Но раз она тебе не подходит… – Молодая женщина махнула Аполлодору: – Подведи-ка сюда эту северянку. И тех, клейменных, тоже.
Станиен остолбенел. Приподнявшись на локте, он глядел, как Аполлодор подвел тевтонку и трех мужчин к покупательнице, и та, вопреки обычаю, не осмотрела рабов, а приказала своему управляющему отослать их в ее дом. Пока ее доверенный расплачивался с работорговцем, лицо толстяка все больше и больше наливалось кровью, нижняя губа выпятилась, ноздри орлиного носа затрепетали от волнения. Как?! Ему, Гнею Станиену, помешали сторговать рабыню?… И кто помешал?… Вольноотпущенница Фабия! Весь Рим знает, что Станиен любит поторговаться. Это одно из его развлечений. И вдруг бывшая рабыня осмеливается лишить его этого удовольствия!.. Из-под носа у сенатора перехватила товар!.. Какая наглость!
Сенатор готов был разразиться бранью, но из чувства собственного достоинства сдержался, притворившись, что ничуть не задет случившимся. Заметив Клеона, он сделал вид, будто именно этот пастух и был ему нужен.
– Сколько возьмешь за этого малого?
– Восемьсот сестерциев.
Рассчитывая, что Фабия не будет делать новых покупок, сенатор не смог устоять перед соблазном поторговаться:
– За пастуха восемьсот сестерциев?… В уме ли ты?
Клеон умоляюще взглянул на Фабию. Она кивнула мальчику и нарочито певуче обратилась к сенатору:
– Если и этот раб для тебя дорог, о Станиен, разреши мне взять его! Я готова уплатить за него восемьсот сестерциев.
Станиен вспыхнул. Нет, это уж слишком!
– Я не сказал, что он для меня дорог, – надменно процедил он. – Я сказал, что это несуразная цена за пастуха-мальчишку.
Фабия пленительно улыбнулась сенатору:
– А мне этот мальчишка ужасно понравился! Я бы уплатила за него даже восемьсот десять сестерциев. Надеюсь, ты уступишь его мне?
– Мне самому он нужен! – сухо отрезал Станиен. – Я даю восемьсот.
Аполлодор изогнулся в льстивом поклоне:
– Прости, о достойнейший Гней Станиен… Не разоряй своего покорного слугу… Прекрасная Фабия предлагает за пастуха восемьсот десять сестерциев. И это справедливая цена: ведь пастух продается не один, а с соб…
Станиен побагровел:
– Но я сказал, что он мне нужен! Я первый стал его приторговывать. Я тоже могу заплатить восемьсот десять сестерциев.
– О-о!.. – с притворным огорчением протянула Фабия. – Как ты нелюбезен, Гней Станиен! Тебе ничего не стоит найти на рынке другого пастуха. А я хочу именно этого. И готова дать за него восемьсот пятнадцать.
– И я хочу этого пастуха! – рассердился Гней Станиен. – Плачу восемьсот двадцать.
– Восемьсот тридцать! – набивала цену Фабия.
– Восемьсот тридцать пять… – дрогнувшим голосом сказал толстяк.
Глаза Фабии лукаво заискрились. Она снова набавила цену. Станиен – также. Клеон с замиранием сердца следил за торгом. Он понимал, что о нем уже забыли, что спор идет о чем-то большем, чем покупка раба. Голос женщины становился все певучее и выше, глаза насмешливее – ей, видно, доставляло удовольствие дразнить толстяка. А тот, в запальчивости, брызгал слюной и колотил кулаком по краю лектики.
– Девятьсот пятьдесят! – прохрипел он, задыхаясь. Фабия рассмеялась и махнула рукой:
– Клянусь Венерой-прародительницей, ты непобедим, Гней Станиен! Отступаю! – Она кивнула своим рабам, и они, подхватив лектику, двинулись в путь.
Клеон с отчаянием глядел ей вслед. Аполлодор, боявшийся Льва, не решился подвести Клеона к покупателю, а приказал мальчику самому подойти к новому господину.
– Отныне ты принадлежишь достославному сенатору Гнею Станиену! – торжественно возвестил он.
Клеон послушно сделал несколько шагов к лектике сенатора.
Станиен сердито посмотрел на пастуха. Он уже остыл и был недоволен покупкой. Он явился сюда не за мальчишкой. Теперь отступление было уж невозможно: вокруг стояли его клиенты, рабы и толпа уличных зевак, привлеченных спором сенатора с вольноотпущенницей. Главное теперь – не выдать досады, сделать вид, будто это простая прихоть вельможи: ни с того ни с сего заплатить за мальчишку на полтораста сестерциев больше, чем просил работорговец вначале. Но… какая это глупость! Как это досадно!
Он приказал своему казначею осмотреть купленного раба и расплатиться с Аполлодором. Пока доверенный Станиена, желая убедиться в ловкости и гибкости нового раба, заставлял его прыгать, приседать и бегать, Лев сидел смирно и только удивленно следил за мальчиком, но, когда, приказав Клеону раздеться, чужой человек вздумал до него дотронуться, Лев прыгнул вперед и, став между Клеоном и казначеем, зарычал.
– Убери свою собаку! – крикнул казначей Аполлодору.
– Она принадлежит не мне, а пастуху, которого купил твой господин.
– Я этого зверя не торговал, – запротестовал Гней Станиен. – Можешь взять его себе!
– На титульной дощечке написано, что пастух продается с собакой.
– Но мне не нужна собака! Ты мне ее не продавал!
– Я предупреждал тебя, но ты не дал мне договорить, – возразил Аполлодор.
– Я расторгну сделку, если ты не уберешь пса!
Аполлодор сделал вид, будто принимает слова сенатора за шутку:
– Не смейся над бедным торговцем, высокочтимый Гней Станиен! Ты отбил пастуха у Фабии. Все это видели и восхищались твоей твердостью. А собаку ты получаешь даром, в придачу к пастуху. Такого пса даром!.. Подумай, как это выгодно! Но, если пес тебе не нравится, в твоей воле отравить его…
Клеон ахнул и прижал к себе голову Льва. Испугавшись, что мальчик натравит собаку на него или на свиту Гнея, Аполлодор изогнулся в почтительном поклоне чуть не до земли:
– Ты только взгляни, что за пес! Клянусь Янусом, охранителем входов, такой собаки не сыщешь во всем Риме! Какое прекрасное украшение у дверей твоего дома!.. А если пошлешь его в деревню сторожить стада, то и ты и вилик можете спать спокойно: ни одна овца у вас не пропадет.
Чувствуя, что собравшиеся вокруг зеваки подсмеиваются над ним, Станиен опустился на подушки:
– Ты утомил меня своей болтовней… Кончай скорее, Гета.
Казначей и торговец обменялись обычными при покупке раба фразами. Аполлодор получил деньги. Клеон стал собственностью толстяка Станиена и печально побрел за его лектикой. Лев шел рядом с мальчиком, свирепо косясь на чужих людей, которые окружили его хозяина.
Глава 4. Новая опасность
Рядом с лектикой шагал номенклатор. Обязанностью этого раба было называть имена людей, которые кланялись его хозяину. Станиен на этот раз не слушал номенклатора и никого не замечал, хотя обычно строго соблюдал правила вежливости. В ушах его все еще звучал смех Фабии, и он мысленно осыпал ее бранью: «Проклятие той минуте, когда жезл свободы коснулся твоей головы!.. Пусть Эскулап Исцелитель нашлет на тебя проказу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Станиен остолбенел. Приподнявшись на локте, он глядел, как Аполлодор подвел тевтонку и трех мужчин к покупательнице, и та, вопреки обычаю, не осмотрела рабов, а приказала своему управляющему отослать их в ее дом. Пока ее доверенный расплачивался с работорговцем, лицо толстяка все больше и больше наливалось кровью, нижняя губа выпятилась, ноздри орлиного носа затрепетали от волнения. Как?! Ему, Гнею Станиену, помешали сторговать рабыню?… И кто помешал?… Вольноотпущенница Фабия! Весь Рим знает, что Станиен любит поторговаться. Это одно из его развлечений. И вдруг бывшая рабыня осмеливается лишить его этого удовольствия!.. Из-под носа у сенатора перехватила товар!.. Какая наглость!
Сенатор готов был разразиться бранью, но из чувства собственного достоинства сдержался, притворившись, что ничуть не задет случившимся. Заметив Клеона, он сделал вид, будто именно этот пастух и был ему нужен.
– Сколько возьмешь за этого малого?
– Восемьсот сестерциев.
Рассчитывая, что Фабия не будет делать новых покупок, сенатор не смог устоять перед соблазном поторговаться:
– За пастуха восемьсот сестерциев?… В уме ли ты?
Клеон умоляюще взглянул на Фабию. Она кивнула мальчику и нарочито певуче обратилась к сенатору:
– Если и этот раб для тебя дорог, о Станиен, разреши мне взять его! Я готова уплатить за него восемьсот сестерциев.
Станиен вспыхнул. Нет, это уж слишком!
– Я не сказал, что он для меня дорог, – надменно процедил он. – Я сказал, что это несуразная цена за пастуха-мальчишку.
Фабия пленительно улыбнулась сенатору:
– А мне этот мальчишка ужасно понравился! Я бы уплатила за него даже восемьсот десять сестерциев. Надеюсь, ты уступишь его мне?
– Мне самому он нужен! – сухо отрезал Станиен. – Я даю восемьсот.
Аполлодор изогнулся в льстивом поклоне:
– Прости, о достойнейший Гней Станиен… Не разоряй своего покорного слугу… Прекрасная Фабия предлагает за пастуха восемьсот десять сестерциев. И это справедливая цена: ведь пастух продается не один, а с соб…
Станиен побагровел:
– Но я сказал, что он мне нужен! Я первый стал его приторговывать. Я тоже могу заплатить восемьсот десять сестерциев.
– О-о!.. – с притворным огорчением протянула Фабия. – Как ты нелюбезен, Гней Станиен! Тебе ничего не стоит найти на рынке другого пастуха. А я хочу именно этого. И готова дать за него восемьсот пятнадцать.
– И я хочу этого пастуха! – рассердился Гней Станиен. – Плачу восемьсот двадцать.
– Восемьсот тридцать! – набивала цену Фабия.
– Восемьсот тридцать пять… – дрогнувшим голосом сказал толстяк.
Глаза Фабии лукаво заискрились. Она снова набавила цену. Станиен – также. Клеон с замиранием сердца следил за торгом. Он понимал, что о нем уже забыли, что спор идет о чем-то большем, чем покупка раба. Голос женщины становился все певучее и выше, глаза насмешливее – ей, видно, доставляло удовольствие дразнить толстяка. А тот, в запальчивости, брызгал слюной и колотил кулаком по краю лектики.
– Девятьсот пятьдесят! – прохрипел он, задыхаясь. Фабия рассмеялась и махнула рукой:
– Клянусь Венерой-прародительницей, ты непобедим, Гней Станиен! Отступаю! – Она кивнула своим рабам, и они, подхватив лектику, двинулись в путь.
Клеон с отчаянием глядел ей вслед. Аполлодор, боявшийся Льва, не решился подвести Клеона к покупателю, а приказал мальчику самому подойти к новому господину.
– Отныне ты принадлежишь достославному сенатору Гнею Станиену! – торжественно возвестил он.
Клеон послушно сделал несколько шагов к лектике сенатора.
Станиен сердито посмотрел на пастуха. Он уже остыл и был недоволен покупкой. Он явился сюда не за мальчишкой. Теперь отступление было уж невозможно: вокруг стояли его клиенты, рабы и толпа уличных зевак, привлеченных спором сенатора с вольноотпущенницей. Главное теперь – не выдать досады, сделать вид, будто это простая прихоть вельможи: ни с того ни с сего заплатить за мальчишку на полтораста сестерциев больше, чем просил работорговец вначале. Но… какая это глупость! Как это досадно!
Он приказал своему казначею осмотреть купленного раба и расплатиться с Аполлодором. Пока доверенный Станиена, желая убедиться в ловкости и гибкости нового раба, заставлял его прыгать, приседать и бегать, Лев сидел смирно и только удивленно следил за мальчиком, но, когда, приказав Клеону раздеться, чужой человек вздумал до него дотронуться, Лев прыгнул вперед и, став между Клеоном и казначеем, зарычал.
– Убери свою собаку! – крикнул казначей Аполлодору.
– Она принадлежит не мне, а пастуху, которого купил твой господин.
– Я этого зверя не торговал, – запротестовал Гней Станиен. – Можешь взять его себе!
– На титульной дощечке написано, что пастух продается с собакой.
– Но мне не нужна собака! Ты мне ее не продавал!
– Я предупреждал тебя, но ты не дал мне договорить, – возразил Аполлодор.
– Я расторгну сделку, если ты не уберешь пса!
Аполлодор сделал вид, будто принимает слова сенатора за шутку:
– Не смейся над бедным торговцем, высокочтимый Гней Станиен! Ты отбил пастуха у Фабии. Все это видели и восхищались твоей твердостью. А собаку ты получаешь даром, в придачу к пастуху. Такого пса даром!.. Подумай, как это выгодно! Но, если пес тебе не нравится, в твоей воле отравить его…
Клеон ахнул и прижал к себе голову Льва. Испугавшись, что мальчик натравит собаку на него или на свиту Гнея, Аполлодор изогнулся в почтительном поклоне чуть не до земли:
– Ты только взгляни, что за пес! Клянусь Янусом, охранителем входов, такой собаки не сыщешь во всем Риме! Какое прекрасное украшение у дверей твоего дома!.. А если пошлешь его в деревню сторожить стада, то и ты и вилик можете спать спокойно: ни одна овца у вас не пропадет.
Чувствуя, что собравшиеся вокруг зеваки подсмеиваются над ним, Станиен опустился на подушки:
– Ты утомил меня своей болтовней… Кончай скорее, Гета.
Казначей и торговец обменялись обычными при покупке раба фразами. Аполлодор получил деньги. Клеон стал собственностью толстяка Станиена и печально побрел за его лектикой. Лев шел рядом с мальчиком, свирепо косясь на чужих людей, которые окружили его хозяина.
Глава 4. Новая опасность
Рядом с лектикой шагал номенклатор. Обязанностью этого раба было называть имена людей, которые кланялись его хозяину. Станиен на этот раз не слушал номенклатора и никого не замечал, хотя обычно строго соблюдал правила вежливости. В ушах его все еще звучал смех Фабии, и он мысленно осыпал ее бранью: «Проклятие той минуте, когда жезл свободы коснулся твоей головы!.. Пусть Эскулап Исцелитель нашлет на тебя проказу!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70