если в раю откроют «Макдоналдс», то его интерьер будет выглядеть именно так. Правда, в раю при существующих критериях отбора вряд ли наберется достаточно клиентов для «Макдоналдса». И потом, кому в жизни вечной нужны экспресс-закусочные?
От мыслей о вечной жизни у вас с детства начинала кружиться голова. Ладно, долгая жизнь – это еще понятно. Пусть миллионы лет, пусть хоть триллионы. Но чтоб вот так, вечно… Когда-то же должен быть конец? Некоторые находят утешение в мыслях о вечности, но вам эти мысли кажутся сбивающими с толку, даже пугающими. Вечность – это какое-то потрясение основ!
Вы уже готовы направиться к кассам и с величайшей неохотой отстегнуть пять кровно заработанных долларов за экскурсию в мир ползунов и попрыгунчиков, саламандр и древесных лягушек, пресноводных и морских черепах, в мир ящериц, тритонов и головастиков, в мир мерзости и мрази, когда над ухом раздается голос:
– В вечности не существует понятия времени.
От испуга вы едва не выпрыгиваете из промокших туфель. А обернувшись и увидев его лицо вплотную со своим, подпрыгиваете во второй раз.
– Вечность, – продолжает он, – лишена длительности. По определению, вечность лежит за пределами времени. А следовательно, такие категории, как начало и конец, к ней неприменимы.
Ваша первая реакция – сказать ему: «Как вы смеете подкрадываться к женщине, даже не дав ей возможности зайти в туалет и привести себя в порядок!» Однако вместо этого вы говорите:
– Откуда вы узнали, о чем я думаю?
На что он отвечает:
– Этому приемчику я научился в Тимбукту.
– Что вы здесь делаете? – спрашиваете вы прокурорским тоном.
– Это я должен спросить: что вы здесь делаете? Сначала упоминаете дикарей из племени бозо, потом заявляетесь на выставку земноводных. Я уже начинаю подозревать, что вы тоже на особом листке.
– На каком еще листке?
Наверняка он имеет в виду какую-нибудь гадость.
– На гостевом. Вместе с другими избранными, кто здесь лишь на время.
– Я понятия не имею, о чем вы говорите. Мой отец филиппинец, а я сама родилась в Америке. И если вы умеете читать мысли, мистер Даймонд, то должны знать, зачем я сюда пришла.
В ответ Даймонд смеется, как дикое животное. Услышав этот смех, Белфорд Данн подумал бы, что вы отыскали Андрэ.
– Я не умею читать мысли, – говорит он. – Природа нашего сознания такова, что каждый может время от времени читать чужие мысли, если передающая сторона мыслит внятно, а принимающая не блокирует сигнал. С тех пор как я на особом листке, мне удается иногда забираться людям в мысли или в сны. – Подбоченясь, он угощает вас взглядом, который мог бы содрать розовые обои со стен добродетели. – Но куда я действительно хотел бы забраться, так это вам под юбку.
Развернувшись на сто восемьдесят, вы стремительно уходите прочь. «Если он пойдет следом, я буду кричать». По залу слоняются несколько семейств: родители решили потратить недельный развлекательный бюджет, чтобы их детишки смогли приобщиться к «изготовлению бумажных фигурок лягушек и черепах». Наверняка кто-нибудь из этих крепких папаш спасет вас от уродливого похотливого дегенерата!
Размокшие туфли, однако, не успевают прошагать и десятка ярдов, как вы вспоминаете, что сами же хотели его разыскать. Тормоза, разворот на сто восемьдесят. Вы уже целый год собираетесь завести очки, мешает только гордость, – но сейчас кривая ухмылка Даймонда отчетливо видна в облаке тумана.
– Где она?! – кричите вы. – Где Кью-Джо Хаффингтон?
– Хотите сказать, что вы не знаете?
– Нет, конечно! Откуда мне знать? Что вы с ней сделали?
Даймонд направляется в вашу сторону. Вы уже готовы завопить, но его похотливый взгляд убрался за кулисы, как вульгарный комик, а на смену вышло выражение доверительной заботы, гамлетовское выражение телеведущего, сообщающего об очередном кризисе нации.
– Я думаю, нам надо присесть и побеседовать, – говорит он тихо. И добавляет, видя ваши колебания: – Насчет Кью-Джо, разумеется. Романтические темы меня не интересуют. Если честно, я вовсе и не собираюсь залезать вам под юбку.
Ну вот и отлично, думаете вы. Однако по пути в кафе не перестаете удивляться: почему это он вдруг расхотел?
14:10
Вы идете молча; Даймонд что-то тихо напевает. Вы стараетесь не глядеть на необычного компаньона и тем не менее не можете не заметить, что его глаза практически утратили былую брутальную красноту; очевидно, в четверг их окрасили алкоголь и табачный дым. Правда, жесткая ржаная щетина по-прежнему оживляет сухие пригорки подбородка и щек, и длинные волосы все так же болтаются, словно хвост арабского скакуна, лениво трусящего в стойло. Остались и прочие атрибуты: кожаный пиджак, старый и засаленный, как козлиная шкура, и золотая серьга, которую дождь украсил маленьким брильянтом, и затертые джинсы, свободно пропускающие свет. Его ботинки из змеиной кожи выглядят по меньшей мере бестактно на выставке рептилий (при каждом шаге по вивариям, должно быть, пролетает волна тихого ужаса), а наколка на руке – по меньшей мере безвкусной и инфантильной, хотя толком рассмотреть ее удается лишь за столиком кафе «Пони экспресс».
Пока Даймонд заказывает напитки (без зазрения совести флиртуя со смазливой официанткой), вы украдкой изучаете тыльную сторону его левой руки, в которой он подбрасывает сахарные кубики, словно игральные кости: вместо ожидаемой мертвой головы, или атакующей кобры, или дикарки в травяной юбочке на смуглой коже обнаруживается узор, состоящий из каких-то астрономических символов. Поскольку внимание Даймонда сосредоточено на других вещах (и что он нашел в этой шлюшке-официантке?), вы без помех разглядываете странную татуировку. Она состоит из трех окружностей, расположенных одна над другой. Все они, судя по всему, символизируют солнце – каждая по-своему. Верхняя разделена на четыре части, и расходящиеся от нее лучи тоже сгруппированы в четыре пучка. Средняя – самая обычная – изображает солнце, каким его рисуют здоровые и послушные малыши, каким вы, должно быть, рисовали его в детском саду. Нижний вариант, ближайший к костлявому запястью, выглядит посложнее: две концентрические окружности, окруженные двойными лучами, похожими на лепестки.
– Любуетесь моей накожной росписью?
Вы морщитесь и, разумеется, краснеете.
– Да нет, с чего вы взяли?
– Хотите расскажу, что она означает?
– М-м… нет, не хочу. Я хочу, чтобы вы рассказали про Кью-Джо. Только и всего. Если не трудно.
Тот факт, что вы сидите за одним столом с потенциально опасным маньяком, не может оставить центральную нервную систему равнодушной: руки ходят ходуном. Даже непонятно, как взяться за стакан ванильного кофе, чтобы не выдать страха. От визита в туалет, чтобы поправить косметику и расчесать мокрые волосы, вы благоразумно воздерживаетесь, опасаясь, что любое улучшение внешнего вида разожжет хищнические наклонности оппонента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
От мыслей о вечной жизни у вас с детства начинала кружиться голова. Ладно, долгая жизнь – это еще понятно. Пусть миллионы лет, пусть хоть триллионы. Но чтоб вот так, вечно… Когда-то же должен быть конец? Некоторые находят утешение в мыслях о вечности, но вам эти мысли кажутся сбивающими с толку, даже пугающими. Вечность – это какое-то потрясение основ!
Вы уже готовы направиться к кассам и с величайшей неохотой отстегнуть пять кровно заработанных долларов за экскурсию в мир ползунов и попрыгунчиков, саламандр и древесных лягушек, пресноводных и морских черепах, в мир ящериц, тритонов и головастиков, в мир мерзости и мрази, когда над ухом раздается голос:
– В вечности не существует понятия времени.
От испуга вы едва не выпрыгиваете из промокших туфель. А обернувшись и увидев его лицо вплотную со своим, подпрыгиваете во второй раз.
– Вечность, – продолжает он, – лишена длительности. По определению, вечность лежит за пределами времени. А следовательно, такие категории, как начало и конец, к ней неприменимы.
Ваша первая реакция – сказать ему: «Как вы смеете подкрадываться к женщине, даже не дав ей возможности зайти в туалет и привести себя в порядок!» Однако вместо этого вы говорите:
– Откуда вы узнали, о чем я думаю?
На что он отвечает:
– Этому приемчику я научился в Тимбукту.
– Что вы здесь делаете? – спрашиваете вы прокурорским тоном.
– Это я должен спросить: что вы здесь делаете? Сначала упоминаете дикарей из племени бозо, потом заявляетесь на выставку земноводных. Я уже начинаю подозревать, что вы тоже на особом листке.
– На каком еще листке?
Наверняка он имеет в виду какую-нибудь гадость.
– На гостевом. Вместе с другими избранными, кто здесь лишь на время.
– Я понятия не имею, о чем вы говорите. Мой отец филиппинец, а я сама родилась в Америке. И если вы умеете читать мысли, мистер Даймонд, то должны знать, зачем я сюда пришла.
В ответ Даймонд смеется, как дикое животное. Услышав этот смех, Белфорд Данн подумал бы, что вы отыскали Андрэ.
– Я не умею читать мысли, – говорит он. – Природа нашего сознания такова, что каждый может время от времени читать чужие мысли, если передающая сторона мыслит внятно, а принимающая не блокирует сигнал. С тех пор как я на особом листке, мне удается иногда забираться людям в мысли или в сны. – Подбоченясь, он угощает вас взглядом, который мог бы содрать розовые обои со стен добродетели. – Но куда я действительно хотел бы забраться, так это вам под юбку.
Развернувшись на сто восемьдесят, вы стремительно уходите прочь. «Если он пойдет следом, я буду кричать». По залу слоняются несколько семейств: родители решили потратить недельный развлекательный бюджет, чтобы их детишки смогли приобщиться к «изготовлению бумажных фигурок лягушек и черепах». Наверняка кто-нибудь из этих крепких папаш спасет вас от уродливого похотливого дегенерата!
Размокшие туфли, однако, не успевают прошагать и десятка ярдов, как вы вспоминаете, что сами же хотели его разыскать. Тормоза, разворот на сто восемьдесят. Вы уже целый год собираетесь завести очки, мешает только гордость, – но сейчас кривая ухмылка Даймонда отчетливо видна в облаке тумана.
– Где она?! – кричите вы. – Где Кью-Джо Хаффингтон?
– Хотите сказать, что вы не знаете?
– Нет, конечно! Откуда мне знать? Что вы с ней сделали?
Даймонд направляется в вашу сторону. Вы уже готовы завопить, но его похотливый взгляд убрался за кулисы, как вульгарный комик, а на смену вышло выражение доверительной заботы, гамлетовское выражение телеведущего, сообщающего об очередном кризисе нации.
– Я думаю, нам надо присесть и побеседовать, – говорит он тихо. И добавляет, видя ваши колебания: – Насчет Кью-Джо, разумеется. Романтические темы меня не интересуют. Если честно, я вовсе и не собираюсь залезать вам под юбку.
Ну вот и отлично, думаете вы. Однако по пути в кафе не перестаете удивляться: почему это он вдруг расхотел?
14:10
Вы идете молча; Даймонд что-то тихо напевает. Вы стараетесь не глядеть на необычного компаньона и тем не менее не можете не заметить, что его глаза практически утратили былую брутальную красноту; очевидно, в четверг их окрасили алкоголь и табачный дым. Правда, жесткая ржаная щетина по-прежнему оживляет сухие пригорки подбородка и щек, и длинные волосы все так же болтаются, словно хвост арабского скакуна, лениво трусящего в стойло. Остались и прочие атрибуты: кожаный пиджак, старый и засаленный, как козлиная шкура, и золотая серьга, которую дождь украсил маленьким брильянтом, и затертые джинсы, свободно пропускающие свет. Его ботинки из змеиной кожи выглядят по меньшей мере бестактно на выставке рептилий (при каждом шаге по вивариям, должно быть, пролетает волна тихого ужаса), а наколка на руке – по меньшей мере безвкусной и инфантильной, хотя толком рассмотреть ее удается лишь за столиком кафе «Пони экспресс».
Пока Даймонд заказывает напитки (без зазрения совести флиртуя со смазливой официанткой), вы украдкой изучаете тыльную сторону его левой руки, в которой он подбрасывает сахарные кубики, словно игральные кости: вместо ожидаемой мертвой головы, или атакующей кобры, или дикарки в травяной юбочке на смуглой коже обнаруживается узор, состоящий из каких-то астрономических символов. Поскольку внимание Даймонда сосредоточено на других вещах (и что он нашел в этой шлюшке-официантке?), вы без помех разглядываете странную татуировку. Она состоит из трех окружностей, расположенных одна над другой. Все они, судя по всему, символизируют солнце – каждая по-своему. Верхняя разделена на четыре части, и расходящиеся от нее лучи тоже сгруппированы в четыре пучка. Средняя – самая обычная – изображает солнце, каким его рисуют здоровые и послушные малыши, каким вы, должно быть, рисовали его в детском саду. Нижний вариант, ближайший к костлявому запястью, выглядит посложнее: две концентрические окружности, окруженные двойными лучами, похожими на лепестки.
– Любуетесь моей накожной росписью?
Вы морщитесь и, разумеется, краснеете.
– Да нет, с чего вы взяли?
– Хотите расскажу, что она означает?
– М-м… нет, не хочу. Я хочу, чтобы вы рассказали про Кью-Джо. Только и всего. Если не трудно.
Тот факт, что вы сидите за одним столом с потенциально опасным маньяком, не может оставить центральную нервную систему равнодушной: руки ходят ходуном. Даже непонятно, как взяться за стакан ванильного кофе, чтобы не выдать страха. От визита в туалет, чтобы поправить косметику и расчесать мокрые волосы, вы благоразумно воздерживаетесь, опасаясь, что любое улучшение внешнего вида разожжет хищнические наклонности оппонента.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98