Или это все же насмешка?… Андрэ сидит в гнездышке, свитом из рваной бумаги и колесных цепей, и взирает на вас так по-человечески проницательно, ожидающе и кротко, что в голову поневоле приходят мысли об итальянской живописи. И об эволюции.
Вы не очень-то жалуете эволюцию, несмотря на бесспорное сходство человека с приматами. Конечно, в теории Дарвина вы не сомневаетесь; даже, помнится, защищали ее, будучи примерной школьницей, в спорах с бабушкой Мати. Старая бабушка не верила в эволюцию. Она верила в буквальное прочтение Книги Бытия. Она вообще мало во что верила, кроме Библии, Имельды Маркос и адобо из осьминога. Бабушка Мати не принимала эволюции даже раньше, живя в Окленде, штат Калифорния, а сейчас, переехав в родную деревню неподалеку от Манилы, и подавно ее отвергает. Вы же, напротив, всегда принимали эволюцию как данность, однако до встречи с Даймондом считали ее пройденным этапом, отработанным механизмом, которому место на свалке. Подобно миллионам самонадеянных шовинистов, вы считали человека венцом творения, апофеозом эволюционного процесса. Поразительная наивность, Гвендолин!
Разве могут люди, с их предрасположенностью к убийству, пыткам, рабству, насилию, каннибализму, мародерству, рекламе, коврам и гольфу, – разве могут они всерьез рассматриваться как успешный результат грандиозного эксперимента длиной в четыре миллиарда лет? Допустим, человечество как биологический вид достигло в своем развитии предела возможного; но это же не значит, что эволюция махнула на нас рукой! У нее в рукаве наверняка припасен какой-нибудь внечеловеческий сценарий дальнейших событий. Мы клеймим варварские и невоздержанные модели поведения как «бесчеловечные», а между тем именно они являются бесспорно и определяюще человеческими, ибо ни одно живое существо не замечено в регулярном отправлении подобных мерзостей. Разумеется, это не отрицает наших относительно редко встречающихся добродетелей и определенных эстетических триумфов, однако если допустить, что за ближайшим поворотом нас не поджидает форма существования, хотя бы на пару делений превосходящая человеческую, то придется сделать неутешительный вывод: у эволюции произошло преждевременное семяизвержение.
Так или иначе похоже, что Андрэ, несмотря на сдержанную задумчивость ренессансной физиономии, перенес заточение с пользой для здоровья. По пути к вашему дому он ведет себя необычно послушно, моторные навыки не нарушены, глаза оживленно сверкают. Теперь остается решить, что с ним делать, пока не вернется Белфорд. С момента вашего последнего визита в туалет прошло много часов, и мочевой пузырь, растревоженный даймондовскими тычками, горит и лопается, как спелая дыня. Конечно, не хочется оставлять Андрэ без присмотра, однако еще меньше хочется брать его с собой в туалет. Ни одна уважающая себя женщина не согласится писать в присутствии обезьяны.
После некоторых раздумий вы берете Андрэ за ошейник и, стиснув коленки, ковыляете в туалет. Там вы сажаете его в ванну, привязываете поводок к водопроводному крану и задергиваете душевую занавеску. Скорей-скорей… Поток начинает струиться еще на подлете задницы к унитазу. Еще чуть-чуть – и было бы поздно! Однако радоваться рано: не успеваете вы сцедить и пригоршни, как Андрэ срывает душевую клеенку, словно это флаг ненавистного тирана, и с обезьяньей непосредственностью оглядывает вас с ног до головы. Вы пытаетесь придержать напор, но боль слишком сильна; остается только покраснеть, отвернуться и продолжать процесс. Андрэ, насколько известно, никогда не встречался с макакой дамского пола, но почему-то вам кажется, что он прекрасно осознает смысл происходящего. Помня об этом, вы воровато-торопливым движением подмахиваетесь салфеткой и, неловко отвернувшись, натягиваете трусики.
Пахнет от вас как от лотка на карнавале крабов и креветок, однако о горячем душе и смене белья говорить не приходится, пока… Пока что? Вы и сами не знаете. Наверное, надо просто сесть и спокойно подумать.
Когда вы отвязываете Андрэ от водопровода, выражение его морды напоминает уже не Мону Лизу, а «Смеющегося кавалера» работы Франса Халса. При желании это даже можно принять за ухмылку. Ларри Даймонд говорил – вы уже не упомните, по какому поводу, – что лягушки обладают необычайно большим мочевым пузырем, хранящим запас воды на тот случай, если придется долго оставаться на суше. Будь человек хоть в этом похож на Номмо, вам не пришлось бы посещать туалет в компании бесстыжего животного.
18:49
«И воскишит Нил лягушками, и поднимутся они, и придут в твой дворец, и в спальню твою, и на постель твою, и в дома чиновников твоих, и к народу твоему, и в печи твои, и в квашни твои. И в тебе, и в народе твоем, и во всех слугах окажутся лягушки».
Так гласит Ветхий Завет, Исход, глава восьмая. Интересно, думаете вы, в каком веке это написано? И какой тут смысл? Сейчас, похоже, все происходит с точностью до наоборот: народы и чиновники воскишают, а численность лягушек уменьшается.
Вы вслух перечитываете последнюю строчку: «И в тебе, и в народе твоем, и во всех слугах окажутся лягушки». Андрэ внимательно слушает. Он привязан к радиатору в гостиной (хоть какая-то польза от старой системы отопления) и забавляется буханкой ржаного хлеба. Макака предпочла бы хлеб с изюмом, но такого хлеба у вас нет, а потакать вкусам животного уже надоело.
– Не понимаю я библейского языка, Андрэ, – жалуетесь вы. – По крайней мере Ларри Даймонд не врал, когда говорил, что Египет был захвачен лягушками. Хотя лучше бы он врал. А если все остальное тоже правда? Давай-ка еще почитаем!
С того момента, как вы раскрыли старую Библию бабушки Мати, обезьяна вела себя спокойно, прилежно и уважительно; поневоле закрадывается мысль о христианской природе животного, о том, что оно действительно переродилось. Чушь, конечно! Этого не может быть. Простое совпадение или трюк. И тем не менее – хорошенькая картина: вы важно восседаете в своем любимом кресле с Библией на коленях, читая слово Божье внимательной варварийской обезьяне, – и в этот момент из входной двери, которую вы приоткрыли на случай, если в коридоре появится Кью-Джо, вышагивает Белфорд Данн.
18:56
Белфорд рыдает.
Это не преувеличение. Он действительно заливается слезами размером с гуппи, потрясенный не столько встречей с любимым питомцем, сколько зрелищем, которое ему открылось: вы помирились с бывшим недругом и умиротворенно читаете ему Священное Писание.
А сквозь слезы сияет такая яркая, ослепительная улыбка, что вы не удивились бы, превратись он в ходячую радугу. В этой улыбке ясно читается счастливая мысль: «Наконец-то мечты осуществились! Вот моя семья, два возлюбленных существа – в уюте и согласии наслаждаются общением и постигают мудрость и величие Божье».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
Вы не очень-то жалуете эволюцию, несмотря на бесспорное сходство человека с приматами. Конечно, в теории Дарвина вы не сомневаетесь; даже, помнится, защищали ее, будучи примерной школьницей, в спорах с бабушкой Мати. Старая бабушка не верила в эволюцию. Она верила в буквальное прочтение Книги Бытия. Она вообще мало во что верила, кроме Библии, Имельды Маркос и адобо из осьминога. Бабушка Мати не принимала эволюции даже раньше, живя в Окленде, штат Калифорния, а сейчас, переехав в родную деревню неподалеку от Манилы, и подавно ее отвергает. Вы же, напротив, всегда принимали эволюцию как данность, однако до встречи с Даймондом считали ее пройденным этапом, отработанным механизмом, которому место на свалке. Подобно миллионам самонадеянных шовинистов, вы считали человека венцом творения, апофеозом эволюционного процесса. Поразительная наивность, Гвендолин!
Разве могут люди, с их предрасположенностью к убийству, пыткам, рабству, насилию, каннибализму, мародерству, рекламе, коврам и гольфу, – разве могут они всерьез рассматриваться как успешный результат грандиозного эксперимента длиной в четыре миллиарда лет? Допустим, человечество как биологический вид достигло в своем развитии предела возможного; но это же не значит, что эволюция махнула на нас рукой! У нее в рукаве наверняка припасен какой-нибудь внечеловеческий сценарий дальнейших событий. Мы клеймим варварские и невоздержанные модели поведения как «бесчеловечные», а между тем именно они являются бесспорно и определяюще человеческими, ибо ни одно живое существо не замечено в регулярном отправлении подобных мерзостей. Разумеется, это не отрицает наших относительно редко встречающихся добродетелей и определенных эстетических триумфов, однако если допустить, что за ближайшим поворотом нас не поджидает форма существования, хотя бы на пару делений превосходящая человеческую, то придется сделать неутешительный вывод: у эволюции произошло преждевременное семяизвержение.
Так или иначе похоже, что Андрэ, несмотря на сдержанную задумчивость ренессансной физиономии, перенес заточение с пользой для здоровья. По пути к вашему дому он ведет себя необычно послушно, моторные навыки не нарушены, глаза оживленно сверкают. Теперь остается решить, что с ним делать, пока не вернется Белфорд. С момента вашего последнего визита в туалет прошло много часов, и мочевой пузырь, растревоженный даймондовскими тычками, горит и лопается, как спелая дыня. Конечно, не хочется оставлять Андрэ без присмотра, однако еще меньше хочется брать его с собой в туалет. Ни одна уважающая себя женщина не согласится писать в присутствии обезьяны.
После некоторых раздумий вы берете Андрэ за ошейник и, стиснув коленки, ковыляете в туалет. Там вы сажаете его в ванну, привязываете поводок к водопроводному крану и задергиваете душевую занавеску. Скорей-скорей… Поток начинает струиться еще на подлете задницы к унитазу. Еще чуть-чуть – и было бы поздно! Однако радоваться рано: не успеваете вы сцедить и пригоршни, как Андрэ срывает душевую клеенку, словно это флаг ненавистного тирана, и с обезьяньей непосредственностью оглядывает вас с ног до головы. Вы пытаетесь придержать напор, но боль слишком сильна; остается только покраснеть, отвернуться и продолжать процесс. Андрэ, насколько известно, никогда не встречался с макакой дамского пола, но почему-то вам кажется, что он прекрасно осознает смысл происходящего. Помня об этом, вы воровато-торопливым движением подмахиваетесь салфеткой и, неловко отвернувшись, натягиваете трусики.
Пахнет от вас как от лотка на карнавале крабов и креветок, однако о горячем душе и смене белья говорить не приходится, пока… Пока что? Вы и сами не знаете. Наверное, надо просто сесть и спокойно подумать.
Когда вы отвязываете Андрэ от водопровода, выражение его морды напоминает уже не Мону Лизу, а «Смеющегося кавалера» работы Франса Халса. При желании это даже можно принять за ухмылку. Ларри Даймонд говорил – вы уже не упомните, по какому поводу, – что лягушки обладают необычайно большим мочевым пузырем, хранящим запас воды на тот случай, если придется долго оставаться на суше. Будь человек хоть в этом похож на Номмо, вам не пришлось бы посещать туалет в компании бесстыжего животного.
18:49
«И воскишит Нил лягушками, и поднимутся они, и придут в твой дворец, и в спальню твою, и на постель твою, и в дома чиновников твоих, и к народу твоему, и в печи твои, и в квашни твои. И в тебе, и в народе твоем, и во всех слугах окажутся лягушки».
Так гласит Ветхий Завет, Исход, глава восьмая. Интересно, думаете вы, в каком веке это написано? И какой тут смысл? Сейчас, похоже, все происходит с точностью до наоборот: народы и чиновники воскишают, а численность лягушек уменьшается.
Вы вслух перечитываете последнюю строчку: «И в тебе, и в народе твоем, и во всех слугах окажутся лягушки». Андрэ внимательно слушает. Он привязан к радиатору в гостиной (хоть какая-то польза от старой системы отопления) и забавляется буханкой ржаного хлеба. Макака предпочла бы хлеб с изюмом, но такого хлеба у вас нет, а потакать вкусам животного уже надоело.
– Не понимаю я библейского языка, Андрэ, – жалуетесь вы. – По крайней мере Ларри Даймонд не врал, когда говорил, что Египет был захвачен лягушками. Хотя лучше бы он врал. А если все остальное тоже правда? Давай-ка еще почитаем!
С того момента, как вы раскрыли старую Библию бабушки Мати, обезьяна вела себя спокойно, прилежно и уважительно; поневоле закрадывается мысль о христианской природе животного, о том, что оно действительно переродилось. Чушь, конечно! Этого не может быть. Простое совпадение или трюк. И тем не менее – хорошенькая картина: вы важно восседаете в своем любимом кресле с Библией на коленях, читая слово Божье внимательной варварийской обезьяне, – и в этот момент из входной двери, которую вы приоткрыли на случай, если в коридоре появится Кью-Джо, вышагивает Белфорд Данн.
18:56
Белфорд рыдает.
Это не преувеличение. Он действительно заливается слезами размером с гуппи, потрясенный не столько встречей с любимым питомцем, сколько зрелищем, которое ему открылось: вы помирились с бывшим недругом и умиротворенно читаете ему Священное Писание.
А сквозь слезы сияет такая яркая, ослепительная улыбка, что вы не удивились бы, превратись он в ходячую радугу. В этой улыбке ясно читается счастливая мысль: «Наконец-то мечты осуществились! Вот моя семья, два возлюбленных существа – в уюте и согласии наслаждаются общением и постигают мудрость и величие Божье».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98