А вокруг царит зловещая тишина. Хотя Передовой отряд и прибыл за добрых полчаса до нас, рабочие стоят и молчат. Ни тебе привычной суеты, ни грохота деревянных настилов, ни ругани, ни летающих мотков веревки, ни сбора в бригады.
Только и всего, что сотни растрепанных рабочих, таращащихся в недоумении на накренившиеся шатры другого цирка.
Он похож на город-призрак. Вот шапито, но толпы вокруг нет. Вот кухня, но флаг над ней не полощется. В дальнем конце площади теснятся фургоны и костюмерные шатры, но люди бесцельно толкутся вокруг или праздно сидят в тени.
Я выскакиваю из вагона как раз в тот момент, когда на автостоянку въезжает бежево-черный двухместный «Плимут». Оттуда выходят двое в деловых костюмах и с портфелями и, поглядывая из-под полей фетровых шляп, изучают площадь.
Дядюшка Эл устремляется к ним sans entourage, в цилиндре, помахивая тросточкой с серебряным набалдашником. Жизнерадостно и сердечно улыбаясь, пожимает руки обоим. Что-то объясняя, обводит широким жестом площадь. Дельцы кивают, скрестив руки на груди, оценивают, прикидывают.
У меня за спиной хрустит гравий, и рядом появляется Август.
– Да, вот он каков, наш Дядюшка Эл. Чует местные власти за версту. Вот увидишь – к полудню здешний мэр будет плясать под его дудку, – говорит он и хлопает меня по плечу. – Пойдем!
– Куда?
– В город, завтракать. Едва ли тут найдется что поесть. И до завтра небось не будет.
– Господи, неужели?
– Ну, мы постараемся, но ведь мы сами не дали Передовому отряду времени вырваться вперед.
– А что будет с ними?
– С кем?
Я указываю на вымерший цирк.
– С ними-то? Когда проголодаются, попросту отсюда свалят. Так будет лучше всем, уж поверь мне.
– А с нашими?
– Ничего, продержатся, пока что-нибудь не образуется. Не беспокойся, Дядюшка Эл не даст им помереть с голоду.
Мы заходим в закусочную на главной улице. Вдоль одной стены – кабинки со столиками, вдоль другой – пластиковая стойка с красными табуретками. У стойки – горстка местных, они курят и болтают с обслуживающей их девушкой.
Я пропускаю вперед Марлену, которая тут же проскальзывает в кабинку и забивается в самый угол. Август садится на скамейку напротив, и мне ничего не остается, кроме как сесть рядом с ней. Скрестив руки, она равнодушно смотрит в стену.
– Доброе утро! Что вам принести, друзья мои? – окликает нас девушка из-за стойки.
– Да что угодно, – отвечает Август. – Умираю с голоду.
– Как вам приготовить яйца?
– Мне яичницу-глазунью.
– А вам, мадам?
– Только кофе, – отвечает Марлена, закидывая ногу на ногу и исступленно, почти агрессивно покачивая ступней. На официантку она не смотрит. На Августа тоже. Не говоря уже обо мне.
– А вам, сэр? – спрашивает у меня девушка.
– То же, что и ему, – отвечаю я. – Благодарю вас.
Август прислоняется спиной к стене и, достав пачку «Кэмела», щелкает по дну. Сигарета взлетает в воздух, и Август, поймав ее губами, победно воздевает руки и откидывается назад с горящими глазами.
Марлена поднимает на него взгляд и принимается медленно, нарочито хлопать в ладоши.
Лицо у нее окаменевшее.
– Перестань, дорогая! Не будь занудой, – говорит Август. – Ты же знаешь, у нас кончилось мясо.
– Простите, – произносит она, придвигаясь ко мне. Мне приходится освободить ей дорогу.
Она выходит прочь, стуча каблучками, и я вижу, как покачиваются под развевающимся красным платьем ее бедра.
– Женщина – что с нее взять, – говорит Август и зажигает сигарету, заслонив ее ладонью.
Зажигалка тут же гаснет со щелчком. – Ой, прости. Хочешь закурить?
– Спасибо, не курю.
– Не куришь? – задумчиво переспрашивает он, с наслаждением затягиваясь. – Стоит начать. Это полезно для здоровья. – Он убирает сигареты в карман и щелкает пальцами девушке за стойкой. Она стоит с лопаточкой у сковороды. – Эй, поскорее, если можно. У нас мало времени.
Она замирает с лопаточкой наперевес.
– Но послушайте, Август… – говорю я.
– А что? – он искренне озадачен.
– Как только дожарится, сразу принесу, – холодно отвечает официантка.
– Что ж, именно это меня и интересовало, – отвечает Август. Он склоняется ко мне и продолжает, понизив голос: – Так вот, о чем это я? Женщины – что с них взять? То у них месячные, то еще что.
Вернувшись на площадь, я обнаруживаю, что несколько шатров «Братьев Бензини» уже возведены: это зверинец, хлев и кухня. Над кухней вьется флаг, а воздух напоен запахом прогорклого жира.
– Можешь даже не заглядывать, – говорит выходящий оттуда рабочий. – Ничего, кроме пончиков и кофе из цикория.
– Спасибо, что предупредили, – отвечаю я.
Он сплевывает и уходит.
Еще не разбежавшиеся работники «Братьев Фокс» выстроились перед нашим лучшим вагоном. Это их последняя надежда. Одни улыбаются и шутят, но смех у них выходит неестественный. Другие глядят прямо перед собой, скрестив руки. Третьим и вовсе не стоится на месте, они ходят туда-сюда, опустив глаза. И всех по очереди зовут внутрь на аудиенцию к Дядюшке Элу.
Слишком многие выходят оттуда разочарованными. Некоторые утирают глаза и тихо обсуждают что-то с ожидающими своей очереди. Другие, удаляясь в сторону города, стоически не опускают взгляда.
Вот в вагон входят вместе два карлика. Несколько минут спустя они, заметно помрачнев, выходят обратно, переговариваются с группкой ожидающих и удаляются бок о бок по путям, высоко подняв головы и взвалив на плечи битком набитые вещмешки.
Я разглядываю толпу, выискивая уродов, каких обычно показывают в цирке. Конечно же, здесь есть и карлики, и великаны, и бородатая женщина (ей, скорее всего, не повезет – у Дядюшки Эла такая уже есть), и неимоверных размеров толстяк (а вот ему может повезти, если Эл задумается о паре для Люсинды), и множество обычных людей и собак с грустными глазами. Нет лишь человека с растущим из груди младенцем.
Когда приемная комиссия в лице Дядюшки Эла завершает свои дела, наши рабочие сносят шатры второго цирка, не трогая лишь зверинца и конюшни. Работники же «Братьев Фокс», которым больше никто не платит, сидят в сторонке и наблюдают, покуривая и сплевывая окрашенную табаком слюну в заросли дикой моркови и чертополоха.
После того как Дядюшке Элу стало известно, что власти еще не оприходовали грузовых лошадей «Братьев Фокс», целую кучу неописанных лошадок перевели из одной конюшни в другую. Слияние, так сказать. Однако не только Дядюшке Элу пришла в голову эта мысль: множество окрестных фермеров толпятся вокруг ярмарочной площади с веревками в руках.
– Они что, просто их отсюда уведут? – спрашиваю я у Пита.
– Возможно, – отвечает он. – Но мне до них и дела нет, покуда они не трогают наших. Однако держи ухо востро. Еще день-другой тут будет полная неразбериха, и я не хочу, чтобы наши тем временем пропали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83