Буря прижимает нас все ближе и ближе к острову Савайи, и боюсь, как бы мы не налетели в темноте на какой-нибудь риф. Я интуитивно ощущаю близость суши. И это странно, потому что идем мы по направлению 240° и обязательно должны пройти вдали от берега. Снова невидимый враг – течение – зло шутит с нами.
Волны швыряют лодку, словно скорлупку. От ливня и брызг насквозь мокрые.
Все лицо залеплено морской солью. И опять меня схватила морская болезнь. Во время ее приступов иногда хочется завыть. Будто какой-то садист не переставая сверлит буравом желудок и голову. Я делаю свое дело, но сам словно очумелый. Знаю, болезнь продержит меня в своих лапах дня два-три.
Обсервация в полдень показала, что мы находимся на 13°41 южной широты. Прошли на волосок от Савайи. Предчувствие не обманывало меня.
«Джу», вся в пене, стремительно мчится вперед. Когда сквозь тучи пробивается луч солнца, на брызгах, разлетающихся из-под носа лодки, образуется радуга. За кормой остаются длинные белые ленты. Они называются кильватерной струей. По ней можно определить приблизительно угол дрейфа.
Ветер усиливается. В воздухе висит водяная пыль.
Очень хочется, чтобы ветер был послабее. Идем на зарифленном гроте.
За тридцать два часа прошли 140 миль. Средняя скорость – 4,3 узла.
Джу
Весь день погода то и дело меняется, но волны явно становятся меньше.
В рубке полная неразбериха. Всюду разбросаны мокрая одежда, упавшие предметы, карты, справочники. А ведь я рассчитывала, что в последние дни буду укладывать багаж, готовить «Джу» в обратный путь, в Болгарию, чтобы не заниматься этим на Фиджи.
Писать не хочется. Чувствую страшную усталость. Тысячи раз повторяемые движения вызывают боль во всем теле. Сижу у руля и лишь стараюсь не упасть да глаза держать открытыми.
Дончо
Дело не только в химии
В наше время часто говорят об экологии и стрессах. Может, в этом и кроется причина известности экспедиции «Планктон». Уже десять лет в четырех экспедициях мы систематически и методично изучаем состояние стресса у человека и его последствия. Во многих публикациях я читал, что длительные стрессовые ситуации серьезно подрывают здоровье человека, но мы этого не чувствуем по себе. Наоборот, теперь, когда целиком выяснили свои возможности, думаю, мы способны пройти и через более тяжкие испытания. Вероятно, во многих случаях непрерывный стресс и в самом деле наносит вред. Верю, что это так, но следует учитывать и влияние многих других факторов. Может быть, если любишь свою работу, видишь в ней смысл жизни, если доволен свершенным тобой, пользуешься достаточным признанием, если не потерял уважение к самому себе, если любишь землю и жизнь, отрицательное влияние стресса ограничивается. Иначе чем объяснить, что в определенных ситуациях одни падают духом, а другие, наоборот, бурно проявляют себя? Или чем объяснить невероятную работоспособность сотен людей, живших и творивших в условиях непрерывного стресса? Иногда, упрощая суть дела, утверждают, будто стресс – это чуть ли не чистая химия. Прогресс науки и медицины дает нам все более убедительные, материалистические объяснения духовных процессов. Неопровержимо доказано: в критических ситуациях в крови человека увеличивается содержание адреналина, но я не могу согласиться, что вся в целом реакция человека на внешние раздражители зависит лишь от этих факторов. Я не думаю, что характер человека определяется исключительно деятельностью желез внутренней секреции.
Планы
В последнюю, кругосветную экспедицию мы еще подробнее и углубленнее будем изучать стресс. Намереваемся привлечь к этому и эндокринологов, но выводы сделаем лишь после того, как сопоставим результаты тестов. Задача облегчается тем, что мы будем располагать данными двенадцатилетних наблюдений за одними и теми же людьми. Особенно нас интересует динамика изменения личности и ее реакции. Как долго при наилучших показателях можно работать и творить в тяжелых условиях? Как изменяются мотивации и желание работать? Какое влияние на интерес оказывает профессия? И т. д.
Тщеславное одиночество
Некоторые с умилением и печалью пишут о новых отшельниках, которым море заменило досадную современную жизнь. Журналисты, писатели и читатели захлебываются от восторга, что есть, дескать, еще люди, способные порвать с городом: с его загрязненным воздухом, с шумом и кошмаром городского движения. Даже завидуют им. От странствующего одиночки требуется немного, чтобы стать любимцем публики: достаточно «приправить» свой рассказ о штормах пророческими предсказаниями вырождения человечества, гибели флоры и фауны.
С еще большим восторгом принимают тех, кто оставляет при этом любимую семью, интересную работу и солидное положение. Их назидательным примером размахивают и смущают сонмы скучающих чиновников.
С нами дело обстоит иначе. Наши экспедиции – это не бегство от цивилизации и не компенсация ее недостатков. Мы уходим в океан как экспериментаторы и возвращаемся. Мы любим море, но и не отрицаем современную жизнь. За десять лет исследований по программе «Планктон» мы совершили невероятное – не порывали со своей профессией, не чувствовали себя пришельцами на суше. Теперь я хорошо знаю: куда удобнее и легче целиком отдаться страсти, увлечению морем, тем более что заодно обретаешь и общепризнанное алиби своим житейским неудачам. Наши многолетние экспедиции и их результаты позволяют мне говорить об этом столь уверенно. Давно уже меня волнуют подобные мысли, но я не смел их высказать вслух, ибо люди могли обвинить меня в незнании моря, жизни и т. д. Теперь и я стал старше, и за спиной тысячи миль, пройденных по морям и океанам необычнейшим способом.
Пусть на меня не сердятся моряки. Я отдаю себе отчет: если бы я был профессионал, было бы по-иному. Но мои слова и мысли обращены не к профессиональным морякам, а к тем, кто собирается отправиться в морское плавание, к яхтсменам-любителям, из числа которых, как правило, выходили известные потом путешественники и спортсмены. Как бы ни было заманчиво море, как бы мы его ни любили, настоящая жизнь для нас – на суше. Не следует морем компенсировать собственные разочарования или ради него отказываться даже от частицы прекрасного в жизни. Намного полновеснее и счастливее чувствуем себя, когда сочетаем море с работой по профессии. Разумеется, это нелегко, но в жизни все истинно ценное достигается трудом и старанием.
Вот уже несколько лет нам знакома в какой-то мере слава. Вероятно, потому, что каждая следующая экспедиция была более трудной, или, возможно, муки подготовки к ним открыли нам глаза, но мы поняли, что известность, слава – тленны, преходящи, и нам стало совершенно ясно, что мы бы не смогли всю жизнь проводить экспедиции в экстремальных условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Волны швыряют лодку, словно скорлупку. От ливня и брызг насквозь мокрые.
Все лицо залеплено морской солью. И опять меня схватила морская болезнь. Во время ее приступов иногда хочется завыть. Будто какой-то садист не переставая сверлит буравом желудок и голову. Я делаю свое дело, но сам словно очумелый. Знаю, болезнь продержит меня в своих лапах дня два-три.
Обсервация в полдень показала, что мы находимся на 13°41 южной широты. Прошли на волосок от Савайи. Предчувствие не обманывало меня.
«Джу», вся в пене, стремительно мчится вперед. Когда сквозь тучи пробивается луч солнца, на брызгах, разлетающихся из-под носа лодки, образуется радуга. За кормой остаются длинные белые ленты. Они называются кильватерной струей. По ней можно определить приблизительно угол дрейфа.
Ветер усиливается. В воздухе висит водяная пыль.
Очень хочется, чтобы ветер был послабее. Идем на зарифленном гроте.
За тридцать два часа прошли 140 миль. Средняя скорость – 4,3 узла.
Джу
Весь день погода то и дело меняется, но волны явно становятся меньше.
В рубке полная неразбериха. Всюду разбросаны мокрая одежда, упавшие предметы, карты, справочники. А ведь я рассчитывала, что в последние дни буду укладывать багаж, готовить «Джу» в обратный путь, в Болгарию, чтобы не заниматься этим на Фиджи.
Писать не хочется. Чувствую страшную усталость. Тысячи раз повторяемые движения вызывают боль во всем теле. Сижу у руля и лишь стараюсь не упасть да глаза держать открытыми.
Дончо
Дело не только в химии
В наше время часто говорят об экологии и стрессах. Может, в этом и кроется причина известности экспедиции «Планктон». Уже десять лет в четырех экспедициях мы систематически и методично изучаем состояние стресса у человека и его последствия. Во многих публикациях я читал, что длительные стрессовые ситуации серьезно подрывают здоровье человека, но мы этого не чувствуем по себе. Наоборот, теперь, когда целиком выяснили свои возможности, думаю, мы способны пройти и через более тяжкие испытания. Вероятно, во многих случаях непрерывный стресс и в самом деле наносит вред. Верю, что это так, но следует учитывать и влияние многих других факторов. Может быть, если любишь свою работу, видишь в ней смысл жизни, если доволен свершенным тобой, пользуешься достаточным признанием, если не потерял уважение к самому себе, если любишь землю и жизнь, отрицательное влияние стресса ограничивается. Иначе чем объяснить, что в определенных ситуациях одни падают духом, а другие, наоборот, бурно проявляют себя? Или чем объяснить невероятную работоспособность сотен людей, живших и творивших в условиях непрерывного стресса? Иногда, упрощая суть дела, утверждают, будто стресс – это чуть ли не чистая химия. Прогресс науки и медицины дает нам все более убедительные, материалистические объяснения духовных процессов. Неопровержимо доказано: в критических ситуациях в крови человека увеличивается содержание адреналина, но я не могу согласиться, что вся в целом реакция человека на внешние раздражители зависит лишь от этих факторов. Я не думаю, что характер человека определяется исключительно деятельностью желез внутренней секреции.
Планы
В последнюю, кругосветную экспедицию мы еще подробнее и углубленнее будем изучать стресс. Намереваемся привлечь к этому и эндокринологов, но выводы сделаем лишь после того, как сопоставим результаты тестов. Задача облегчается тем, что мы будем располагать данными двенадцатилетних наблюдений за одними и теми же людьми. Особенно нас интересует динамика изменения личности и ее реакции. Как долго при наилучших показателях можно работать и творить в тяжелых условиях? Как изменяются мотивации и желание работать? Какое влияние на интерес оказывает профессия? И т. д.
Тщеславное одиночество
Некоторые с умилением и печалью пишут о новых отшельниках, которым море заменило досадную современную жизнь. Журналисты, писатели и читатели захлебываются от восторга, что есть, дескать, еще люди, способные порвать с городом: с его загрязненным воздухом, с шумом и кошмаром городского движения. Даже завидуют им. От странствующего одиночки требуется немного, чтобы стать любимцем публики: достаточно «приправить» свой рассказ о штормах пророческими предсказаниями вырождения человечества, гибели флоры и фауны.
С еще большим восторгом принимают тех, кто оставляет при этом любимую семью, интересную работу и солидное положение. Их назидательным примером размахивают и смущают сонмы скучающих чиновников.
С нами дело обстоит иначе. Наши экспедиции – это не бегство от цивилизации и не компенсация ее недостатков. Мы уходим в океан как экспериментаторы и возвращаемся. Мы любим море, но и не отрицаем современную жизнь. За десять лет исследований по программе «Планктон» мы совершили невероятное – не порывали со своей профессией, не чувствовали себя пришельцами на суше. Теперь я хорошо знаю: куда удобнее и легче целиком отдаться страсти, увлечению морем, тем более что заодно обретаешь и общепризнанное алиби своим житейским неудачам. Наши многолетние экспедиции и их результаты позволяют мне говорить об этом столь уверенно. Давно уже меня волнуют подобные мысли, но я не смел их высказать вслух, ибо люди могли обвинить меня в незнании моря, жизни и т. д. Теперь и я стал старше, и за спиной тысячи миль, пройденных по морям и океанам необычнейшим способом.
Пусть на меня не сердятся моряки. Я отдаю себе отчет: если бы я был профессионал, было бы по-иному. Но мои слова и мысли обращены не к профессиональным морякам, а к тем, кто собирается отправиться в морское плавание, к яхтсменам-любителям, из числа которых, как правило, выходили известные потом путешественники и спортсмены. Как бы ни было заманчиво море, как бы мы его ни любили, настоящая жизнь для нас – на суше. Не следует морем компенсировать собственные разочарования или ради него отказываться даже от частицы прекрасного в жизни. Намного полновеснее и счастливее чувствуем себя, когда сочетаем море с работой по профессии. Разумеется, это нелегко, но в жизни все истинно ценное достигается трудом и старанием.
Вот уже несколько лет нам знакома в какой-то мере слава. Вероятно, потому, что каждая следующая экспедиция была более трудной, или, возможно, муки подготовки к ним открыли нам глаза, но мы поняли, что известность, слава – тленны, преходящи, и нам стало совершенно ясно, что мы бы не смогли всю жизнь проводить экспедиции в экстремальных условиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103