– Не дергайся. Будет щипать.
Но это просто неслыханное преуменьшение. Едва самогон касается моего лица, я вскрикиваю и откидываюсь назад.
Уолтер выжидает с платком наготове.
– Может, дать тебе что-нибудь прикусить? – он нагибается и поднимает пробку. – Вот, возьми.
– Не надо, – отвечаю я, стиснув зубы, – я сейчас. – Обхватив себя руками, я принимаюсь раскачиваться туда-сюда.
– Ага, я придумал кое-что получше, – говорит Уолтер, протягивая мне бутылку. – На, отхлебни. Горло дерет со страшной силой, но зато глоток-другой – и уже ничего не почувствуешь. Из-за чего весь сыр-бор, черт возьми?
Я беру бутылку и, ухватившись за нее обеими израненными руками, подношу ко рту. У меня получается неуклюже, как у боксера в перчатках. Уолтеру приходится мне помочь. Самогон жжет окровавленные губы, ножом проходит через горло и буквально взрывается в желудке. Я сглатываю и отодвигаю бутылку в сторону настолько резко, что часть содержимого выплескивается из горлышка.
– Да, крепкая штучка, – замечает Уолтер.
– Эй, парни, выньте-ка меня отсюда и поделитесь! – кричит Верблюд.
– Заткнись, Верблюд, – отвечает Уолтер.
– Ты чего? Разве можно так говорить со старым и больным…
– Я сказал, заткнись! У нас тут проблема. Давай, – возвращает он мне бутылку, – хлебни еще.
– Это какая же? – спрашивает Верблюд.
– Якоба побили.
– Что? Как? Лохобойка была?
– Нет, – мрачно отвечает Уолтер, – хуже.
– А что такое лохобойка? – спрашиваю я, едва шевеля распухшими губами.
– Пей, – он снова пытается впихнуть мне бутылку. – Это когда у нас выходит потасовка с ними. Ну, у цирковых с лохами. Готов?
Я отхлебываю еще глоточек самогона, который, несмотря на уверения Уолтера, все равно жжет ничуть не хуже горчичного газа.
– Вроде готов.
Придерживая меня одной рукой за подбородок, Уолтер поворачивает мою голову то вправо, то влево, чтобы дотянуться до ран.
– Мать честная, Якоб! Да что у вас там вышло, в конце-то концов? – вновь спрашивает он, раздвигая волосы у меня на затылке. Должно быть, нашел еще какую-нибудь гадость.
– Он толкнул Марлену.
– Что, вот так взял и толкнул?
– Ну да.
– Чего это?
– А просто спятил. Не знаю, как еще сказать.
– У тебя в волосах куча стекла. Не шевелись, – он водит пальцами у меня по голове, раздвигая и отделяя пряди волос. – А с чего это он вдруг спятил? – интересуется он, складывая осколки на ближайшую книжку.
– Да если б я знал…
– Врешь ведь! Ты за ней часом не волочился?
– Нет. Вовсе нет, – отвечаю я, ничуть не сомневаясь, что если бы лицо у меня не напоминало мясной фарш, я бы непременно покраснел.
– Хорошо бы так, – говорит Уолтер. – Ох, хорошо бы.
Справа от меня что-то шуршит и случит. Я пытаюсь оглянуться, но Уолтер крепко держит меня за подбородок.
– Верблюд, куда ты, черт тебя дери, лезешь? – сердится он, горячо дыша прямо мне в лицо.
– Хочу посмотреть, как там Якоб.
– Христа ради, сиди на месте, а? Сдается мне, вот-вот у нас будут гости. Скорее всего, придут за Якобом, но не думай, что не прихватят заодно и тебя.
Когда Уолтер заканчивает обрабатывать мои раны и выбирать из волос стекло; я переползаю на постель и пытаюсь устроиться так, чтобы голова, разбитая и спереди, и сзади, болела поменьше. Правый глаз заплыл окончательно. Ко мне тут же подбегает Дамка и осторожно принюхивается, а потом укладывается в нескольких футах, внимательно за мной наблюдая.
Уолтер прячет бутылку обратно в сундук и, не разгибаясь, принимается там рыться, пока не вытаскивает наконец большой нож.
Закрыв дверь комнатушки, он закрепляет ее куском дерева. А потом садится, прислонившись спиной к стене, и кладет нож рядом с собой.
Вскоре мы слышим, как по сходням стучат лошадиные копыта. Из другого конца вагона до нас доносятся приглушенные голоса Пита, Отиса и Алмазного Джо, но к нам не стучат и за дверь не дергают. Через некоторое время они спускаются по сходням и захлопывают дверь вагона.
Когда поезд наконец отправляется, Уолтер испускает громкий вздох. Я поднимаю на него глаза. Уткнувшись на миг носом в колени, он поднимается и прячет нож за сундуком.
– Ну, и счастливчик же ты! – говорит он, вынимая из двери деревянный клин, и, распахнув дверь, направляется к сундукам, за которыми прячется Верблюд.
– Кто, я? – спрашиваю я сквозь самогонный туман.
– Ну да, ты. До поры до времени.
Уолтер отодвигает сундуки, извлекает Верблюда и тут же тащит его в другую часть вагона, дабы заняться вечерним туалетом.
Я дремлю, оглушенный совместным действием побоев и самогона. Смутно замечаю, как Уолтер кормит Верблюда ужином. Помню, как приподнялся, чтобы выпить глоток воды, и упал обратно на постель. Когда я вновь прихожу в себя, Верблюд похрапывает на раскладушке, а Уолтер, захватив с собой лампу, устроился в углу на попоне с книжкой на коленях.
Я слышу чьи-то шаги по крыше, и миг спустя в дверь тихонько случат. Я тотчас же просыпаюсь.
Уолтер по стеночке подползает к сундуку и вытаскивает нож. Потом, крепко сжимая в руке его рукоятку, перебирается к двери. Делает мне знак, указывая на лампу. Я пытаюсь пересечь комнату, но, поскольку правый глаз у меня напрочь заплыл, мир кажется мне плоским, и ничего не получается.
Дверь со скрипом приоткрывается. Уолтер сжимает и разжимает пальцы на рукоятке ножа.
– Якоб?
– Марлена! – вскрикиваю я.
– Господи Иисусе, женщина! – кричит Уолтер, отбрасывая нож. – Чуть вас не убил. – Он хватается за край двери и вытягивает голову, пытаясь заглянуть ей за спину. – Вы одна?
– Да. Извините. Мне нужно поговорить с Якобом.
Уолтер приоткрывает дверь пошире. Лицо у него вытягивается.
– Ну да, ну да. Лучше зайдите.
Когда Марлена входит, я поднимаю ей навстречу керосиновую лампу. Ее левый глаз, украшенный лиловым фингалом, заплыл, как у меня.
– Боже правый! – говорю я. – Что он с вами сделал?
– Господи, на себя посмотри! – отвечает она, почти коснувшись кончиками пальцев моего лица. – Тебе бы показаться врачу.
– Да у меня все в порядке, – говорю я.
– Кто это, черт возьми? – вопрошает с раскладушки Верблюд. – Неужели леди? Ни шиша не вижу. А ну, поверните-ка меня.
– Ой, простите, – произносит Марлена, ошеломленно глядя на парализованного старика в углу. – Я думала, вы тут вдвоем. Ох, прошу прощения. Я лучше пойду.
– Нет, не пойдете, – говорю я.
– Я же не говорю, что… к нему.
– Нечего вам ходить по вагонам несущегося поезда, не дай бог провалитесь.
– Якоб прав, – говорит Уолтер. – Мы переберемся к лошадкам, а вы располагайтесь здесь.
– Нет, мне не хотелось бы вас выгонять.
– Тогда давайте я вытащу для вас сюда свою постель, – говорю я.
– Да нет же, я вовсе не предполагала… – качает головой Марлена. – Боже. Мне не следовало приходить. – Она прячет лицо в ладони и начинает плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Но это просто неслыханное преуменьшение. Едва самогон касается моего лица, я вскрикиваю и откидываюсь назад.
Уолтер выжидает с платком наготове.
– Может, дать тебе что-нибудь прикусить? – он нагибается и поднимает пробку. – Вот, возьми.
– Не надо, – отвечаю я, стиснув зубы, – я сейчас. – Обхватив себя руками, я принимаюсь раскачиваться туда-сюда.
– Ага, я придумал кое-что получше, – говорит Уолтер, протягивая мне бутылку. – На, отхлебни. Горло дерет со страшной силой, но зато глоток-другой – и уже ничего не почувствуешь. Из-за чего весь сыр-бор, черт возьми?
Я беру бутылку и, ухватившись за нее обеими израненными руками, подношу ко рту. У меня получается неуклюже, как у боксера в перчатках. Уолтеру приходится мне помочь. Самогон жжет окровавленные губы, ножом проходит через горло и буквально взрывается в желудке. Я сглатываю и отодвигаю бутылку в сторону настолько резко, что часть содержимого выплескивается из горлышка.
– Да, крепкая штучка, – замечает Уолтер.
– Эй, парни, выньте-ка меня отсюда и поделитесь! – кричит Верблюд.
– Заткнись, Верблюд, – отвечает Уолтер.
– Ты чего? Разве можно так говорить со старым и больным…
– Я сказал, заткнись! У нас тут проблема. Давай, – возвращает он мне бутылку, – хлебни еще.
– Это какая же? – спрашивает Верблюд.
– Якоба побили.
– Что? Как? Лохобойка была?
– Нет, – мрачно отвечает Уолтер, – хуже.
– А что такое лохобойка? – спрашиваю я, едва шевеля распухшими губами.
– Пей, – он снова пытается впихнуть мне бутылку. – Это когда у нас выходит потасовка с ними. Ну, у цирковых с лохами. Готов?
Я отхлебываю еще глоточек самогона, который, несмотря на уверения Уолтера, все равно жжет ничуть не хуже горчичного газа.
– Вроде готов.
Придерживая меня одной рукой за подбородок, Уолтер поворачивает мою голову то вправо, то влево, чтобы дотянуться до ран.
– Мать честная, Якоб! Да что у вас там вышло, в конце-то концов? – вновь спрашивает он, раздвигая волосы у меня на затылке. Должно быть, нашел еще какую-нибудь гадость.
– Он толкнул Марлену.
– Что, вот так взял и толкнул?
– Ну да.
– Чего это?
– А просто спятил. Не знаю, как еще сказать.
– У тебя в волосах куча стекла. Не шевелись, – он водит пальцами у меня по голове, раздвигая и отделяя пряди волос. – А с чего это он вдруг спятил? – интересуется он, складывая осколки на ближайшую книжку.
– Да если б я знал…
– Врешь ведь! Ты за ней часом не волочился?
– Нет. Вовсе нет, – отвечаю я, ничуть не сомневаясь, что если бы лицо у меня не напоминало мясной фарш, я бы непременно покраснел.
– Хорошо бы так, – говорит Уолтер. – Ох, хорошо бы.
Справа от меня что-то шуршит и случит. Я пытаюсь оглянуться, но Уолтер крепко держит меня за подбородок.
– Верблюд, куда ты, черт тебя дери, лезешь? – сердится он, горячо дыша прямо мне в лицо.
– Хочу посмотреть, как там Якоб.
– Христа ради, сиди на месте, а? Сдается мне, вот-вот у нас будут гости. Скорее всего, придут за Якобом, но не думай, что не прихватят заодно и тебя.
Когда Уолтер заканчивает обрабатывать мои раны и выбирать из волос стекло; я переползаю на постель и пытаюсь устроиться так, чтобы голова, разбитая и спереди, и сзади, болела поменьше. Правый глаз заплыл окончательно. Ко мне тут же подбегает Дамка и осторожно принюхивается, а потом укладывается в нескольких футах, внимательно за мной наблюдая.
Уолтер прячет бутылку обратно в сундук и, не разгибаясь, принимается там рыться, пока не вытаскивает наконец большой нож.
Закрыв дверь комнатушки, он закрепляет ее куском дерева. А потом садится, прислонившись спиной к стене, и кладет нож рядом с собой.
Вскоре мы слышим, как по сходням стучат лошадиные копыта. Из другого конца вагона до нас доносятся приглушенные голоса Пита, Отиса и Алмазного Джо, но к нам не стучат и за дверь не дергают. Через некоторое время они спускаются по сходням и захлопывают дверь вагона.
Когда поезд наконец отправляется, Уолтер испускает громкий вздох. Я поднимаю на него глаза. Уткнувшись на миг носом в колени, он поднимается и прячет нож за сундуком.
– Ну, и счастливчик же ты! – говорит он, вынимая из двери деревянный клин, и, распахнув дверь, направляется к сундукам, за которыми прячется Верблюд.
– Кто, я? – спрашиваю я сквозь самогонный туман.
– Ну да, ты. До поры до времени.
Уолтер отодвигает сундуки, извлекает Верблюда и тут же тащит его в другую часть вагона, дабы заняться вечерним туалетом.
Я дремлю, оглушенный совместным действием побоев и самогона. Смутно замечаю, как Уолтер кормит Верблюда ужином. Помню, как приподнялся, чтобы выпить глоток воды, и упал обратно на постель. Когда я вновь прихожу в себя, Верблюд похрапывает на раскладушке, а Уолтер, захватив с собой лампу, устроился в углу на попоне с книжкой на коленях.
Я слышу чьи-то шаги по крыше, и миг спустя в дверь тихонько случат. Я тотчас же просыпаюсь.
Уолтер по стеночке подползает к сундуку и вытаскивает нож. Потом, крепко сжимая в руке его рукоятку, перебирается к двери. Делает мне знак, указывая на лампу. Я пытаюсь пересечь комнату, но, поскольку правый глаз у меня напрочь заплыл, мир кажется мне плоским, и ничего не получается.
Дверь со скрипом приоткрывается. Уолтер сжимает и разжимает пальцы на рукоятке ножа.
– Якоб?
– Марлена! – вскрикиваю я.
– Господи Иисусе, женщина! – кричит Уолтер, отбрасывая нож. – Чуть вас не убил. – Он хватается за край двери и вытягивает голову, пытаясь заглянуть ей за спину. – Вы одна?
– Да. Извините. Мне нужно поговорить с Якобом.
Уолтер приоткрывает дверь пошире. Лицо у него вытягивается.
– Ну да, ну да. Лучше зайдите.
Когда Марлена входит, я поднимаю ей навстречу керосиновую лампу. Ее левый глаз, украшенный лиловым фингалом, заплыл, как у меня.
– Боже правый! – говорю я. – Что он с вами сделал?
– Господи, на себя посмотри! – отвечает она, почти коснувшись кончиками пальцев моего лица. – Тебе бы показаться врачу.
– Да у меня все в порядке, – говорю я.
– Кто это, черт возьми? – вопрошает с раскладушки Верблюд. – Неужели леди? Ни шиша не вижу. А ну, поверните-ка меня.
– Ой, простите, – произносит Марлена, ошеломленно глядя на парализованного старика в углу. – Я думала, вы тут вдвоем. Ох, прошу прощения. Я лучше пойду.
– Нет, не пойдете, – говорю я.
– Я же не говорю, что… к нему.
– Нечего вам ходить по вагонам несущегося поезда, не дай бог провалитесь.
– Якоб прав, – говорит Уолтер. – Мы переберемся к лошадкам, а вы располагайтесь здесь.
– Нет, мне не хотелось бы вас выгонять.
– Тогда давайте я вытащу для вас сюда свою постель, – говорю я.
– Да нет же, я вовсе не предполагала… – качает головой Марлена. – Боже. Мне не следовало приходить. – Она прячет лицо в ладони и начинает плакать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83