Я просто-таки впадаю в неистовство.
Едва открыв рот, чтобы возразить, я встречаюсь взглядом с Розмари. Она заправляет салфетку за воротничок какой-то старухе в противоположном конце столовой. Но смотрит при этом на меня.
Я снова закрываю рот. Надеюсь, она заметила, как я стараюсь.
Она заметила. Подойдя ко мне, чтобы отвезти обратно после того, как мне принесли (и вскоре унесли обратно) коричневый пудинг, политый сверху растительным маслом, она наклоняется и шепчет:
– Я знала, что у вас получится, мистер Янковский. Знала.
– Да-да. Но мне было нелегко.
– Но ведь так лучше, чем сидеть за столом одному, правда?
– Возможно.
Она вновь возводит очи горе.
– Ну ладно, вы правы, – нехотя говорю я. – Так лучше, чем сидеть одному.
ГЛАВА 14
Уже шесть дней прошло с тех пор, как Марлена повредила ноги, но ее до сих пор не видно. Август тоже больше не приходит обедать на кухню, так что я сижу за столом один как перст. Когда я натыкаюсь на него во время обхода в зверинце, он вежлив, но отчужден.
Что касается Рози, то ее в каждом новом городе возят во время циркового парада в фургоне для бегемота, а потом показывают в зверинце. Она научилась переходить за Августом из слоновьего вагона в зверинец, а он, в свою очередь, перестал лупить ее почем зря. Она трусит рядом с ним, он же ведет ее, загнав ей поглубже крюк под переднюю ногу. В зверинце она стоит за веревочным заграждением, очаровывая толпу и принимая угощение. Дядюшка Эл не говорит ничего определенного, но, судя по всему, пока больше не собирается вводить номер со слоном.
Чем дальше, тем больше я беспокоюсь о Марлене. Каждый божий день, подходя к кухне, я надеюсь, что мы с ней наконец увидимся. И сердце сжимается всякий раз, когда ее там вновь не оказывается.
Еще один долгий день где-то у черта на куличках подходит к концу – когда катишься по железной дороге, все города на одно лицо – и Передовой отряд готовится отчаливать. Я валяюсь на постели, почитывая «Отелло», а Уолтер на своей раскладушке читает Вордсворта. Рядом с ним примостилась Дамка.
Вдруг она поднимает голову и рычит. Мы с Уолтером тут же вскакиваем.
В дверном проеме показывается большая лысая голова Графа.
– Док! – зовет он меня. – Эй, Док!
– Привет, Граф. Чем могу служить?
– Нужна твоя помощь.
– Без вопросов. В чем дело? – я откладываю книгу в сторону и оглядываюсь на Уолтера, который с трудом прижимает к себе извивающуюся Дамку. Она все еще порыкивает.
– У нас там Верблюд занемог, – шепотом говорит Граф. – Плохо ему.
– Плохо с чем?
– С ногами. Совсем не слушаются. Он их вроде как роняет. И руки не лучше.
– Он пил?
– Сейчас – нет. Но разницы никакой.
– Вот черт. Граф, ему нужно показаться врачу.
Граф морщит лоб:
– Так я для того и пришел.
– Граф, я не врач.
– Ты же лечишь зверей?
– Ну, это совсем другое дело.
Я оглядываюсь на Уолтера, но тот делает вид, что увлечен чтением.
Граф выжидательно моргает, глядя на меня в упор.
– Послушайте, – произношу наконец я. – Если ему плохо, давайте я поговорю с Августом или с Дядюшкой Элом, чтобы в Дубьюке вызвали врача.
– Они не станут вызывать ему врача.
– Почему?
Граф выпрямляется, пылая праведным гневом.
– Вот черт! Ты что, совсем ничего не понимаешь?
– Но ведь если у него и в самом деле что-то серьезное, они наверняка…
– Сбросят его с поезда, и все дела! – решительно заканчивает за меня Граф. – Вот если бы он был зверем…
Я тут же понимаю, что он прав.
– Ладно. Я сам вызову ему врача.
– Как? У тебя есть деньги?
– Ну… ну, нет, – ошарашено отвечаю я. – А у него?
– Будь у него деньги, разве стал бы он лакать джейк и сухой спирт? Ну, пойдем, хотя бы глянешь. Старик же из кожи вон лез, чтобы тебя выручить.
– Знаю, Граф, знаю, – быстро отвечаю я. – Вот только не понимаю, чем могу помочь.
– Ты же врач. Хотя бы глянешь.
Вдали слышится свисток.
– Пойдем, – говорит Граф. – Через пять минут отправляемся.
Мы идем в вагон, где едет шапито. Все до единой лошади уже на местах, а рабочие Передового отряда вовсю поднимают сходни, забираются в вагоны и закрывают двери.
– Эй, Верблюд! – кричит в открытую дверь Граф. – Я привел тебе Дока.
– Якоб? – доносится изнутри хриплый голос.
Я вскакиваю в вагон и, попривыкнув к темноте, различаю в углу Верблюда, привалившегося к груде мешков с кормом. Подойдя, я опускаюсь перед ним на колени:
– Что случилось, Верблюд?
– Кто ж его разберет, Якоб. Проснулся я пару дней назад и понял, что ноги меня совсем не слушаются. Что-то я их даже толком не чувствую.
– А ходить можете?
– Чуть-чуть. Вот только колени приходится задирать высоко, а то ноги как ватные. – Голос его опускается до шепота. – Но это не все, знаешь ли, – продолжает он. – Кое-что еще у меня не в порядке.
– Что еще?
Глаза его расширяются от страха.
– Ну, по мужской части. Ничего не чувствую… ну, спереди.
Поезд медленно трогается и покачивается, пока натягиваются сцепки.
– Отправляемся. Давай-ка выходи, – командует Граф, похлопывая меня по плечу. Он подходит к двери и манит меня к себе.
– Я проеду этот перегон с вами, – протестую я.
– Нельзя.
– Почему?
– Если кто прознает, что ты якшаешься с рабочими, то тебя – хотя скорее их – отсюда сбросят.
– Черт возьми, Граф, разве ты не из охраны? Скажи им, чтобы держали язык за зубами.
– Я еду в основном составе. Это участок Черныша, – манит он меня все настойчивей. – А ну, пошел!
Я смотрю в глаза Верблюду. В них читается страх, даже мольба.
– Мне нужно идти, – говорю я, – но в Дубьюке я вернусь. Все будет в порядке. Вызовем вам врача.
– Денег-то у меня нет.
– Ничего, разберемся.
– А ну, пошел отсюда! – кричит Граф.
Я кладу старику руку на плечо.
– Что-нибудь обязательно придумаем. Договорились?
Верблюд моргает слезящимися глазами.
– Договорились?
Он кивает. Всего один раз.
Я поднимаюсь с колен и шагаю к выходу.
– Вот те на! – пейзаж проносится мимо с такой скоростью, что я не верю своим глазам. – А поезд-то разгоняется куда быстрей, чем я думал.
– И дальше будет в том же духе, – добавляет Граф, кладя квадратную ладонь мне на шею и выпихивая меня из вагона.
– Что за черт! – ору я, размахивая руками, словно ветряная мельница. Ударившись о насыпь, я переворачиваюсь на бок. Рядом со мной плюхается еще одно тело.
– Ну что, убедился? – говорит Граф, поднимаясь и отряхивая зад. – Говорил же я тебе, плохо ему.
Я пялюсь на него в изумлении.
– В чем дело-то? – озадаченно спрашивает он.
– Да так, ни в чем, – я встаю и отряхиваю с одежды пыль и гравий.
– Уходи скорее. Тебе лучше вернуться, пока тебя здесь не заметили.
– Скажешь им, что я осматривал грузовых лошадок.
– А. Ну да. Хорошая мысль. Вот потому-то ты Док, а я – нет.
Я поворачиваю голову, но лицо у него совершенно бесхитростное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Едва открыв рот, чтобы возразить, я встречаюсь взглядом с Розмари. Она заправляет салфетку за воротничок какой-то старухе в противоположном конце столовой. Но смотрит при этом на меня.
Я снова закрываю рот. Надеюсь, она заметила, как я стараюсь.
Она заметила. Подойдя ко мне, чтобы отвезти обратно после того, как мне принесли (и вскоре унесли обратно) коричневый пудинг, политый сверху растительным маслом, она наклоняется и шепчет:
– Я знала, что у вас получится, мистер Янковский. Знала.
– Да-да. Но мне было нелегко.
– Но ведь так лучше, чем сидеть за столом одному, правда?
– Возможно.
Она вновь возводит очи горе.
– Ну ладно, вы правы, – нехотя говорю я. – Так лучше, чем сидеть одному.
ГЛАВА 14
Уже шесть дней прошло с тех пор, как Марлена повредила ноги, но ее до сих пор не видно. Август тоже больше не приходит обедать на кухню, так что я сижу за столом один как перст. Когда я натыкаюсь на него во время обхода в зверинце, он вежлив, но отчужден.
Что касается Рози, то ее в каждом новом городе возят во время циркового парада в фургоне для бегемота, а потом показывают в зверинце. Она научилась переходить за Августом из слоновьего вагона в зверинец, а он, в свою очередь, перестал лупить ее почем зря. Она трусит рядом с ним, он же ведет ее, загнав ей поглубже крюк под переднюю ногу. В зверинце она стоит за веревочным заграждением, очаровывая толпу и принимая угощение. Дядюшка Эл не говорит ничего определенного, но, судя по всему, пока больше не собирается вводить номер со слоном.
Чем дальше, тем больше я беспокоюсь о Марлене. Каждый божий день, подходя к кухне, я надеюсь, что мы с ней наконец увидимся. И сердце сжимается всякий раз, когда ее там вновь не оказывается.
Еще один долгий день где-то у черта на куличках подходит к концу – когда катишься по железной дороге, все города на одно лицо – и Передовой отряд готовится отчаливать. Я валяюсь на постели, почитывая «Отелло», а Уолтер на своей раскладушке читает Вордсворта. Рядом с ним примостилась Дамка.
Вдруг она поднимает голову и рычит. Мы с Уолтером тут же вскакиваем.
В дверном проеме показывается большая лысая голова Графа.
– Док! – зовет он меня. – Эй, Док!
– Привет, Граф. Чем могу служить?
– Нужна твоя помощь.
– Без вопросов. В чем дело? – я откладываю книгу в сторону и оглядываюсь на Уолтера, который с трудом прижимает к себе извивающуюся Дамку. Она все еще порыкивает.
– У нас там Верблюд занемог, – шепотом говорит Граф. – Плохо ему.
– Плохо с чем?
– С ногами. Совсем не слушаются. Он их вроде как роняет. И руки не лучше.
– Он пил?
– Сейчас – нет. Но разницы никакой.
– Вот черт. Граф, ему нужно показаться врачу.
Граф морщит лоб:
– Так я для того и пришел.
– Граф, я не врач.
– Ты же лечишь зверей?
– Ну, это совсем другое дело.
Я оглядываюсь на Уолтера, но тот делает вид, что увлечен чтением.
Граф выжидательно моргает, глядя на меня в упор.
– Послушайте, – произношу наконец я. – Если ему плохо, давайте я поговорю с Августом или с Дядюшкой Элом, чтобы в Дубьюке вызвали врача.
– Они не станут вызывать ему врача.
– Почему?
Граф выпрямляется, пылая праведным гневом.
– Вот черт! Ты что, совсем ничего не понимаешь?
– Но ведь если у него и в самом деле что-то серьезное, они наверняка…
– Сбросят его с поезда, и все дела! – решительно заканчивает за меня Граф. – Вот если бы он был зверем…
Я тут же понимаю, что он прав.
– Ладно. Я сам вызову ему врача.
– Как? У тебя есть деньги?
– Ну… ну, нет, – ошарашено отвечаю я. – А у него?
– Будь у него деньги, разве стал бы он лакать джейк и сухой спирт? Ну, пойдем, хотя бы глянешь. Старик же из кожи вон лез, чтобы тебя выручить.
– Знаю, Граф, знаю, – быстро отвечаю я. – Вот только не понимаю, чем могу помочь.
– Ты же врач. Хотя бы глянешь.
Вдали слышится свисток.
– Пойдем, – говорит Граф. – Через пять минут отправляемся.
Мы идем в вагон, где едет шапито. Все до единой лошади уже на местах, а рабочие Передового отряда вовсю поднимают сходни, забираются в вагоны и закрывают двери.
– Эй, Верблюд! – кричит в открытую дверь Граф. – Я привел тебе Дока.
– Якоб? – доносится изнутри хриплый голос.
Я вскакиваю в вагон и, попривыкнув к темноте, различаю в углу Верблюда, привалившегося к груде мешков с кормом. Подойдя, я опускаюсь перед ним на колени:
– Что случилось, Верблюд?
– Кто ж его разберет, Якоб. Проснулся я пару дней назад и понял, что ноги меня совсем не слушаются. Что-то я их даже толком не чувствую.
– А ходить можете?
– Чуть-чуть. Вот только колени приходится задирать высоко, а то ноги как ватные. – Голос его опускается до шепота. – Но это не все, знаешь ли, – продолжает он. – Кое-что еще у меня не в порядке.
– Что еще?
Глаза его расширяются от страха.
– Ну, по мужской части. Ничего не чувствую… ну, спереди.
Поезд медленно трогается и покачивается, пока натягиваются сцепки.
– Отправляемся. Давай-ка выходи, – командует Граф, похлопывая меня по плечу. Он подходит к двери и манит меня к себе.
– Я проеду этот перегон с вами, – протестую я.
– Нельзя.
– Почему?
– Если кто прознает, что ты якшаешься с рабочими, то тебя – хотя скорее их – отсюда сбросят.
– Черт возьми, Граф, разве ты не из охраны? Скажи им, чтобы держали язык за зубами.
– Я еду в основном составе. Это участок Черныша, – манит он меня все настойчивей. – А ну, пошел!
Я смотрю в глаза Верблюду. В них читается страх, даже мольба.
– Мне нужно идти, – говорю я, – но в Дубьюке я вернусь. Все будет в порядке. Вызовем вам врача.
– Денег-то у меня нет.
– Ничего, разберемся.
– А ну, пошел отсюда! – кричит Граф.
Я кладу старику руку на плечо.
– Что-нибудь обязательно придумаем. Договорились?
Верблюд моргает слезящимися глазами.
– Договорились?
Он кивает. Всего один раз.
Я поднимаюсь с колен и шагаю к выходу.
– Вот те на! – пейзаж проносится мимо с такой скоростью, что я не верю своим глазам. – А поезд-то разгоняется куда быстрей, чем я думал.
– И дальше будет в том же духе, – добавляет Граф, кладя квадратную ладонь мне на шею и выпихивая меня из вагона.
– Что за черт! – ору я, размахивая руками, словно ветряная мельница. Ударившись о насыпь, я переворачиваюсь на бок. Рядом со мной плюхается еще одно тело.
– Ну что, убедился? – говорит Граф, поднимаясь и отряхивая зад. – Говорил же я тебе, плохо ему.
Я пялюсь на него в изумлении.
– В чем дело-то? – озадаченно спрашивает он.
– Да так, ни в чем, – я встаю и отряхиваю с одежды пыль и гравий.
– Уходи скорее. Тебе лучше вернуться, пока тебя здесь не заметили.
– Скажешь им, что я осматривал грузовых лошадок.
– А. Ну да. Хорошая мысль. Вот потому-то ты Док, а я – нет.
Я поворачиваю голову, но лицо у него совершенно бесхитростное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83