– Это ход на колокольню. Давай поднимемся, может, увидим оттуда наших непредсказуемых, грубых, но славных союзников. И если колокола не переплавили на пушки, я просто обязан в них зазвонить. У меня аж ладони чешутся. В детстве я воспитывался в братстве Святого Ботольфа. Может, слыхал? В большие колокола звонил, но и этой церквушкой не побрезгую.
Он толкнул незапертую дверь и пошел наверх по винтовой лестнице, за многие века истертой ногами звонарей. Наверху они обнаружили слегка покачивавшийся на ветру бронзовый колокол доброго немецкого литья. Шоукросс нетерпеливо ухватился за канат и, собрав силы, ударил в колокол. Счастье затуманило его прикрытые очками глаза. Гармония чистого звука манила, звала назад покинувших город людей, но – напрасно. Дэн поглядел вниз. По переулку бежал сержант Кобб, за ним, размахивая курами со свернутыми головами, – остальные. А потом он увидел русских.
– Погляди, что ты наделал, – сказал Дэн.
Около пруда остановились автомобиль, похожий на джип, и трехтонка с красными звездами на капоте.
– Пошли вниз. Чувствую, мне сейчас придется говорить по-русски.
Дэн не мог определить звание офицера и позавидовал его меховой шапке, украшенной звездой. В машине сидел гигантского роста русский, который издалека почудился Дэну бородатым, но оказывается, не все русские великаны носят бороды. Он мрачно наблюдал за группой англичан и американцев с курами в руках. Офицер держал наготове пистолет. Капрал Шварц заговорил на идиш, но офицер не опустил оружие. Из кузова грузовика выпрыгивали солдаты в добротных серых шинелях и валенках. Тогда заговорил Дэн. Офицер оторопел, не веря своим ушам.
– Вы не должны говорить по-русски, – прервал он Дэна.
– Это почему же?
– Вы же английский солдат, а говорите по-русски. Здесь что-то не так.
– У меня мать русская, отец – валлиец. Это что, запрещено?
– Никогда ничего подобного не слыхал.
– Теперь услышали.
– Что вы здесь делаете?
– Я думал, что это и наша война, не только ваша, – ответил Дэн. – По крайней мере, воевать мы начали раньше. А сюда мы только что пришли. Мы из лагеря военнопленных, здесь неподалеку. Немцы сбежали, бросили нас. Там полно британских и американских солдат. Что нам теперь делать?
Офицера больше интересовали немцы и их склады. Одному взводу он приказал осмотреть квадратное здание за церковью, предупредив, что оно может быть заминировано. Остальным разрешил для забавы выбить окна и двери в соседних домах и стал благодушно наблюдать, как они принялись крушить все подряд.
– Огонь! Большой огонь, – сказал он сидящему рядом с ним гиганту. И тут же прочел стихи:
Шестьдесят их в ветрожоге,
Смуглых, зло-веселых лиц.
По машинам! По дороге!
На Европу – навались!
– О чем это он так складно лопочет? – спросил Дэна сержант Кобб.
– Похоже, стихи читает. Я понял, что у него в отряде шестьдесят смуглых и веселых парней, которые сейчас рассядутся по машинам, поедут в Европу и разнесут все на своем пути.
– Да они же только что вылезли из машины, дурень, к тому ж они и так в Европе, Россия же в Европе – или нет?
– Ну, это же не взаправду, сержант. Так, поэзия.
– Поэзия, говоришь? – Сержант плюнул на заледенелую мостовую.
Гигант протиснулся в дверь автомобиля и, прихватив канистру бензина, устремился к ближайшему дому. Тут-то стало ясно, что значит «большой огонь». Пламя вырвалось на заиндевелую траву у пруда. Увидев возбужденных, перепачканных сажей русских, Дэн понял, что значит «зло-веселые лица».
– Возвращайтесь в лагерь, – сказал Дэну офицер.
– А что мы есть будем? Друг друга, что ли?
– Ничего, поголодаете чуток, не помрете. Ленинград не так голодал.
– А мы тут при чем? – ответил Дэн по-английски.
В подтверждение его слов сержант Кобб, капрал Моксли и рядовой Леонардино, успевшие ощипать кур, принялись жарить их на большом огне, нанизывая на щепки от разбитых прикладами дверей и оконных рам. Несколько русских, веселых и злых, грея растрескавшиеся руки над огнем, затянули песню, которой их учили приветствовать западных союзников:
– О'кей, Британия энд Россия, о'кей, Ю Эс Эй.
Вся песня состояла из многократного повторения этой строчки. Шоукросс отметил, что поют ее в минорном ключе, и расценил это как дурной знак Он не мог понять, почему русские сидят у огня под открытым небом, а не греются у камина в городской управе, откуда они сорвали флаг со свастикой. На вид переростки-бойскауты, а души у них уже задубели. Дэна это нисколько не занимало: он повернулся ко всем спиной и, пробив каблуком лунку во льду, принялся удить рыбу. В качестве наживки он предусмотрительно захватил с собой кусочек сардины, завернутый в вырванный из общественной Библии листок. В это время русские нашли более ценную поживу – свинью. С громкими победными криками забили ее прикладами и поволокли к огню. Гигант вытащил из багажника ящик водки. Получилась импровизированная пирушка. Западные союзники не были уверены в том, что их пригласят, хотя они первыми застолбили это место. Дэн поймал двух карпов и щуку. русский великан бесцеремонно отобрал у него улов и сожрал, выплевывая кости, сырую рыбу. Вернувшийся с задания взвод ничего ценного не обнаружил, кроме больших ящиков с какими-то бумажками и церковной дребеденью. В подтверждение они притащили с собой два ящика. Крышки и упаковочную солому бросили в огонь. Как рассказывал позднее Дэн, среди трофеев оказалась пара распятий, дароносица и заржавленный меч, который вынули из ветхих деревянных ножен, и один из солдат принялся им размахивать. Офицер без всякого любопытства глядел на кипу старых пожелтевших бумаг. Зато Шоукросс живо заинтересовался ими.
– Это ноты, – сказал он, – чудесная старинная музыка. О, боже, Вольфганг Амадей Моцарт, «Der Hausfreund» – Singspiel. Отдайте это мне.
Но русский офицер оставил все себе.
Пора уже было разобраться, кто здесь хозяин, и лейтенант Свенсон обратился к Дэну:
– Скажите этому офицеру, что немецкая собственность в этом городе переходит в собственность отряда, который я возглавляю. Мы пришли сюда первыми. У нас есть приказ старшего офицера лагеря – конфисковать ценности, оставленные противником.
Дэн, как умел, перевел. В ответ русский разразился длинной тирадой.
– Он говорит, что это их фронт, а не наш, – объяснил Дэн своим. – Мы военнопленные, а не действующая армия. Он говорит, что для нас война окончена и лучше нам не соваться куда не просят. Говорит, что все оставленное немцами добро будет отправлено к ним в тыл. И еще он сказал, чтоб мы убирались в лагерь подобру-поздорову на свои голодные пайки.
– Скажи ему, что за предложение покорнейше благодарим.
Дэн снова перевел. Русский вежливо кивнул в ответ, но Шоукросс сказал, что таким типам доверять не следует.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105