Высоко на холме невидимая из-за поднимавшейся завесы тусклой удушливой пыли плита из камня и красной глины откололась от склона, понеслась вниз, стаскивая на своем пути оливы, стирая поле, с которого ушли сверчки, и врезалась в дорогу на южной стороне. И снова беспокойный гигант во чреве земли мощно сунул кулаком снизу, так что дома подпрыгнули на своих фундаментах, а прочные стены затрепетали, точно бумага на ветру, но внезапно все замерло, будто в смертельной неподвижности. Жуткая могильная тишина опустилась на землю, словно запоздало раскаиваясь в подобной катастрофе, и Пелагия, вся в грязи, отхаркиваясь, сверх всякой меры переполненная ощущением бессилия и собственной малости, начала с трудом вставать на колени, не в силах отдышаться от последнего титанического удара в подвздох, перехватившего дыхание. Она встала на подкашивающихся ногах, а противоестественную тишину внезапно разорвали дикие, бешеные крики священника – он вылетел из церкви и теперь вертелся и описывал круги, воздев к небесам руки, сверкая глазами на запачканном лице, и не заклинал божество прекратить, как сначала подумала Пелагия, а ругал его.
– Сволочь ты! – ревел он. – Мерзкий пес! Сукин ты, блохастый, сын! Зараза!
Запретные слова изрыгались из него, вся безмятежность его набожной души мгновенно превратилась в презрение. Он упал на колени и заколотил кулаками по земле, но тело не способно было вместить его ярость; снова вскочив на ноги, он ткнул кулаком в небо. На глазах его закипали слезы, и он требовательно вопил:
– Разве мы не любили тебя? Дерьмо неблагодарное! Дьявольское испражнение!
И тут, точно в ответ, снова раздалось, восходя, низкое рычание. И опять этот плутонический кулак выстрелил из нижайших глубин, и снова затряслись и заплясали земная кора и скалы Кефалонии, закачались, как мачты лодок, горные пики. Вновь брошенная наземь, Пелагия цеплялась за колеблющуюся бухающую землю – ее беспомощность и ужас затмили и уничтожили даже отчаянное стремление уцелеть. Весь мир съежился до размеров темного огненного шарика, который, казалось, прорывался у нее в животе, плюясь истребляющими языками пламени в клеточки мозга, и она корчилась и задыхалась в этом одиноком аду, не в силах поверить, пораженная до глубины души, в изумлении, перекрывавшем страх, – игрушка бесстыдства и бессердечности земли.
На юге, на Занте, столица острова горела ярким пламенем под дождем из раскаленных добела угольков, причинявших такие мучения, попадая на тело, что и люди, и собаки сходили с ума. Спасатель – один из тех, кто был свидетелем Нагасаки, – говорил потом, что здесь было хуже. На всех островах Ионии люди оказались без всего – остались лишь какие-то дурацкие предметы, которые старались спасти, когда выбрасывались из своих домов: ночной горшок, письмо, диванная подушка, горшок с базиликом, кольцо. На Кефалонии камень у Кунопетры, в Паликии, который не смогли обеспокоить даже британские боевые корабли, затих и нашел покой среди разрушения земли. Стал просто еще одним прибрежным камнем, изменившимся, как и остров, растворясь в опустошении и репетиции светопреставления.
Цепляясь и держась друг за друга, Пелагия, Дросула и Антония стояли и смотрели на свой дом, пока апоплексический Титан внизу восстанавливал силы и придумывал новые, более неотразимые основания для злобы. Пока плиты и пласты на скалах раскалывались с грохотом артиллерийской канонады и скрежетом танков, дороги прогибались и становились волнистыми, а колонны под венецианскими балкончиками крутились и изгибались, три женщины стояли, качаясь и чуть не падая от горя и невозможности поверить. К ним подбежала неизвестно откуда взявшаяся Кискиса – вся в белой пыли, на усах красовалась паутина, – и Антония подхватила ее на руки и прижала к себе.
От старого дома мало что осталось: стены стали ниже вполовину, а вокруг – только битый камень и остатки крыши. И еще в нем находились разочарованная душа и усталое старое тело доктора, который много лет готовил свои предсмертные слова и оставил их невысказанными.
66. Спасение
В те дни Великобритания была менее богатой, чем сейчас, но и менее благодушной и значительно менее бесполезной. В ней еще были живы чувство гуманитарной ответственности и миф о собственной значимости, что являлось донкихотской правдой и всемирно признавалось только потому, что она сама верила в это и говорила об этом достаточно громко, чтобы поняли иностранцы. Она еще не приобрела школярской привычки месяцами ожидать позволения Вашингтона, прежде чем выбраться из своей постимперской постели, надеть ботинки, приготовить чашку сладкого чая и отважиться выйти за дверь.
Соответственно, британцы первыми прибыли, дольше всех оставались и последними ушли. Накануне вечером корабль Ее Величества «Отважный» загрузился запасами воды, продовольствия, медикаментов, взял на борт резервных врачей и. спасательное оборудование и отплыл с Мальты, чтобы прибыть на рассвете следующего дня и увидеть, что в гавани Аргостоли взбалтывалось, извергалось и пенилось нечто, похожее на глубинные бомбы и магнитные мины. Летающая лодка «Сандерленд» доставила главнокомандующего Средиземноморскими силами, корабль Ее Величества «Задира» привез провиант на Итаку, и вскоре появились корабли Ее Величества «Бермуда», «Вперед», «Реггио», а также новозеландский корабль «Черный принц». Вместе они доставили 250 миль перевязочных материалов, 2500 галлонов дезинфицирующих средств, 50 ниссеновских домиков, 6000 одеял, бульдозеры, бутылочки с детским питанием, 60 000 банок консервированного молока, трехразовый рацион на семь дней для 15 000 человек и чрезмерно щедро – две с половиной тонны ваты и корпии.
Югославы, чей порт Дубровник был ближайшим, не прислали капиталистам вообще ничего, зато вскоре у острова появились четыре скромных кораблика израильского военно-морского флота. Италия, помня о своем постыдном прошлом и вытекающих из него обязанностях, прислала свои лучшие главные корабли с элитными пожарными из Неаполя, Милана и Рима на борту и начала эвакуацию пострадавших в Патры. Прибыли «Франклин Д. Рузвельт» и «Салем», груженные землеройной техникой и вертолетами, а вскоре подошли четыре военных транспорта с 3000 моряков на борту. Греческие военно-морские силы, задержанные внутренней бюрократической борьбой, объявились позже, но полные нетерпеливого желания, а генерала Иатридеса назначили губернатором Ионии на время чрезвычайного положения. Король со своей семьей воспользовался оказией, чтобы покружить инкогнито по острову на джипе, а пухлые маленькие монахини из соседних монастырей сознательно и радостно вышли вкусить жизнь с сопутствующими ей шоколадом и возможностями трудиться и беседовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
– Сволочь ты! – ревел он. – Мерзкий пес! Сукин ты, блохастый, сын! Зараза!
Запретные слова изрыгались из него, вся безмятежность его набожной души мгновенно превратилась в презрение. Он упал на колени и заколотил кулаками по земле, но тело не способно было вместить его ярость; снова вскочив на ноги, он ткнул кулаком в небо. На глазах его закипали слезы, и он требовательно вопил:
– Разве мы не любили тебя? Дерьмо неблагодарное! Дьявольское испражнение!
И тут, точно в ответ, снова раздалось, восходя, низкое рычание. И опять этот плутонический кулак выстрелил из нижайших глубин, и снова затряслись и заплясали земная кора и скалы Кефалонии, закачались, как мачты лодок, горные пики. Вновь брошенная наземь, Пелагия цеплялась за колеблющуюся бухающую землю – ее беспомощность и ужас затмили и уничтожили даже отчаянное стремление уцелеть. Весь мир съежился до размеров темного огненного шарика, который, казалось, прорывался у нее в животе, плюясь истребляющими языками пламени в клеточки мозга, и она корчилась и задыхалась в этом одиноком аду, не в силах поверить, пораженная до глубины души, в изумлении, перекрывавшем страх, – игрушка бесстыдства и бессердечности земли.
На юге, на Занте, столица острова горела ярким пламенем под дождем из раскаленных добела угольков, причинявших такие мучения, попадая на тело, что и люди, и собаки сходили с ума. Спасатель – один из тех, кто был свидетелем Нагасаки, – говорил потом, что здесь было хуже. На всех островах Ионии люди оказались без всего – остались лишь какие-то дурацкие предметы, которые старались спасти, когда выбрасывались из своих домов: ночной горшок, письмо, диванная подушка, горшок с базиликом, кольцо. На Кефалонии камень у Кунопетры, в Паликии, который не смогли обеспокоить даже британские боевые корабли, затих и нашел покой среди разрушения земли. Стал просто еще одним прибрежным камнем, изменившимся, как и остров, растворясь в опустошении и репетиции светопреставления.
Цепляясь и держась друг за друга, Пелагия, Дросула и Антония стояли и смотрели на свой дом, пока апоплексический Титан внизу восстанавливал силы и придумывал новые, более неотразимые основания для злобы. Пока плиты и пласты на скалах раскалывались с грохотом артиллерийской канонады и скрежетом танков, дороги прогибались и становились волнистыми, а колонны под венецианскими балкончиками крутились и изгибались, три женщины стояли, качаясь и чуть не падая от горя и невозможности поверить. К ним подбежала неизвестно откуда взявшаяся Кискиса – вся в белой пыли, на усах красовалась паутина, – и Антония подхватила ее на руки и прижала к себе.
От старого дома мало что осталось: стены стали ниже вполовину, а вокруг – только битый камень и остатки крыши. И еще в нем находились разочарованная душа и усталое старое тело доктора, который много лет готовил свои предсмертные слова и оставил их невысказанными.
66. Спасение
В те дни Великобритания была менее богатой, чем сейчас, но и менее благодушной и значительно менее бесполезной. В ней еще были живы чувство гуманитарной ответственности и миф о собственной значимости, что являлось донкихотской правдой и всемирно признавалось только потому, что она сама верила в это и говорила об этом достаточно громко, чтобы поняли иностранцы. Она еще не приобрела школярской привычки месяцами ожидать позволения Вашингтона, прежде чем выбраться из своей постимперской постели, надеть ботинки, приготовить чашку сладкого чая и отважиться выйти за дверь.
Соответственно, британцы первыми прибыли, дольше всех оставались и последними ушли. Накануне вечером корабль Ее Величества «Отважный» загрузился запасами воды, продовольствия, медикаментов, взял на борт резервных врачей и. спасательное оборудование и отплыл с Мальты, чтобы прибыть на рассвете следующего дня и увидеть, что в гавани Аргостоли взбалтывалось, извергалось и пенилось нечто, похожее на глубинные бомбы и магнитные мины. Летающая лодка «Сандерленд» доставила главнокомандующего Средиземноморскими силами, корабль Ее Величества «Задира» привез провиант на Итаку, и вскоре появились корабли Ее Величества «Бермуда», «Вперед», «Реггио», а также новозеландский корабль «Черный принц». Вместе они доставили 250 миль перевязочных материалов, 2500 галлонов дезинфицирующих средств, 50 ниссеновских домиков, 6000 одеял, бульдозеры, бутылочки с детским питанием, 60 000 банок консервированного молока, трехразовый рацион на семь дней для 15 000 человек и чрезмерно щедро – две с половиной тонны ваты и корпии.
Югославы, чей порт Дубровник был ближайшим, не прислали капиталистам вообще ничего, зато вскоре у острова появились четыре скромных кораблика израильского военно-морского флота. Италия, помня о своем постыдном прошлом и вытекающих из него обязанностях, прислала свои лучшие главные корабли с элитными пожарными из Неаполя, Милана и Рима на борту и начала эвакуацию пострадавших в Патры. Прибыли «Франклин Д. Рузвельт» и «Салем», груженные землеройной техникой и вертолетами, а вскоре подошли четыре военных транспорта с 3000 моряков на борту. Греческие военно-морские силы, задержанные внутренней бюрократической борьбой, объявились позже, но полные нетерпеливого желания, а генерала Иатридеса назначили губернатором Ионии на время чрезвычайного положения. Король со своей семьей воспользовался оказией, чтобы покружить инкогнито по острову на джипе, а пухлые маленькие монахини из соседних монастырей сознательно и радостно вышли вкусить жизнь с сопутствующими ей шоколадом и возможностями трудиться и беседовать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145