Сырой плащ, однако, пришлось снять, открыв для обозрения более-менее сухое облегающее черное платье.
– Кью-Джо – ваша подруга?
– Да! – гавкаете вы в ответ. И тут же осознаете, что уже во второй раз за сегодня – да и вообще за все время – признали вашу дружбу с толстухой. Первый раз это произошло утром, в полиции. К румянцу на щеках прибавляется еще несколько клубничных мазков.
– И домой, насколько вам известно, она не возвращалась?
– Вот именно.
– Есть какие-нибудь соображения? Где она может быть?
– Нет, откуда? Она пошла к вам, а дальше следы обрываются! У вас хватает отваги посмотреть ему в глаза. Теперь, когда капилляры больше не лопаются, эти густо-голубые глаза можно было бы даже назвать симпатичными, если бы они не были насмешливыми, как вороны, и развратными, как блохи.
– Вчера.
– В смысле?
– Вчера. Кью-Джо «пошла ко мне», как вы изволили выразиться, вчера вечером. Она пришла, чтобы посмотреть слайды, сделанные во время моего недавнего вояжа. Это было чисто деловое мероприятие.
– Правильно. А когда деловая часть закончилась, она решила остаться и перейти, так сказать, к личной части.
Даймонд улыбается. Острая улыбка царапает, как кошачий коготь. Впрочем, есть в ней нечто приятное, словно играючи дерется любимый котенок.
– Как раз наоборот, – возражает он. – Кью-Джо ушла, не дождавшись даже окончания деловой части.
– Ах вот как? – Должно быть, извращенец подступил со столь неслыханными поползновениями, что и склонной к эксцентрике Кью-Джо пришлось выскочить за дверь. – Значит, вы ее напугали?
Он снова улыбается. Кошачий коготок скребет по лицу.
– Даже если она испугалась, в чем я сильно сомневаюсь, то уж точно не меня. Потому что меня в тот момент в комнате не было.
– Как это?
– А вот так, Гвендолин! – От тона, каким он произносит ваше имя, трепещут легкие; таким тоном Уильям Берроуз мог бы заказать стаканчик детской шипучки. – Мы с вашей подругой сидели и смотрели слайды Тимбукту, а потом я отлучился в туалет. А когда вернулся, ее уже не было.
14:20
– Не было?
– Не было.
Официантка поставила на стол напитки, однако не спешит уходить, переминается с ноги на ногу. Вы смотрите на нее со смешанным чувством – раздражение пополам с жалостью, – вспоминая, что наивные юные жертвы зачастую испытывают болезненное влечение к маньякам-убийцам. Даймонд тоже смотрит на нее, что неудивительно: куда еще смотреть, если она буквально нависает над столом?
– Надеюсь, вы не будете возражать, если хозяин переключит программу? – Официантка дергает плечом в сторону висящего на стене девятнадцатидюймового телевизора, где по спортивному каналу идет трансляция бейсбольного матча. – Президент должен выступить с обращением.
Вы хмуритесь: надо же было приравнять вас к тем чипсоедам, которые прожигают жизни и мозги, изо дня в день поглощая спортивные программы! Даймонд, со своей стороны, подмигивает и отвечает:
– Валяй, красавица, включай эту старую жабу! Хоть посмеемся.
Менеджер, взгромоздившись на высокий стул и поднявшись на цыпочки, вручную переключает каналы. Питчер испаряется на полуразмахе, а вместо его является – нет, не светлый лик ангела-спасителя, и даже не доктор Ямагучи, как можно было бы ожидать, а человек, которого журналисты до сих пор называют «лидером свободного мира». Кашлянув и подкорректировав выражение лица, президент обращается к той неумолимо уменьшающейся части населения, которая не попрошайничает, не курит крэк и не увлекается боулингом.
– Так вот, Гвендолин. Когда я наконец покинул санузел, ваша подруга…
– Ш-ш-ш! – шипите вы. – Я хочу послушать. Даймонд вздергивает подбородок и смотрит с выражением, расширяющим смысловое поле слова «сарказм»; с выражением, каждый циничный нюанс которого ставит под сомнение искренность вашей заботы о Кью-Джо.
– Между прочим, – говорите вы, – у меня еще есть работа. И клиенты, за которых я отвечаю. Вдруг президент скажет что-нибудь важное.
– Да пожалуйста! – Даймонд подносит к губам стакан с содовой. До сих пор вы понятия не имели, что человек способен одновременно и пить, и ухмыляться.
Президент тем временем объясняет, что не хотел бы приуменьшать масштаб разрушений, причиненных нашей великой стране недавними событиями. После чего он зачитывает дьявольский список: лопающиеся банки, сокращение кредитов, дефолт муниципальных облигаций, возрастающий государственный долг, падение цен на нефть и недвижимость, увеличение объема продаж заложенного имущества, дороговизна здравоохранения, корпоративные банкротства, перебои с водой, эскалация расизма, бедняцкие бунты, рост уровня преступности, массовая миграция ветеранов из Нью-Йорка, попытки Вермонта и Гавайских островов получить автономию… Черной черешенкой в эту вазочку цианистого мороженого ложится крушение рынка ценных бумаг, случившееся в четверг. Президент, однако, заверяет, что подлые суслики, разоряющие тучные поля великой американской мечты, будут истреблены, и новая травка, пусть не очень густая, зазеленеет вокруг флагштоков звездно-полосатых знамен, осеняющих наши жилища. Увы, во имя финансового возрождения Америки нам придется затянуть пояса; потребуются жертвы (коллективный стон), уровень жизни сильно упадет. Президент, судя по всему, ночей не спал, совещаясь с кабинетом, и в результате разработал блестящий план – как помочь нам пожертвовать своим благополучием, если мы сами не справимся.
– Да уж, – говорит менеджер, – буря надвигается.
Вы охотно кивнули бы в знак согласия, да только стесняетесь в открытую солидаризироваться с представителем столь низкого социального слоя. Ваша голова остается неподвижной, однако перед глазами проносятся жуткие видения: полицейский грузовик, буксирующий красный «порше», перспектива остаться до гробовой доски соседкой Кью-Джо… Конечно, если Кью-Джо еще жива. Вы бросаете виноватый взгляд на Даймондс, который ухмыляется, как тыквенная маска, вырезанная при помощи пилки для ногтей.
– Жаба прикажет конгрессу увеличить налоги, – говорит он со спокойной уверенностью. – Она потребует, чтобы федералы расширили корзину денежной наличности, а потом наложит ограничения на иностранные инвестиции и валютный обмен; возможно, даже перебросит какую-то часть пенсионных вкладов на погашение дефицита. Затем она примется за урезание социальной сферы и уволит всех бюджетников. Так что можете послать пособию по безработице прощальный поцелуй. – Даймонд громко чмокает губами (официантка при этом хихикает, а вы ачобно сверкаете глазами).
Президент же приступает к перечислению мер по ликвидации кризиса, в точности повторяя все, что сказал Даймонд, только в более мягких выражениях, так что воспринимается это чуть ли не как добрая весть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98