Можешь выразиться более конкретно?
– Несколько месяцев назад я разорвала помолвку и с тех пор ни с кем не встречаюсь. Моя мама и друзья считают, что я… как бы это сказать, застряла. Может быть, я и застряла на дороге жизни, но по крайней мере за рулем «порше». Вы понимаете, что я имею в виду?
– Не совсем. Можно я задам несколько вопросов о твоей семье?
– Конечно, но она здесь ни при чем.
Доктор Франклин улыбается мне:
– Мы здесь не для того, чтобы искать виновных.
– Конечно, док. Если бы это была их вина, я бы первая заявила об этом. Так было бы гораздо проще, хотя вряд ли лучше. Или полезнее…
– Твои родители женаты?
– Да.
Доктор Франклин листает мою анкету.
– Твоя мать оставила себе девичью фамилию?
– Нет.
– Твоя мать Глория Нортштейн, а отец – Лео Джеймс?
– Да.
– Они женаты?
– Да. Но не друг на друге.
– Понятно, – говорит доктор и что-то записывает в свой желтый блокнот. – Разведены?
– Да, – киваю я и уточняю: – То есть отец разведен, а мама нет.
– Я не понимаю, – говорит доктор Франклин.
Похоже, он начинает раздражаться.
– Мои родители никогда не были женаты. Они жили вместе, и мое появление на свет было запланированным. Они хотели иметь ребенка, просто не собирались связывать себя узами брака и жить по правилам, принятым в обществе. Протестовали против чего-то. – Я пожимаю плечами. – Это было в шестидесятые.
– Продолжай, – кивает доктор Франклин.
– Мама решила, что хочет остепениться. Так она мне это объяснила. «Остепениться». Я думаю, это значит, что она стремилась к моногамии. А отцу было нужно что-то другое. Так что, когда мне было около года, они расстались. Я не помню их вместе. Но когда мне было три, мама вышла замуж. А отец женился, когда мне было десять, и через пять лет развелся. Он снова женился, когда мне было двадцать шесть, и с тех пор живет со своей женой.
– То есть у тебя есть отчим и мачеха?
– Да, и он, и она. Вот такая пара.
– У вас хорошие отношения? – интересуется он.
– Конечно, я лучше знаю отчима, поскольку дольше с ним общаюсь. Мама с ним вместе уже очень давно. И мачеха очень милая, но они поженились после того, как я стала жить отдельно, поэтому наши отношения вряд ли можно назвать близкими.
– Братья или сестры? – спрашивает он. – Может быть, сводные?
– Нет, я одна.
Доктор Франклин смотрит на мою анкету.
– Ты не указала вероисповедание.
– Формально я дочь Церкви радуги.
– Что? – Он уставился на меня через очки.
– Когда я родилась, мои родители посещали Церковь радуги, и я была крещена в ней. К счастью, я этого не помню. Повзрослев, я узнала об иудаизме и католицизме.
– То есть?
– Мой отчим – Говард – еврей. Мама приняла иудаизм, когда вышла за него замуж. Но я не стала.
– Почему?
– Мне было три года, док.
– Конечно, – говорит он. – Значит, ты выросла в семье евреев.
– Наполовину.
– Наполовину евреев?
– Нет-нет. Я росла то в еврейской семье, то в католической. Только моя мама больше уже не еврейка. Она очень увлеклась этим вначале, но потом потеряла интерес. Сейчас она словно вернулась в семидесятые годы – красивые песнопения, поиск богини внутри себя и все такое. Честно говоря, я считаю, что мама исповедует политеизм, А отец католик, но не очень консервативный. Если вспомнить о его разводах и так далее. Так что в моей жизни было лучшее из обоих миров: Рождество и Ханука. Сбывшаяся мечта всех детей.
– Конечно, – кивает доктор Франклин. Похоже, он устал.
Совет старших подружек и их мужья
– С Днем святого Валентина! – Я протягиваю Сильвии, Рут и Эстер открытки и коробки шоколадных конфет.
– Опять конфеты! – стонет Сильвия.
– Ах, Сильвия, веди себя прилично, – ворчит Рут. – Смотри, что Лекси нам принесла.
– Я не ем сладкого, – бормочет Сильвия. – У меня диабет, если ты вдруг забыла.
– Сильвия, я помню эти конфеты без сахара, из «Мюллерс» в «Ридинг терминал». Мне пришлось тащиться туда за ними.
– Это же целых четыре квартала, – замечает Сильвия.
– Это не главное, – перебивает ее Рут. – Спасибо, shayna.
– Спасибо, Декси! – Эстер обнимает меня за шею худыми руками, и я чувствую аромат «Шалимар». – В этом году я жду много валентинок, – говорит она.
– Рада за тебя. А остальные?
– У нас были мужья, – произносит Сильвия тем же тоном, каким обычно говорит «Я приняла слабительное».
Присаживаясь к ней на диван, я прошу:
– Расскажи мне о своем муже.
– Его звали Зигги.
Сильвия, Рут и Эстер поворачивают головы налево, кашляют, а потом одновременно плюют через плечо.
Не знаю, как реагировать на такое поведение, и спрашиваю:
– Зигги? Странное имя.
– В те времена у каждого было прозвище. Его фамилия была Зигорский, так что ее просто сократили до «Зигги». – Когда Сильвия произносит это слово, дамы снова поворачивают головы и сплевывают через левое плечо. А Сильвия продолжает: – Он был самым красивым парнем во всем квартале, но ленивее человека я в жизни не встречала. Он говорил, что мои родители достаточно богаты, чтобы содержать нас, пока не выгорит какой-нибудь из его планов по обогащению. И не собирался работать, даже когда у нас уже было двое детей. Именно тогда я начала курить.
– Курить? Почему?
– То и дело посылала Зигги за сигаретами и надеялась, что он не вернется. – Она грустно качает головой. – Но он всегда приходил домой.
– О, Сильвия…
– В конце концов я заявила ему, что компания моего отца обанкротилась и денег больше не будет. Он поверил и исчез на два месяца, а потом вернулся, чтобы сообщить, что женится на богатой шлюхе из Балтимора. Привез мне блок «Уинстона» и бумаги о разводе. Так все закончилось.
– Сильвия, мне так грустно это слышать.
– Ладно уж, – машет она рукой. – Это было так давно.
– Эстер? А ты была замужем?
– Конечно, дорогая, трижды. Постой. Трижды? Да, точно. Первого звали Луи. О, как я его любила! Высокий сильный парень, живший по соседству. Он умер от сердечного приступа через четыре года после свадьбы. Думаю, он был не таким уж сильным. После Луи я вышла замуж за Ларри. Этот был очень умен. Учитель. Любил гонять на машинах. И однажды ночью врезался в дерево. Возможно, он был не так уж и умен. А потом я встретила Генри. Он был душой любой компании. Очень обходительный. Всегда с сигаретой в зубах. Он играл в карты, танцевал и пел. Настоящий мужчина. А потом он умер от рака. Мне кажется, ему не стоило курить.
– Эстер, я так сожалею.
– Что? Нет, не стоит. Никто из них не мучился. Kina hora.
– Kina hora, – повторяют хором Рут с Эстер. Я поворачиваюсь к Рут:
– А твой муж?
– Абрахам? – Рут опускает вязанье и смотрит на меня. – Что ж… Мы выросли в одном районе, поженились после школы. Он поступил в колледж и стал учителем. Я оставалась дома и растила трех наших сыновей. Когда мальчики пошли учиться, я вызвалась работать в библиотеке в той школе, где преподавал Абрахам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
– Несколько месяцев назад я разорвала помолвку и с тех пор ни с кем не встречаюсь. Моя мама и друзья считают, что я… как бы это сказать, застряла. Может быть, я и застряла на дороге жизни, но по крайней мере за рулем «порше». Вы понимаете, что я имею в виду?
– Не совсем. Можно я задам несколько вопросов о твоей семье?
– Конечно, но она здесь ни при чем.
Доктор Франклин улыбается мне:
– Мы здесь не для того, чтобы искать виновных.
– Конечно, док. Если бы это была их вина, я бы первая заявила об этом. Так было бы гораздо проще, хотя вряд ли лучше. Или полезнее…
– Твои родители женаты?
– Да.
Доктор Франклин листает мою анкету.
– Твоя мать оставила себе девичью фамилию?
– Нет.
– Твоя мать Глория Нортштейн, а отец – Лео Джеймс?
– Да.
– Они женаты?
– Да. Но не друг на друге.
– Понятно, – говорит доктор и что-то записывает в свой желтый блокнот. – Разведены?
– Да, – киваю я и уточняю: – То есть отец разведен, а мама нет.
– Я не понимаю, – говорит доктор Франклин.
Похоже, он начинает раздражаться.
– Мои родители никогда не были женаты. Они жили вместе, и мое появление на свет было запланированным. Они хотели иметь ребенка, просто не собирались связывать себя узами брака и жить по правилам, принятым в обществе. Протестовали против чего-то. – Я пожимаю плечами. – Это было в шестидесятые.
– Продолжай, – кивает доктор Франклин.
– Мама решила, что хочет остепениться. Так она мне это объяснила. «Остепениться». Я думаю, это значит, что она стремилась к моногамии. А отцу было нужно что-то другое. Так что, когда мне было около года, они расстались. Я не помню их вместе. Но когда мне было три, мама вышла замуж. А отец женился, когда мне было десять, и через пять лет развелся. Он снова женился, когда мне было двадцать шесть, и с тех пор живет со своей женой.
– То есть у тебя есть отчим и мачеха?
– Да, и он, и она. Вот такая пара.
– У вас хорошие отношения? – интересуется он.
– Конечно, я лучше знаю отчима, поскольку дольше с ним общаюсь. Мама с ним вместе уже очень давно. И мачеха очень милая, но они поженились после того, как я стала жить отдельно, поэтому наши отношения вряд ли можно назвать близкими.
– Братья или сестры? – спрашивает он. – Может быть, сводные?
– Нет, я одна.
Доктор Франклин смотрит на мою анкету.
– Ты не указала вероисповедание.
– Формально я дочь Церкви радуги.
– Что? – Он уставился на меня через очки.
– Когда я родилась, мои родители посещали Церковь радуги, и я была крещена в ней. К счастью, я этого не помню. Повзрослев, я узнала об иудаизме и католицизме.
– То есть?
– Мой отчим – Говард – еврей. Мама приняла иудаизм, когда вышла за него замуж. Но я не стала.
– Почему?
– Мне было три года, док.
– Конечно, – говорит он. – Значит, ты выросла в семье евреев.
– Наполовину.
– Наполовину евреев?
– Нет-нет. Я росла то в еврейской семье, то в католической. Только моя мама больше уже не еврейка. Она очень увлеклась этим вначале, но потом потеряла интерес. Сейчас она словно вернулась в семидесятые годы – красивые песнопения, поиск богини внутри себя и все такое. Честно говоря, я считаю, что мама исповедует политеизм, А отец католик, но не очень консервативный. Если вспомнить о его разводах и так далее. Так что в моей жизни было лучшее из обоих миров: Рождество и Ханука. Сбывшаяся мечта всех детей.
– Конечно, – кивает доктор Франклин. Похоже, он устал.
Совет старших подружек и их мужья
– С Днем святого Валентина! – Я протягиваю Сильвии, Рут и Эстер открытки и коробки шоколадных конфет.
– Опять конфеты! – стонет Сильвия.
– Ах, Сильвия, веди себя прилично, – ворчит Рут. – Смотри, что Лекси нам принесла.
– Я не ем сладкого, – бормочет Сильвия. – У меня диабет, если ты вдруг забыла.
– Сильвия, я помню эти конфеты без сахара, из «Мюллерс» в «Ридинг терминал». Мне пришлось тащиться туда за ними.
– Это же целых четыре квартала, – замечает Сильвия.
– Это не главное, – перебивает ее Рут. – Спасибо, shayna.
– Спасибо, Декси! – Эстер обнимает меня за шею худыми руками, и я чувствую аромат «Шалимар». – В этом году я жду много валентинок, – говорит она.
– Рада за тебя. А остальные?
– У нас были мужья, – произносит Сильвия тем же тоном, каким обычно говорит «Я приняла слабительное».
Присаживаясь к ней на диван, я прошу:
– Расскажи мне о своем муже.
– Его звали Зигги.
Сильвия, Рут и Эстер поворачивают головы налево, кашляют, а потом одновременно плюют через плечо.
Не знаю, как реагировать на такое поведение, и спрашиваю:
– Зигги? Странное имя.
– В те времена у каждого было прозвище. Его фамилия была Зигорский, так что ее просто сократили до «Зигги». – Когда Сильвия произносит это слово, дамы снова поворачивают головы и сплевывают через левое плечо. А Сильвия продолжает: – Он был самым красивым парнем во всем квартале, но ленивее человека я в жизни не встречала. Он говорил, что мои родители достаточно богаты, чтобы содержать нас, пока не выгорит какой-нибудь из его планов по обогащению. И не собирался работать, даже когда у нас уже было двое детей. Именно тогда я начала курить.
– Курить? Почему?
– То и дело посылала Зигги за сигаретами и надеялась, что он не вернется. – Она грустно качает головой. – Но он всегда приходил домой.
– О, Сильвия…
– В конце концов я заявила ему, что компания моего отца обанкротилась и денег больше не будет. Он поверил и исчез на два месяца, а потом вернулся, чтобы сообщить, что женится на богатой шлюхе из Балтимора. Привез мне блок «Уинстона» и бумаги о разводе. Так все закончилось.
– Сильвия, мне так грустно это слышать.
– Ладно уж, – машет она рукой. – Это было так давно.
– Эстер? А ты была замужем?
– Конечно, дорогая, трижды. Постой. Трижды? Да, точно. Первого звали Луи. О, как я его любила! Высокий сильный парень, живший по соседству. Он умер от сердечного приступа через четыре года после свадьбы. Думаю, он был не таким уж сильным. После Луи я вышла замуж за Ларри. Этот был очень умен. Учитель. Любил гонять на машинах. И однажды ночью врезался в дерево. Возможно, он был не так уж и умен. А потом я встретила Генри. Он был душой любой компании. Очень обходительный. Всегда с сигаретой в зубах. Он играл в карты, танцевал и пел. Настоящий мужчина. А потом он умер от рака. Мне кажется, ему не стоило курить.
– Эстер, я так сожалею.
– Что? Нет, не стоит. Никто из них не мучился. Kina hora.
– Kina hora, – повторяют хором Рут с Эстер. Я поворачиваюсь к Рут:
– А твой муж?
– Абрахам? – Рут опускает вязанье и смотрит на меня. – Что ж… Мы выросли в одном районе, поженились после школы. Он поступил в колледж и стал учителем. Я оставалась дома и растила трех наших сыновей. Когда мальчики пошли учиться, я вызвалась работать в библиотеке в той школе, где преподавал Абрахам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80