«Мне позарез нужно взять интервью. Для меня это вопрос жизни и смерти. Может, попытаю удачи в одной из телесетей… Ох, да чего я с тобой разговариваю о серьезных вещах, ты ж еще ребенок!»
Как и было обещано, первой порог переступила Эмили. И опрометью бросилась к матери. Тед не стал ее удерживать; он в очередной раз осознал серьезность ситуации, когда девочка порывисто обняла брата – поступок совершенно не в ее духе. Следующей вошла Барби Бекер, осведомляясь, в силе ли их договоренность. Держалась она с раболепным подобострастием, без былой агрессивной напористости.
– Я страшно извиняюсь по поводу недоразумения, – проговорила она, на мгновение сжав руку Теда в ладонях – и столь же быстро ее выпустив. Судя по ее лицу, прикосновение к Теду не вызвало в репортерше ни удивления, ни неудовольствия – но руку она все же выронила. Тед шагнул вперед, поздоровался с Эмили, и девочка обняла его – все-таки обняла, правда, стараясь не дотрагиваться до его шеи и обнаженной кожи.
– О'кей, приступим, – объявила Барби Бекер. Она прошлась по ковру гостиной из конца в конец и в итоге заняла прежнее место на диване.
Тед устроился рядом с ней. К его рубашке прицепили микрофончик. От микрофона провод вел к специальному ящичку: звукооператор положил его на диванную подушку рядом с Тедовой ногой. А затем попросил Теда закрепить микрофон на рубашке двумя дюймами выше. Тед принялся возиться с микрофоном; Барби Бекер нагнулась ему помочь. Руки их соприкоснулись, – и перед глазами Теда вспыхнул один фрагмент из ее жизни.
Тед наблюдал, как она, сидя на переднем сиденье красного «додж-дарт», лжет мужчине, которому суждено было стать ее мужем. Его руки стиснули руль, взгляд приклеился к городским огням – уж какой там был перед ними город, – а сам он слушал, как Барби Бекер рассказывает ему, что беременна. Тед знал не хуже ее, что нисколько она не беременна, но ложь направила жизнь человека за рулем в надлежащее русло, и Барби Бекер осталась довольна. Однако Теда интересовала не столько эта сцена, сколько его собственное местонахождение в пространстве. Он не был в сознании Барби Бекер, он не был приборной доской автомобиля, он не был воздухом вокруг Барби Бекер, но он был там. Он был там в том же смысле, в каком, как ему самому часто казалось, дрейфовал сквозь жизнь – невесомый, расплывчатый.
Вспыхнул алым огонек телекамеры.
– Здравствуйте, с вами Барби Бекер, из службы новостей пятого канала. Я подготовила для вас эксклюзивное интервью в прямом эфире с недавно воскресшим из мертвых Теодором Стритом. Мистер Стрит, для начала позвольте поблагодарить вас за то, что вы пригласили нас в гости.
Тед кивнул ей, затем, словно по зрелом размышлении, кивнул в сторону кинокамеры.
– Мой первый вопрос очень прост: вы мертвы?
Тед глядел на Барби Бекер, глаза в глаза, и видел перед собою человека, весьма смахивающего на то, что он сам представлял собою еще недавно; однако, не испытывая ни тени жалости к себе самому, не сочувствовал он и Барби Бекер.
– Мисс Бекер, я здесь и беседую с вами. Способен ли на такое покойник?
– Ну, право, не знаю, – отозвалась Барби Бекер. – Ведь ваша голова действительно была отделена от тела. Мы видели это своими глазами, в записи.
– Поверю вам на слово, – сказал Тед. – Тем не менее я сижу здесь и разговариваю с вами, правда?
– Стало быть, вы живы?
– А вот это вы мне скажите, – Тед изобразил улыбку, – можно ли отрезать человеку голову так, чтобы он остался жив.
Барби Бекер наклонилась к Теду и шепнула:
– Перестаньте отвечать вопросом на вопрос. – И, вновь вернувшись к интервью, осведомилась: – Ваше воскрешение, назовем это так, вызвало массовые беспорядки на улицах Лонг-Бич. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Я этих беспорядков не видел. Серьезные беспорядки?
На шее Барби Бекер, словно веревки, обозначились жилы.
– Прекратите. – И тут же: – Как вы воспринимаете шумиху вокруг вас?
– Зачем вы солгали полиции про мою дочь? – спросил Тед.
– Мистер Стрит! – пожаловалась Барби Бекер.
– Вы лгунья, мисс Бекер? – спросил Тед.
От лица Барби Бекер отхлынули все краски – какой бы уж там вакуум ни поглотил ее пигменты, макияж он тоже вобрал, так что теперь она напоминала привидение. Отдельные части ее рта двигались, но безо всякого ощутимого эффекта.
– Вы солгали про мою дочь, это я знаю, но как насчет всей прочей лжи? Как вы впоследствии объяснили мужу, что на самом деле вовсе не беременны? А Синди Куллер действительно заболела в тот день, когда вы ее замещали – помните, двадцать лет назад, ваше первое выступление в эфире? Как часто вы лжете самой себе? Когда вы смотритесь в зеркало вечером, перед тем, как ложиться спать, вы правда верите, что утром морщинки исчезнут?
В комнате воцарилось мучительное безмолвие: тишина и впрямь мертвая, иначе и не скажешь, вот только воскрешать ее никто не спешил. Барби Бекер, призвав на помощь свой многолетний деловой опыт, свой профессионализм, свое стальное самообладание, произнесла:
– Вы подлец.
И, закрыв лицо ладонями, зарыдала.
– Нет, мадам, я был подлецом, – отозвался Тед. – Я был в точности такой, как вы, и наверное, именно поэтому я столько всего про вас вижу. Я вовсе не собирался быть жестоким – только правдивым. Правда – это для меня что-то новенькое. – Тед оглянулся на кинокамеру, отмечая, как ликует продюсер и как он счастлив дать лицо Теда крупным планом. – Я не знаю, жив я или умер. Я слыхал, будто снимки не лгут. Я видел снимок моей головы на земле. Но – вот он я. Возможно, снимок все-таки солгал. А возможно, лгут ваши снимки. Возможно, я вовсе не сижу здесь и не беседую с вами. Однако сам я не лгу. Больше я не лгу. Пожалуйста, оставьте в покое меня и мою семью. Я прошу работников телевидения покинуть наш дом. И прошу вас: попытайтесь обрести собственные жизни.
– Снято, – подвел итог продюсер. В комнате загремели аплодисменты. Тед оглянулся на жену: Глория улыбалась ему так, как никогда прежде. Барби Бекер по-прежнему рыдала, не отнимая ладоней от лица. Тед положил руку ей на плечо, но она отпрянула от его прикосновения и вскочила: ее лицо ее было все в полосах от потекшей туши.
– Не прикасайся ко мне, дьявол, – процедила она. – Ты погубил меня.
Тед, не ответив ей ни словом, отцепил от себя микрофон и подошел к Глории и детям. В отличие от всех прочих присутствующих (за исключением Барби Бекер), он был не столько очарован своей краткой и сдержанной речью, сколько поражался своей способности одновременно ощущать эмоции настолько всепоглощающие и несопоставимые: глубокую любовь к семье, острую потребность знать, что его близким ничего не угрожает, и ужас перед опасностями, подстерегающими близких за пределами домашних стен.
Книга II
Глава 1
В былые времена, ежели кого, например, ловили на том, что он с кем-то не с тем спит, или растратил государственные средства, или, не дай Боже, умер и снова воскрес – так он мог просто-напросто переехать в другой город и начать жизнь сначала;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
Как и было обещано, первой порог переступила Эмили. И опрометью бросилась к матери. Тед не стал ее удерживать; он в очередной раз осознал серьезность ситуации, когда девочка порывисто обняла брата – поступок совершенно не в ее духе. Следующей вошла Барби Бекер, осведомляясь, в силе ли их договоренность. Держалась она с раболепным подобострастием, без былой агрессивной напористости.
– Я страшно извиняюсь по поводу недоразумения, – проговорила она, на мгновение сжав руку Теда в ладонях – и столь же быстро ее выпустив. Судя по ее лицу, прикосновение к Теду не вызвало в репортерше ни удивления, ни неудовольствия – но руку она все же выронила. Тед шагнул вперед, поздоровался с Эмили, и девочка обняла его – все-таки обняла, правда, стараясь не дотрагиваться до его шеи и обнаженной кожи.
– О'кей, приступим, – объявила Барби Бекер. Она прошлась по ковру гостиной из конца в конец и в итоге заняла прежнее место на диване.
Тед устроился рядом с ней. К его рубашке прицепили микрофончик. От микрофона провод вел к специальному ящичку: звукооператор положил его на диванную подушку рядом с Тедовой ногой. А затем попросил Теда закрепить микрофон на рубашке двумя дюймами выше. Тед принялся возиться с микрофоном; Барби Бекер нагнулась ему помочь. Руки их соприкоснулись, – и перед глазами Теда вспыхнул один фрагмент из ее жизни.
Тед наблюдал, как она, сидя на переднем сиденье красного «додж-дарт», лжет мужчине, которому суждено было стать ее мужем. Его руки стиснули руль, взгляд приклеился к городским огням – уж какой там был перед ними город, – а сам он слушал, как Барби Бекер рассказывает ему, что беременна. Тед знал не хуже ее, что нисколько она не беременна, но ложь направила жизнь человека за рулем в надлежащее русло, и Барби Бекер осталась довольна. Однако Теда интересовала не столько эта сцена, сколько его собственное местонахождение в пространстве. Он не был в сознании Барби Бекер, он не был приборной доской автомобиля, он не был воздухом вокруг Барби Бекер, но он был там. Он был там в том же смысле, в каком, как ему самому часто казалось, дрейфовал сквозь жизнь – невесомый, расплывчатый.
Вспыхнул алым огонек телекамеры.
– Здравствуйте, с вами Барби Бекер, из службы новостей пятого канала. Я подготовила для вас эксклюзивное интервью в прямом эфире с недавно воскресшим из мертвых Теодором Стритом. Мистер Стрит, для начала позвольте поблагодарить вас за то, что вы пригласили нас в гости.
Тед кивнул ей, затем, словно по зрелом размышлении, кивнул в сторону кинокамеры.
– Мой первый вопрос очень прост: вы мертвы?
Тед глядел на Барби Бекер, глаза в глаза, и видел перед собою человека, весьма смахивающего на то, что он сам представлял собою еще недавно; однако, не испытывая ни тени жалости к себе самому, не сочувствовал он и Барби Бекер.
– Мисс Бекер, я здесь и беседую с вами. Способен ли на такое покойник?
– Ну, право, не знаю, – отозвалась Барби Бекер. – Ведь ваша голова действительно была отделена от тела. Мы видели это своими глазами, в записи.
– Поверю вам на слово, – сказал Тед. – Тем не менее я сижу здесь и разговариваю с вами, правда?
– Стало быть, вы живы?
– А вот это вы мне скажите, – Тед изобразил улыбку, – можно ли отрезать человеку голову так, чтобы он остался жив.
Барби Бекер наклонилась к Теду и шепнула:
– Перестаньте отвечать вопросом на вопрос. – И, вновь вернувшись к интервью, осведомилась: – Ваше воскрешение, назовем это так, вызвало массовые беспорядки на улицах Лонг-Бич. Что вы можете сказать по этому поводу?
– Я этих беспорядков не видел. Серьезные беспорядки?
На шее Барби Бекер, словно веревки, обозначились жилы.
– Прекратите. – И тут же: – Как вы воспринимаете шумиху вокруг вас?
– Зачем вы солгали полиции про мою дочь? – спросил Тед.
– Мистер Стрит! – пожаловалась Барби Бекер.
– Вы лгунья, мисс Бекер? – спросил Тед.
От лица Барби Бекер отхлынули все краски – какой бы уж там вакуум ни поглотил ее пигменты, макияж он тоже вобрал, так что теперь она напоминала привидение. Отдельные части ее рта двигались, но безо всякого ощутимого эффекта.
– Вы солгали про мою дочь, это я знаю, но как насчет всей прочей лжи? Как вы впоследствии объяснили мужу, что на самом деле вовсе не беременны? А Синди Куллер действительно заболела в тот день, когда вы ее замещали – помните, двадцать лет назад, ваше первое выступление в эфире? Как часто вы лжете самой себе? Когда вы смотритесь в зеркало вечером, перед тем, как ложиться спать, вы правда верите, что утром морщинки исчезнут?
В комнате воцарилось мучительное безмолвие: тишина и впрямь мертвая, иначе и не скажешь, вот только воскрешать ее никто не спешил. Барби Бекер, призвав на помощь свой многолетний деловой опыт, свой профессионализм, свое стальное самообладание, произнесла:
– Вы подлец.
И, закрыв лицо ладонями, зарыдала.
– Нет, мадам, я был подлецом, – отозвался Тед. – Я был в точности такой, как вы, и наверное, именно поэтому я столько всего про вас вижу. Я вовсе не собирался быть жестоким – только правдивым. Правда – это для меня что-то новенькое. – Тед оглянулся на кинокамеру, отмечая, как ликует продюсер и как он счастлив дать лицо Теда крупным планом. – Я не знаю, жив я или умер. Я слыхал, будто снимки не лгут. Я видел снимок моей головы на земле. Но – вот он я. Возможно, снимок все-таки солгал. А возможно, лгут ваши снимки. Возможно, я вовсе не сижу здесь и не беседую с вами. Однако сам я не лгу. Больше я не лгу. Пожалуйста, оставьте в покое меня и мою семью. Я прошу работников телевидения покинуть наш дом. И прошу вас: попытайтесь обрести собственные жизни.
– Снято, – подвел итог продюсер. В комнате загремели аплодисменты. Тед оглянулся на жену: Глория улыбалась ему так, как никогда прежде. Барби Бекер по-прежнему рыдала, не отнимая ладоней от лица. Тед положил руку ей на плечо, но она отпрянула от его прикосновения и вскочила: ее лицо ее было все в полосах от потекшей туши.
– Не прикасайся ко мне, дьявол, – процедила она. – Ты погубил меня.
Тед, не ответив ей ни словом, отцепил от себя микрофон и подошел к Глории и детям. В отличие от всех прочих присутствующих (за исключением Барби Бекер), он был не столько очарован своей краткой и сдержанной речью, сколько поражался своей способности одновременно ощущать эмоции настолько всепоглощающие и несопоставимые: глубокую любовь к семье, острую потребность знать, что его близким ничего не угрожает, и ужас перед опасностями, подстерегающими близких за пределами домашних стен.
Книга II
Глава 1
В былые времена, ежели кого, например, ловили на том, что он с кем-то не с тем спит, или растратил государственные средства, или, не дай Боже, умер и снова воскрес – так он мог просто-напросто переехать в другой город и начать жизнь сначала;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65