- Да, как вижу, ты был очень занят, - спокойно сказала Джин, думая, что Марк наименее склонен к суициду, чем кто-либо другой из ее знакомых. Но чего он теперь не скажет? - За исключением того, что ни о чем не рассказал мне. Но ты не просто не сумел об этом упомянуть. Ты пригласил ее в наши жизни. Она смотрела за нашей малышкой. Ты ее к нам впустил. Сначала ты лег в постель с… этим ребенком, а потом пригласил ее в наш мир - где она явно чувствовала себя как дома. В нашей постели, Марк. А где же она сейчас? Здесь, на Сен-Жаке, в точности как я предлагала? Спрятана в каком-нибудь припортовом отеле? Или в одном из тех пастельных бунгало в Гранд-Байе?
- Да перестань ты… Что за непристойные домыслы! Честное слово, я тогда верил… я в то время думал, что это самый лучший способ ее обуздать, - не распознал поначалу, что она сумасшедшая. Возбудимая, эмоциональная, нервная, да, но не сумасшедшая. Когда она оказалась со мной, с нами, то ее состояние стало значительно лучше обычного. Ты не представляешь себе… Признаю, с моей стороны это было слабостью, но это действовало - по крайней мере, какое-то время. Это успокаивало ее, поддерживало. Бога ради, она ведь думала, что Виктория доводится ей сестрой. Она и сейчас так думает.
Джин вскочила на ноги.
- Не вмешивай в это Викторию! Ты позволил этой женщине к ней приблизиться. И тогда, и теперь, этим летом .
- Как я мог ее остановить? Ты разве не понимаешь, что все последние двадцать лет я провел, пытаясь остановить эту Софи? Пытаясь прикрыть от нее тебя и Викторию? - Лицо у него было смятым, и он едва не плакал. Джин подумала о его беспокойной любви к Виктории, о его постоянном стремлении ее защитить. Викторию, которая всегда пребывала в здравом уме, что так в ней привлекало. - Всеми способами, какие мне только были известны, я пытался ее убедить, но она все равно всегда настаивает, что я являюсь ее отцом.
- Ну а ты являешься?
- Джин! Джин . - Он выглядел уязвленным, обиженным, сильно состарившимся. - Как ты можешь такое говорить, как ты можешь даже хотеть такое говорить? Я не отрицаю, что она достаточно молода, чтобы быть моей дочерью, - разве это само по себе составляет какую-нибудь существенную разницу между тебя и меня?
- Между тобой и мной.
- Да, Джин, тобой и мной. Совершенно верно. Никогда не представлял себе, что это окажется той вещью, которая будет так сильно тебя удручать. Я ведь рассказываю тебе о том, что произошло давным-давно, и…
- Разумеется, это удручает меня, Марк, - хотя я не стала бы называть это «вещью». Как мне тебе объяснить, до тебя же явно ничего не доходит. Я совершала очень глупые поступки. Фантастически глупые. А кто нет? Полагаю, я не могу сейчас не вспоминать о самой себе в пятнадцать лет. - Или о Билли в пятнадцать лет, чья жизнь уже завершена, пронеслась у нее мгновенная мысль. - Но давай держаться того, что мы оба в состоянии понять. Виктория в пятнадцать лет - дитя. Ты ведь понимал это, когда ей было пятнадцать, так? Не потому ли ты бесился из-за того парня, Рика, - ты видел в нем свое собственное отражение, не так ли? А Виктория, кстати, была тогда значительно старше, ей, по меньшей мере, было семнадцать, а то и больше.
- Ох, да черт все побрал! Не знаю, зачем я тебе обо всем рассказал. Отныне ты никогда об этом не забудешь. Перестановки бесконечны, теперь я понимаю. Ты никогда мне не простишь.
Значит, нечего и просить, подумала Джин.
- А что, по-твоему, это такое? Может, поскольку я американка, ты вообразил, что говоришь с какой-нибудь группой помощи самим себе, где в конце все тебе аплодируют, что бы ты им ни рассказал? Спасибо, что поделился, Марк, отличная работа? Не говоря уже о том, что заниматься сексом с пятнадцатилетней противозаконно, - ты об этом когда-нибудь думал?
- Джин! Это ошибка - я совершил чудовищную ошибку. Я спал с ней. Однажды. И, само собой, я думал, о чем ты говоришь, хотя вряд ли самое худшее из обстоятельств. Я спал с ней, и я спал с ее матерью, так много, как только мог, наряду с половиной Сен-Мало, Джин, более тридцати пяти лет тому назад . Хотя в действительности мое пребывание с Сандрин продолжалось всего пару недель, прежде чем она двинулась дальше. Что для нее было вполне естественно.
Джин не могла постичь, почему он обратился к этой старой теме, - разве, может, ради того, чтобы сменить тему. Но она ничего не говорила - ей было чуть ли не любопытно просто посмотреть, как далеко он способен дойти.
- Я говорил тебе, что Сандрин уже была с отцом Софи, прежде чем я покинул их дом, а меня перевели на роль друга семьи. Ты видела фотографии их свадьбы, на том пляже на рассвете. Типично для Сандрин, могу добавить, потребовать рассветной свадьбы.
Он надолго приложился к пивной бутылке. Она и не заметила, как та пришла на смену чаю со льдом.
- Зачем снова говорить о том лете, что было сто чертовых лет назад?
- Я вот что пытаюсь сказать, Джин: Софи - жертва. Сирота, по сути. Я для Сандрин ничего не представлял. Как и все остальные. Даже ее собственная дочь.
Джин не могла этого принять.
- И что? Ты улучшил ее долю, изнасиловав ее? Костлявую, ничего не знающую целочку?
- Черт возьми - я никого не насиловал! А девственницей она все равно не была.
- Как будто это хоть что-то меняет! Как же ты мог заранее узнать, девственница она или нет?
Марк, бесконечно усталый, опустился на стул.
- Джин, я в самом деле пытаюсь рассказать тебе, что произошло много лет назад, а ты хочешь пройтись по каждой альтернативной версии, проследовать за каждой несущественной нитью. Ты хочешь победить в каком-то феминистском споре? Прекрасно! Ты победила! Я согласен . Но я-то говорю тебе лишь о том, что ей нужно знание, вот и все. Софи жаждет любой связи с тем временем, когда ее жизнь только-только начиналась, когда все еще не пошло навеки прахом, начиная с той ужасной аварии. Тогда, гораздо позже, я думал - совершенно неверно, мне это известно лучше, чем кому-либо еще, - думал, что после того, что сделал, и я этого не отрицаю, я смогу, по крайней мере, попытаться дать ей то, что так ей необходимо. Связь, утешение - некую идею того, что и в самых ранних ее днях присутствовали правда и красота.
Джин показалось, что ее вот-вот стошнит, - до сих пор она полагала, что это просто такое выражение, что-то вроде того, что могла бы сказать Майя Стаянович.
- Джин, мне очень жаль.
В деревьях воевали попугаи, а внутри дома зазвонил телефон.
- Хочешь, чтобы я поднял? - спросил Марк, хватаясь за любую возможность восстановить мир.
- Нет, я сама. Может, это насчет папы. - Джин вошла в кухню. - Мама, привет.
Марк тем временем прибрал на столе на веранде, поправил стулья, внес внутрь стаканы, присел, чтобы почистить раму кухонной двери.
- Все хорошо? - спросил он, очень усталый.
- Да. В легких больше никакой жидкости. Пневмония полностью излечена.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85