосадован и огорчен тем, что его не понимают; это пугало Алекоса, и он чувствовал себя виноватым, хотя никакой его вины не было. Пришлось общаться жестами и гримасами.
Больше всего интриговало в ангеле то, что, когда он хотел поговорить с Богом или кем-то из святых, то возился со своей железной коробкой и производил множество увлекательных воев, шипа и треска. А потом Бог отвечал на ангельском наречии – так далеко и неестественно, что Алекос впервые понял, насколько трудно Богу сделать так, чтобы хоть кто-то его услышал. Он начал узнавать часто повторяемые слова, вроде «чарли», «браво», «уилко» и «роджер». Небесное создание удивляло еще тем, что у него имелись легкий автоматический пистолет и несколько очень тяжелых железных сосновых шишек защитного цвета с металлическими рычажками, до которых Алекосу дотрагиваться не разрешалось. Все ангелы, которых он видел прежде на картинках, несли мечи или копья – странно, что Бог счел нужным провести модернизацию.
Через четыре дня ангел проявил явные признаки желания куда-то пойти, и Алекос, поборов неохоту оставлять коз ворюгам-боевикам, ткнул себя в грудь, улыбнулся и показал, что ангел должен следовать за ним. Тот воспринял это с благодарностью и дал ему шоколадку, которую Алекос съел в один присест, испытав потом легкую тошноту. Однако, ангел не желал идти при дневном свете, и Алекосу пришлось ждать до сумерек. Ангел захотел также обменять свою тесемочную кипу на большую козью шкуру. Для Алекоса это была лучшая сделка в жизни, и он с готовностью согласился, несмотря на то, что чувствовал себя немного виновато: казалось, он надул ангела, хоть и непреднамеренно, и с согласия сторон. Ангел упрятал в козью шкуру свою железную коробку и моторчик, перевязал шнурком и перекинул через плечо.
Алекос знал, что единственный человек, который может понять ангельское наречие, – доктор Яннис. К нему-то он и повел ангела. Четыре ночи ушло на скрытные переходы (по мнению Алекоса, совершенно необязательные) и три дня – на сидение в зарослях, в жуткой жаре, когда приходилось общаться шепотом, отмахиваясь от комаров, кусавших до крови. Похоже, Бог изгнал с небес этого привередливого ангела по причине умопомешательства. Но протестовать Алекос не собирался; у ангела были очень светлые волосы, он был замечательно высок, обладал неисчерпаемым запасом выносливости, у него были все зубы, которые он открывал в весьма подкупающей улыбке. Он также грозно хмурился, когда поблизости оказывались итальянские или немецкие солдаты, – из этого Алекос сделал вывод, что Бог, несомненно, сражается на стороне греков.
В три часа ночи доктора Янниса разбудил легкий стук в окно. Он еще немного полежал, не двигаясь и раздраженно прикидывая, какая ветка может так стучать, если у окна деревьев нет вообще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Возможно, это как-то связано с войной. Он и раньше заприметил, что, наверное, идет война, потому что иногда по ночам все небо освещалось далекими прожекторами и очень часто видел вспышки ружейного огня, которые сопровождал далекий грохот. Восхитительно и увлекательно было сидеть ночью перед хижиной, смотреть на фейерверк и есть сыр, обмакивая его в оливковое масло с чабрецом. Он чувствовал себя не так одиноко и грустно мечтал, чтобы война закончилась не раньше праздника святого. Когда на гору пришел доктор, то подтвердил, что на самом деле идет война, и сказал, что некоторые голодают так ужасно, что ребятишки вырастают прямо в маленьких старичков с жидкими бороденками и сутулыми спинками. Казалось, желудки говорят им, что незачем беспокоиться о юности, и, похоже, скоро мать-природа присмотрит за тем, чтобы малыши выходили из своих матушек уже заколоченными в ящик.
Когда над головой рычали «либерейторы», он не обращал на них особого внимания, потому что летали они часто, парами или тройками, исчезая, как шумливые летучие мыши, в направлении материка.
Но на этот раз, наверное инстинктивно, Алекос взглянул вверх и увидел зрелище исключительно красивое. Вниз плыло что-то вроде белого гриба с подвешенным к нему крохотным человечком; изумительнее всего было то, что восходящее солнце отражалось в шелке, пока над горизонтом не превратилось в нечто больше, чем просто накаляющийся шар. Алекос поднялся на ноги и зачарованно уставился на гриб. Наверное, это ангел. Явно в белом. Алекос перекрестился и напрягся, вспоминая молитву. Он никогда не слыхал, чтобы ангелы плавали по воздуху под грибами, но кто его знает? Похоже, к тому же у ангела был большой камень, а может – тюк, что свисал с ног на веревке.
Ангел изо всех сил дергал за конец бечевок, которыми был приторочен к грибу, и в последнюю минуту показалось, что он спускается так быстро, что непременно разобьется. Алекосу стало приятно, что он оказался прав: ангел шмякнулся о землю с глухим стуком, упал набок, треснулся головой о камень, и его потащило по земле, а встречный ветер вздымал шелк. Схватив одно из своих ружей, пастух побежал туда; лучше убедиться – возможно, даже ангелы сейчас так голодны, что пристрастились воровать коз.
Ангел был весьма краснолиц, он весь запутался в веревках и тонкой материи гриба. Алекос взвел курок и нацелил ружье прямо в ангельское лицо. Тот открыл глаза, произнес, учтиво глядя на него: «Эй, там!» – и тут же уснул.
Алекосу потребовалось некоторое время, чтобы выпутать ангела из тесемок и шнурков, и он подумал, что из удивительной ткани гриба выйдет роскошнейшая простыня. В ней имелось остроумное отверстие посередине – таким образом, гриб можно будет носить как широкую одежду. Алекос решил, что наденет его на праздник святого, если ангел отдаст ему ткань и позволит обрезать бечевки.
Он перенес небесного гостя в свою хижину и пошел распаковать упавший с ним тюк; внутри были тяжелая железная коробка с циферблатом и небольшой мотор. Алекос, безусловно, был глуповат и решил, что ангел, наверное, принес мотор, чтобы построить себе что-нибудь вроде машины.
Два дня он кормил его медом с простоквашей и другими лакомствами, которые считал подходящими для такого создания из другого мира, и был несказанно рад, когда тот начал садиться, почесывать голову и разговаривать.
Беда только в том, что Алекос не мог ничего разобрать. Некоторые слова он всё же узнавал, но ритм ангельского наречия был ему совершенно незнаком; казалось, что слова друг с другом не соединяются, и говорил тот так, словно в горле у него была галька, а в носу пчела. Ангел был явно раздосадован и огорчен тем, что его не понимают; это пугало Алекоса, и он чувствовал себя виноватым, хотя никакой его вины не было. Пришлось общаться жестами и гримасами.
Больше всего интриговало в ангеле то, что, когда он хотел поговорить с Богом или кем-то из святых, то возился со своей железной коробкой и производил множество увлекательных воев, шипа и треска. А потом Бог отвечал на ангельском наречии – так далеко и неестественно, что Алекос впервые понял, насколько трудно Богу сделать так, чтобы хоть кто-то его услышал. Он начал узнавать часто повторяемые слова, вроде «чарли», «браво», «уилко» и «роджер». Небесное создание удивляло еще тем, что у него имелись легкий автоматический пистолет и несколько очень тяжелых железных сосновых шишек защитного цвета с металлическими рычажками, до которых Алекосу дотрагиваться не разрешалось. Все ангелы, которых он видел прежде на картинках, несли мечи или копья – странно, что Бог счел нужным провести модернизацию.
Через четыре дня ангел проявил явные признаки желания куда-то пойти, и Алекос, поборов неохоту оставлять коз ворюгам-боевикам, ткнул себя в грудь, улыбнулся и показал, что ангел должен следовать за ним. Тот воспринял это с благодарностью и дал ему шоколадку, которую Алекос съел в один присест, испытав потом легкую тошноту. Однако, ангел не желал идти при дневном свете, и Алекосу пришлось ждать до сумерек. Ангел захотел также обменять свою тесемочную кипу на большую козью шкуру. Для Алекоса это была лучшая сделка в жизни, и он с готовностью согласился, несмотря на то, что чувствовал себя немного виновато: казалось, он надул ангела, хоть и непреднамеренно, и с согласия сторон. Ангел упрятал в козью шкуру свою железную коробку и моторчик, перевязал шнурком и перекинул через плечо.
Алекос знал, что единственный человек, который может понять ангельское наречие, – доктор Яннис. К нему-то он и повел ангела. Четыре ночи ушло на скрытные переходы (по мнению Алекоса, совершенно необязательные) и три дня – на сидение в зарослях, в жуткой жаре, когда приходилось общаться шепотом, отмахиваясь от комаров, кусавших до крови. Похоже, Бог изгнал с небес этого привередливого ангела по причине умопомешательства. Но протестовать Алекос не собирался; у ангела были очень светлые волосы, он был замечательно высок, обладал неисчерпаемым запасом выносливости, у него были все зубы, которые он открывал в весьма подкупающей улыбке. Он также грозно хмурился, когда поблизости оказывались итальянские или немецкие солдаты, – из этого Алекос сделал вывод, что Бог, несомненно, сражается на стороне греков.
В три часа ночи доктора Янниса разбудил легкий стук в окно. Он еще немного полежал, не двигаясь и раздраженно прикидывая, какая ветка может так стучать, если у окна деревьев нет вообще.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145