И куда-то в сторону смотрит.
Может, спрашивает:
- А где Петухов?
Или произносит глубокомысленно:
- Вот вам и диалектика жизни...
А то и вовсе одно олово энергично роняет:
- Бардак!
Глядя на Алину, Гей мысленно ругал себя самыми последними словами. Какой там, к черту, эксперимент! Ведь он пошел с нею потому, что ему было приятно. Приятно - что? То, что она Алину напоминала? Да, и это. Но ведь если честно признаться самому себе, то приятно было и потому, что она красивая женщина, и она могла быть вовсе не похожей на Алину, при чем здесь похожесть! Может быть, подойти и обнять се? Да, он хотел этого, но что-то в нем было сильнее этого желания...
Значит, именно Пророков, а не Бээн являлся одним из первых, кто в грядущей гипотетической жизни, которая будет воссоздана из атомов и молекул, должен дать ответ: "С чего же все начинается?" - чтобы в той новой жизни Адам и Ева, самоповторившись, смогли избежать нелепых ошибок, которые способны доконать их жизнь.
Не мог Пророков не знать всего этого.
Огромный был у Пророкова опыт.
Пророков годился Гею в отцы.
Иногда Гей мечтал о том, чтобы у него был отец.
Вроде как первый оборонительный эшелон.
И Гей доверял Пророкову.
Может, почти как отцу.
И надеялся на него...
Вот, между тем говорил себе Адам после того, когда "Эрика" была разбита его превентивным - именно так это называется - упреждающим ударом, опять я оказался на обломках цивилизации.
И он бережно собирал пластмассовые части разбитой машинки, прикидывая мысленно, сколько раз и где, в каких редакциях, придется ему унижаться, вроде как интеллигентно выпрашивая, то есть выклянчивая, рукописи графоманов для рецензирования.
И он долго делил в уме довольно большую цифру - стоимость машинки, причем без доплаты за известные услуги, ибо пишущая машинка тоже была дефицитом, - на цифру весьма небольшую, соответствующую стоимости рецензии на рукопись объемом в двадцать четыре страницы, причем без учета угощения или презента за выданный опус.
И вся эта арифметика производила на него до того неизгладимое впечатление, что Адам почти забывал о ссоре с Евой и первопричинах этой ссоры.
- Надо просто жить, - шептал Адам подавленно, сидя на пластмассовых обломках цивилизации, - жить надо просто, просто жить надо...
АТАМХОТЬТРАВАНЕРАСТИ.
А временами, когда обломки собрать без веника было невозможно, он истово желал, чтобы у него появился волшебный браслет, как у известного литературного демона, с помощью которого можно было бы в мгновение ока перенестись куда-нибудь в тридесятое государство, где нет подобной Евы с ее формулой жизни, а в крайнем случае, ввиду определенных трудностей с визовыми поездками, получить хотя бы машинку печатную.
Как презент от фирмы за рекламу самосожжения.
Увы, такого браслета у Адама не было.
И он оставался в одной из двух комнат, именно в той, которую Ева, когда бывала в добром расположении духа, не то великодушно, не то снисходительно называла кабинетом, хотя правильнее было бы называть, как считал Адам, клеткой манкурта, манкурта суперсовременного, обученного социологическим творчеством заниматься.
Он относил в мусоропровод обломки цивилизации, снова садился за стол и смотрел с отвращением на чистый лист бумаги.
Это было для него сущим наказанием.
Стараясь думать о своей диссертации, которую осталось начать да кончить, как мрачно говорил себе Адам, он сердился, обижался на Еву, мысленно давая себе слово никогда и ничего общего, кроме детей, не иметь с этой женщиной лживой, коварной, неверной, злой, какой там еще?
И это продолжалось день, два, от силы - три дня, а потом он исподволь искал примирения с нею, страдал от затяжной размолвки и мучительно пытался понять, стоило ли им ссориться и почему все это происходит между ними - и чем дальше, тем чаще.
И рано или поздно он улыбался Еве как ни в чем не бывало, и она тоже оттаивала, хотя только сверху, как вечная мерзлота на Аляске, где в студенческие годы Адам писал свою дипломную работу.
И при первой возможности Адам и Ева предавались любви, чтобы наутро снова начать бесплодные, утомительные, нудные разговоры о Евочке и об Эндэа, точнее, только о Евочке, в которой, как тайно думал он - иногда говоря об этом и вслух, - было нечто такое, что роднило ее с его Евой, а может, и с другими женщинами тоже, как думал он с некоторой надеждой, что в этом смысле его Ева не является исключением, что исключения вообще нет, что все женщины такие, как Евочка, что это и есть жизнь.
И что надо, скорее всего, просто жить.
С чем в душе он был не согласен.
Как бы не обращая внимания на телевизор, Алина смотрела на церковь.
На ту самую, в которой сегодня венчался ее муж.
С другой, естественно, женщиной.
Все противоестественное - естественно.
Нечто вроде нового закона природы.
- А вы знаете, - произнесла она, - в этой же церкви несколько лет назад венчалась я...
- С женихом сегодняшней невесты? - брякнул Гей, недовольный тем, что Алина перебила его размышление о Пророкове.
- Естественно.
- И звучала та же мелодия?
- Естественно.
- И звучали те же слова пастыря?
- Естественно! Естественно!..
В самом деле, все было естественно.
И все же почему Гей ни разу не спросил у самого Пророкова?
Ведь была, казалось, была возможность!
Нет, конечно, не тогда, в день знакомства, когда Пророков назвал Гея земляком-лунинцем.
В ту пору Гей, к стыду его сказать, еще не задумывался ни над какими такими вопросами.
Встречи с Пророковым случались и позже, и не только в обкоме партии там, на родине Гея, но и в Москве.
"На аэродроме его встречали..."
Были в Красной Папке и бесхитростные записи, заметки и даже отдельные фразы, которые не имели четкого жанрового обозначения. Уроки графомании, как считал Гей.
Что касается отдельных фраз, то это были высказывания Пророкова.
Высказывания - новый жанр?
Например, он говорил:
- Разбирались, разбирались... в футбол играли!
То есть перепоручали один другому.
Это уже целый роман.
Или он говорил так:
- Лошадь в цирке танцевать учат, а мы человека не можем научить как следует работать!
Тоже роман.
Дилогия, а то и трилогия.
Но, разумеется. Пророков имел в виду по человека вообще, а какого-то конкретного лодыря, ну, может, нескольких людей, небольшой разгильдяйский коллектив, но никак не все наше общество.
- Вы как будто временами проваливаетесь, - сказала ему Алина, отходя от окна.
Она сама подлила себе фанты в бокал.
А заодно и Гею.
Он посмотрел на нее с недоумением:
- Куда я проваливаюсь?
- Ну, не знаю...
Она пожала плечами, и Гей уловил в этом жесте проявление тайной обиды на него.
- Я воссоздаю свое будущее из атомов и молекул, - сказал он.
- Как Адам? - Она мельком глянула на экран, словно уже потеряв интерес к тому, что там происходило.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115