Повернувшись к ней, он положил ей руку на колено. Он собирался дать ей возможность договорить.
- Полагаю, сейчас мы расстанемся, - сказала она. - И, да, о кино я Марку ничего не говорила. Так что сам понимаешь.
- Не беспокойся. Я понимаю, - сказал он, глядя ей прямо в глаза и снова улыбаясь - доверительно и с желанием вызвать ответную доверительность. Должно быть, именно так он выглядел, когда впервые появился в офисе, спрашивая о работе. Глядя на его пышущие здоровьем черные волосы, спадающие со лба, она понимала, почему Марк его принял. У него не было и секундного замешательства, когда он сегодня утром посмотрел себе в глаза, подумала она. Вручая ему огромную чашку, она, почти уже освободившись, улыбалась более непринужденно, чем прежде. Дэн подался к ней и бодро, по-дневному поцеловал ее в уголок рта, но ничуть не оскорбительно, как будто они не делали ничего из того, чем занимались ночью. Хорошо. Он воспринял ее послание.
Она выскользнула наружу и захлопнула за собой дверцу. Когда она наклонилась, он по-прежнему подавался к ней, обвивая рукой подголовник пассажирского сидения, как будто уже нашел новую подружку. Хмурясь и улыбаясь одновременно, она коротко, короче некуда, помахала ему рукой и ступила на тротуар, отвернувшись и уходя прочь, прежде чем он скажет что-нибудь еще. Пройдя ниже по улице, она оглянулась, но его уже не было.
Альберт-стрит, 10:01. Джин, изнеможенная, мучимая похмельем, чувствующая боль во всех уголках тела, направилась наверх, чтобы открыть кран и наполнить ванну, затем сразу спустилась вниз, чтобы убрать молоко. Увидела мигающий красным индикатор автоответчика: восемь сообщений. Вероятно, все от Марка, недоумевающего: куда, черт возьми, она подевалась? Или, может, из полиции: ее просят заглянуть в участок и помочь им с их расследованием. Может, от Вик - до сих пор не ложилась. Джин загрузила кофеварку до самого верхнего уровня, на шесть чашек, даже не дав себе труда снять плащ. Нащупала в кармане карту памяти.
Цифровая камера Марка - она была у входной двери, где он ее подзаряжал, а потом, так же, как и телефон, забыл ее с собою взять. Уж торопился, так торопился, подумала она. Неужели это и вправду было только позавчера? Джин с трудом могла в это поверить. На этот раз она поднималась по лестнице медленнее, тянулась, хватаясь за перила. Она закрыла воду в ванной и с камерой в руках вернулась на кухню. Гнездо для карты памяти было пусто: достаточное для Джин доказательство того, что он ее прячет. Первым делом она налила себе чашку кофе и нажала на кнопку воспроизведения на автоответчике.
Сообщение один. 6:22. Бии-ип! Викрам. Ее на мгновение прошибло потом, когда она вспомнила, что у него есть ключ от этого дома. Затем она услышала сумбурное лепетание Майи, опоздавшей на поезд. Затем отметился Марк: «Привет, дорогая! С трудом верится, что я до сих пор здесь. Кто эти люди? Кто я? Позвоню тебе позже. Пока! Пока». Но пощечиной, возвращающей к реальности, стал для нее голос отца: «Привет, дорогая. Это папа, и уже очень поздно. Надеюсь, если ты не отвечаешь, то это значит, что ты в городе. Слушай, милая, порадуй своего старика звонком, хорошо? У меня есть кое-какие новости. Ничего страшного. Люблю, папа».
Она еще раз воспроизвела это сообщение, прислушиваясь к признакам кризиса. Посмотрела на настенные часы: слишком рано, чтобы звонить в Нью-Йорк. Ощутила панику, поднимающуюся к горлу. Я была неверна и убила своего отца. Следующий звонок был от Вик. Хорошая девочка. А потом, чтобы не оставаться в стороне, выступила Филлис: «Привет, милая. Слушай, ты не могла бы мне перезвонить? Хочу кое-что обсудить. Ничего страшного. Привет Марку и моей Вики. Пока, милая. Это Филлис».
Это Филлис . Как будто Джин могла этого не знать. Что происходит? Ей вспомнились те микроинсульты, о которых мать рассказывала ей на Сен-Жаке, и она подумала, была ли такая уж насущная необходимость рассказывать Дэну о биопсии - что ж, ничто прошлой ночью не было насущно необходимым, но по какой-то причине она сожалела об этой интимности так же сильно, как обо всем остальном. Она еще не попробовала ни о чем не сожалеть. Откладывала это до принятия ванны. Еще один звонок, повесили трубку, а потом снова Марк, суббота, 23:48.
«Дорогая, где ты, черт возьми? Пошла-таки на болгарский фильм? Наверно, просто дрыхнешь, везучий щеночек. Я совершенно разбит. Эти гады оказались намного хуже, чем я ожидал, просто кошмар. Пью отчаянно - топлю свое горе. Чувствую себя совершенно ужасно . Ладно, дорогая. Завтра увидимся. Bonne nuit. Schlaffen-sie gut, ja? Люблю-люблю. Спокойной ночи, невеста моя. Спокойной ночи».
Джин вытащила из кармана Дэнову карту памяти и вставила ее в камеру Марка. Первым шло то же самое изображение, что и на глянцевом ноутбуке у Дэна в квартире. Она нажала на кнопку, чтобы вывести следующую, а фактически предыдущую фотографию, двигаясь обратно во времени и молясь, чтобы ей предстал какой-нибудь тосканский пейзаж. Он не солгал, он действительно не снимал ее лица, но все остальное он поимел от и до. Трудно было увидеть что-то в этом крошечном окошечке, но там, несомненно, была Джин, лежавшая на спине, прикрывая согнутой в локте рукой глаза, а простыня при этом была опущена до колен. О нет, о нет, о нет . Она почувствовала, как мурашки поднялись по ее шее и пробежали по коже головы.
Чтобы сделать эту фотографию, он, должно быть, стоял на кровати, расставив ноги по обе стороны от нее, - ее тело было снято прямо в центре, крупным планом. Голова отсутствовала, словно она была обезглавленным греческим бюстом, руки раскинуты в стороны, за экран, на манер распятия. Когда? Спала ли она вот так, или это он ее уложил ее таким образом? Как она могла так крепко спать? Была одурманена наркотиком? Хотя к чему бы он стал одурманивать ее после … а как, ради вот этого следующего снимка, ему удалось перевернуть ее, не разбудив при этом? Приходится думать, а снимки это подтверждают, что он вроде бы особенно очарован ее тыльной стороной. Век живи, век учись - ей придется сложить о себе совершенно новое представление.
На более ранней фотографии был показан просто ее затылок, снятый сверху: ее волосы кольцами извивались вниз по ее спине, словно торнадо, снятый с огромного расстояния, но в перевернутом виде они походили на тянущуюся к солнцу лозу, медленно пробивающуюся кверху. Голова ее была внизу, затем шли плечи, образуя основание треугольника, обрезанного около вершины на линии талии. С виду можно было подумать, что она молится. Только она не молилась. Следующая фотография, где она снова стояла на четвереньках, запечатлевала бабочку с распахнутыми крыльями, образуемую ее ягодицами, талией и плечами. Музыка! Он поднялся, чтобы поставить ее, волнующую бразильскую музыку, а она, в точном соответствии с его указаниями, не двигалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
- Полагаю, сейчас мы расстанемся, - сказала она. - И, да, о кино я Марку ничего не говорила. Так что сам понимаешь.
- Не беспокойся. Я понимаю, - сказал он, глядя ей прямо в глаза и снова улыбаясь - доверительно и с желанием вызвать ответную доверительность. Должно быть, именно так он выглядел, когда впервые появился в офисе, спрашивая о работе. Глядя на его пышущие здоровьем черные волосы, спадающие со лба, она понимала, почему Марк его принял. У него не было и секундного замешательства, когда он сегодня утром посмотрел себе в глаза, подумала она. Вручая ему огромную чашку, она, почти уже освободившись, улыбалась более непринужденно, чем прежде. Дэн подался к ней и бодро, по-дневному поцеловал ее в уголок рта, но ничуть не оскорбительно, как будто они не делали ничего из того, чем занимались ночью. Хорошо. Он воспринял ее послание.
Она выскользнула наружу и захлопнула за собой дверцу. Когда она наклонилась, он по-прежнему подавался к ней, обвивая рукой подголовник пассажирского сидения, как будто уже нашел новую подружку. Хмурясь и улыбаясь одновременно, она коротко, короче некуда, помахала ему рукой и ступила на тротуар, отвернувшись и уходя прочь, прежде чем он скажет что-нибудь еще. Пройдя ниже по улице, она оглянулась, но его уже не было.
Альберт-стрит, 10:01. Джин, изнеможенная, мучимая похмельем, чувствующая боль во всех уголках тела, направилась наверх, чтобы открыть кран и наполнить ванну, затем сразу спустилась вниз, чтобы убрать молоко. Увидела мигающий красным индикатор автоответчика: восемь сообщений. Вероятно, все от Марка, недоумевающего: куда, черт возьми, она подевалась? Или, может, из полиции: ее просят заглянуть в участок и помочь им с их расследованием. Может, от Вик - до сих пор не ложилась. Джин загрузила кофеварку до самого верхнего уровня, на шесть чашек, даже не дав себе труда снять плащ. Нащупала в кармане карту памяти.
Цифровая камера Марка - она была у входной двери, где он ее подзаряжал, а потом, так же, как и телефон, забыл ее с собою взять. Уж торопился, так торопился, подумала она. Неужели это и вправду было только позавчера? Джин с трудом могла в это поверить. На этот раз она поднималась по лестнице медленнее, тянулась, хватаясь за перила. Она закрыла воду в ванной и с камерой в руках вернулась на кухню. Гнездо для карты памяти было пусто: достаточное для Джин доказательство того, что он ее прячет. Первым делом она налила себе чашку кофе и нажала на кнопку воспроизведения на автоответчике.
Сообщение один. 6:22. Бии-ип! Викрам. Ее на мгновение прошибло потом, когда она вспомнила, что у него есть ключ от этого дома. Затем она услышала сумбурное лепетание Майи, опоздавшей на поезд. Затем отметился Марк: «Привет, дорогая! С трудом верится, что я до сих пор здесь. Кто эти люди? Кто я? Позвоню тебе позже. Пока! Пока». Но пощечиной, возвращающей к реальности, стал для нее голос отца: «Привет, дорогая. Это папа, и уже очень поздно. Надеюсь, если ты не отвечаешь, то это значит, что ты в городе. Слушай, милая, порадуй своего старика звонком, хорошо? У меня есть кое-какие новости. Ничего страшного. Люблю, папа».
Она еще раз воспроизвела это сообщение, прислушиваясь к признакам кризиса. Посмотрела на настенные часы: слишком рано, чтобы звонить в Нью-Йорк. Ощутила панику, поднимающуюся к горлу. Я была неверна и убила своего отца. Следующий звонок был от Вик. Хорошая девочка. А потом, чтобы не оставаться в стороне, выступила Филлис: «Привет, милая. Слушай, ты не могла бы мне перезвонить? Хочу кое-что обсудить. Ничего страшного. Привет Марку и моей Вики. Пока, милая. Это Филлис».
Это Филлис . Как будто Джин могла этого не знать. Что происходит? Ей вспомнились те микроинсульты, о которых мать рассказывала ей на Сен-Жаке, и она подумала, была ли такая уж насущная необходимость рассказывать Дэну о биопсии - что ж, ничто прошлой ночью не было насущно необходимым, но по какой-то причине она сожалела об этой интимности так же сильно, как обо всем остальном. Она еще не попробовала ни о чем не сожалеть. Откладывала это до принятия ванны. Еще один звонок, повесили трубку, а потом снова Марк, суббота, 23:48.
«Дорогая, где ты, черт возьми? Пошла-таки на болгарский фильм? Наверно, просто дрыхнешь, везучий щеночек. Я совершенно разбит. Эти гады оказались намного хуже, чем я ожидал, просто кошмар. Пью отчаянно - топлю свое горе. Чувствую себя совершенно ужасно . Ладно, дорогая. Завтра увидимся. Bonne nuit. Schlaffen-sie gut, ja? Люблю-люблю. Спокойной ночи, невеста моя. Спокойной ночи».
Джин вытащила из кармана Дэнову карту памяти и вставила ее в камеру Марка. Первым шло то же самое изображение, что и на глянцевом ноутбуке у Дэна в квартире. Она нажала на кнопку, чтобы вывести следующую, а фактически предыдущую фотографию, двигаясь обратно во времени и молясь, чтобы ей предстал какой-нибудь тосканский пейзаж. Он не солгал, он действительно не снимал ее лица, но все остальное он поимел от и до. Трудно было увидеть что-то в этом крошечном окошечке, но там, несомненно, была Джин, лежавшая на спине, прикрывая согнутой в локте рукой глаза, а простыня при этом была опущена до колен. О нет, о нет, о нет . Она почувствовала, как мурашки поднялись по ее шее и пробежали по коже головы.
Чтобы сделать эту фотографию, он, должно быть, стоял на кровати, расставив ноги по обе стороны от нее, - ее тело было снято прямо в центре, крупным планом. Голова отсутствовала, словно она была обезглавленным греческим бюстом, руки раскинуты в стороны, за экран, на манер распятия. Когда? Спала ли она вот так, или это он ее уложил ее таким образом? Как она могла так крепко спать? Была одурманена наркотиком? Хотя к чему бы он стал одурманивать ее после … а как, ради вот этого следующего снимка, ему удалось перевернуть ее, не разбудив при этом? Приходится думать, а снимки это подтверждают, что он вроде бы особенно очарован ее тыльной стороной. Век живи, век учись - ей придется сложить о себе совершенно новое представление.
На более ранней фотографии был показан просто ее затылок, снятый сверху: ее волосы кольцами извивались вниз по ее спине, словно торнадо, снятый с огромного расстояния, но в перевернутом виде они походили на тянущуюся к солнцу лозу, медленно пробивающуюся кверху. Голова ее была внизу, затем шли плечи, образуя основание треугольника, обрезанного около вершины на линии талии. С виду можно было подумать, что она молится. Только она не молилась. Следующая фотография, где она снова стояла на четвереньках, запечатлевала бабочку с распахнутыми крыльями, образуемую ее ягодицами, талией и плечами. Музыка! Он поднялся, чтобы поставить ее, волнующую бразильскую музыку, а она, в точном соответствии с его указаниями, не двигалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85