OCR Busya
«Кристофер Брэм «Жизнь цирковых животных», серия «Art-Афера»»: ЭКСМО; Москва; 2006
ISBN 5-699-18872-X
Аннотация
Очаровательный стареющий актер Генри считает, что в жизни ему нужен только секс, а не любовь, однако его чем-то привлекает юный Тоби, который едва оправился после разрыва с преуспевающим драматургом Калебом, чья сестра Джессика никак не может заставить себя влюбиться в неудачливого актера Фрэнка, который ее просто обожает, в то время как ядовитый театральный критик Кеннет ненавидит свою жизнь и по совету психотерапевта вымещает эту ненависть в рецензиях, особенно – на пьесы Калеба… Тут на сцене появляются пистолет и мать Калеба и Джессики, которая, по счастью, стреляет не очень хорошо…
Кристофер Брэм дарит нам незабываемые десять дней, которые потрясают Бродвей и окрестности. Актеры, режиссеры, драматурги, театральные агенты, критики, психоаналитики – странные и забавные зверюшки на арене цирка жизни. Комедия положений в блюзово-голубых тонах, почти мистические совпадения и невероятные встречи. Шоу должно продолжаться
Кристофер Брэм
Жизнь цирковых животных
Всем друзьям, так или иначе связанным с театром
Можешь ничего не чувствовать, лишь бы чувствовал верно.
«Как быть актером»

Пятница
1
– Вам надо, чтобы вас все любили?
Вновь повисла пауза.
– Нет, – ответил он, наконец. – Но когда тебя ненавидят…
– Кто же вас ненавидит, Кеннет?
– Все на свете.
К его удивлению, собеседница рассмеялась – легким, профессиональным смехом, не лишенным, однако, дружелюбия.
– Шучу-шучу. Для большинства я – все равно, что человек на Луне. Абстракция. Конечно, ненавистью это не назовешь – настоящей ненавистью. Да и те, кто меня знает… так, понарошку невзлюбили. Полуненависть, псевдоненависть. Я – человек-которого-им-нравится-не-любить. Так-то вот, – вздохнул он. – Порой это меня раздражает.
– Разумеется, – кивнула доктор Чин. – Всем нам хочется любви.
Миловидная круглолицая женщина, блузка с оборочками, сидела напротив него под рисунком Джорджии О'Кифф – череп в пустыне.
Кеннет Прагер расположился на диване, на дальнем конце. Высокий, худой, в сером, как зола, костюме. Впервые в жизни решился пройти курс психотерапии, второй сеанс. До сорока четырех лет он ухитрялся избегать интеллигентского обряда посвящения, и сейчас не получал ни малейшего удовольствия. Большую часть времени доктор Чин позволяет говорить пациенту, но никогда не оставит за ним последнего слова. А вся жизнь Кеннета зависит от того, чтобы последнее слово осталось за ним.
Глубоко вздохнув, он выдавил улыбку и сказал:
– Они прозвали меня «Бродвейский Стервятник».
На этот раз терапевт не рассмеялась. Как будто даже обиделась за него.
– И как вы это восприняли?
– О, я был польщен. Сперва. Ну, и разозлился, конечно, немного. Мой предшественник – «Бродвейский Мясник». Старая шутка. Если уж над тобой смеются, хотелось бы чего-нибудь пооригинальнее.
Доктор Чин что-то записала в блокноте. Неужели он случайно открыл ей о себе больше, чем знал сам?
– Но причина депрессии не в этом, – решительно произнес Кеннет. – Если это вообще депрессия. Работа не вызывает у меня чувства вины. И беспокойство по поводу того, что подумают люди, – всего лишь симптом, а не причина.
Это жена потребовала от него пройти курс психотерапии. Гретхен надоела мрачность мужа, его вечная угрюмость. Кеннет и сам не понимал, что с ним творится. Казалось бы, жизнь удалась: любящая жена, чудесная дочь, хорошая работа, даже немного славы. В «Таймс» он занимал второстепенную должность в культурном отделе, но люди узнавали его по имени, если не в лицо. Почему же он не радуется жизни? Почему так несчастлив? Вот что беспокоило – счастья нет и нет. Если успех не приносит счастья, стоит ли вообще жить?
– Я люблю свою работу, – настойчиво повторил он. – Я всегда любил театр. Непосредственное впечатление, живое человеческое дыхание. Мне и фильмы нравилось рецензировать, три года этим занимался. Но тогда я был третьим по старшинству, мне доставались ужастики, боевики да киношки для подростков. Так что я обрадовался, когда меня перевели в театральный отдел. Всегда хотел попасть именно туда. Проблемы начались не раньше Нового года. Я думал, странное ощущение пройдет, или я приспособлюсь к нему, но становилось только хуже. В марте Бик, главный обозреватель, лег в больницу, ему сделали операцию на сердце. Тогда-то мне перепали лакомые кусочки, в том числе новый диснеевский мегапроект «Поллианна». Все разносили этот китч, не я один, и все мы удивились, когда Дисней его прикончил. Но почему-то именно меня поздравляли: добил дракона. Тоже непонятно. Потом вышла новая пьеса автора «Венеры в мехах». Всем хотелось, чтобы постановка удалась. И мне этого хотелось, честное слово! Но – не вышло. Называется «Теория хаоса», про математиков и сумасшедших. На самом деле, речь главным образом о СПИДе (драматург-то голубой), и я упомянул об этом в статье. И тон пьесы – напыщенный, менторский. Ее тоже сняли. На этот раз я получил угрожающие письма, где в частности говорилось, что я сноб и гомофоб в придачу. Какой же я гомофоб? Я же человек театра – ну, если не из театра, то около.
Чин не отрывала взгляда от блокнота, но записывать перестала. Карандаш подрагивал в ее руке. Может быть, она читала статью? Поклонница драматурга? Тоже считает Кеннета врагом геев?
Ну вот, – поспешил он вернуться к главной теме, – когда Бик вышел из больницы, мне стало легче: я снова номер второй, на меня никто не давит. Но с тех пор все изменилось. Вернулось странное чувство – ничто не доставляет удовольствия. Все как будто серое. Не знаю в чем дело. Доктор Чин пролистала записи, словно отыскивая нужное место.
– Вы хотите оставаться номером первым, – небрежно, как нечто само собой разумеющееся, обронила она.
Он неловко заерзал.
– Да… нет… да… – сбивчиво забормотал он. – Мне бы следовало мечтать о должности Бика, верно?
– А разве вы не мечтаете о ней?
– Его собираются уволить. Понадобится замена, вот меня и перевели в отдел драмы. Вроде испытательного срока. И я хотел получить эту работу. Когда-то хотел. А теперь уже нет. Вроде бы хочу, а вроде бы и нет. Просто не знаю, чего я хочу на самом деле.
Врач внимательно смотрела на него. Круглое, гладкое лицо, полные щеки. Не поймешь, что таится за внешним спокойствием – сочувствие или осуждение. Какая-то безличная бодрость. В менее политкорректный век он бы окрестил ее непостижимой буддистской богоматерью.
– Мы уже выяснили, – напомнила она. – Вы хотите, чтобы вас любили.
– Разве не идиотское желание для взрослого человека? Тем более при моей работе.
Доктор Чин пожала плечами: «идиотский» – слово не из ее профессионального лексикона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90