Но я всегда был
готов поднести спичку к вашей сигарете, сделать комплимент по поводу
вашего платья, трогательно пожать вам руку при прощании. - Слокум сделал
рукой движение, как бы непреднамеренно касаясь женской руки.
- Но ваша жена... что она? Мне кажется невероятным, чтобы вы... вы
осознанно делали меня виновной в кромешном аде супружеской измены!
- Кромешный ад? О чем вы, моя дорогая? Наоборот, страсть - это свет
тысячи солнц, это ослепительный блеск весеннего дня, это великолепное
сияние радуги! - он произносил все эти слова звенящим голосом, и в каждом
сравнении будто оставался след полета неудержимой стрелы. - Рядом с той
любовью, которая может воспламенить нас, законное мое супружество - это...
это существование двух кроликов, запертых в клетке.
- Родерик, я ненавижу и боюсь и обожаю вас, - провозгласила девушка и
бросилась к его ногам, рассчитанно, словно балерина.
Он протянул ей обе свои руки. Поднял с колен.
- Я обожаю быть обожаемым, - уже не выспренно, а непринужденно,
вполне убедительно произнес Слокум.
За все это время диалога кто-то нервно прохаживался в оркестровой
яме, и тень от его худой фигуры падала то и дело на рампу. Потом человек
одним прыжком очутился на сцене и закружился вокруг диалогизирующей
парочки, точно судья на ринге.
- Прекрасно, в самом деле прекрасно. Вы превосходно схватили мой
замысел, вы оба. Только... мисс Дермотт, нельзя ли чуточку эмоциональнее
оттенить контраст между "ненавижу и боюсь", с одной стороны, и "обожаю", с
другой? В общем, так: ключевой мотив первого акта это вот что -
неудержимая страсть, которая звучит в обращении Клары к Железному
Человеку, обнаруживает неукротимую страсть его собственного отношения к
любви, к жизни. Не могли бы вы повторить ваши реплики после слов про
"кроликов в клетке"?
- Конечно, мистер Марвелл.
Как я и подозревал, то был автор, а пьеса... была одной из тех пьес,
которые нравятся чувствительным мамашам и актерам-любителям, чушь,
парадирующая сама себя. Пышные словеса про "отношения к любви и жизни",
ничего внутри не содержащие, ничего реального.
Я переключил внимание на затемненный зрительный зал. Почти пустой. Но
в первых рядах несколько человек расположились группками, безмолвно
наблюдающими за актерами. Да еще двое за несколько рядов передо мной.
Когда мои глаза привыкли к тусклому освещению, я смог различить парня,
стоящего в проходе между креслами, и девушку. Парень наклонился к девушке,
сидящей в своем кресле, положил свою руку на ее плечо, она тотчас
передвинулась на соседнее место.
Вот он уже где, Предмет-два.
- Черт возьми, - сказал он громким, клокочущим шепотом. - Ты
обращаешься со мной, будто я... грязный. Я-то думаю, что у нас с тобой
что-то путное получится, а ты уползаешь в раковину и захлопываешь створки
перед самым моим носом.
- А ты все равно ползешь сквозь любую щелочку-туннельчик. - Ее голос
был насторожен и тих, но я расслышал сказанное.
- Ты воображаешь себя незаурядной, слишком для меня умной, могу
сказать тебе кое-что такое, о чем ты никогда и не слышала.
- И не собираюсь выслушивать. Меня очень интересует пьеса, мистер
Ривис, и я бы хотела, чтобы вы оставили меня в покое.
- Мистер Ривис?! Что это вдруг за проклятая вежливость? Ты была
достаточно горячей вчера, а теперь уже "мистер Ривис"?!
- Я не буду разговаривать в таком тоне.
- Ах вот как! Ты не будешь водить меня на веревочке, понятно тебе?
Может, я и грязь, дерьмо, но у меня и мозги есть, и все то, из-за чего
женщины вешаются мне на шею... коль я того захочу, ясно?
- Я знаю, что вы неотразимы, мистер Ривис, и что моя неспособность
ответить вам так, как те женщины, - это безусловно, патология.
- Язвительные словечки оставь при себе, - выкрикнул он в отчаянии и
ярости, уже не сдерживая звонкость голоса. - Я покажу тебе... покажу, что
имеет значение!
Не успела она подвинуться снова, как он почти упал на нее в кресло,
придавил к спинке - девушка пыталась оттолкнуть парня обеими руками,
задела локтем по лицу, но парень не отпускал ее, огромной рукой притянул к
себе ее голову, впился в ее губы своими. Потом до меня донеслось их
свистящее дыхание и скрип сидений под весом борющихся тел. Я не двигался с
места. Я понимал: они знали друг друга лучше, чем могло показаться мне с
первого взгляда. К тому же здесь с девушкой ничего не могло случиться
плохого.
- Грязь! - сказала она, наконец отпихнув его от себя. - Ты и вправду
грязь... Дерьмо.
- Ты не смеешь так меня называть!
Он совсем забыл о шепоте. Его руки опять протянулись к ней - одна на
шею, другая на плечо.
Я только-только успел приподняться в своем кресле, как зажегся
верхний свет. Диалог на сцене прервался; все, кто был в театре, вскочили с
мест, иные кинулись к ссорящимся. Во главе с Марвеллом.
Это был мужчина с льняными волосами, в твидовом костюме, он нервно
дрожал, и в голосе его - от волнения? - я услышал английский акцент.
- Эй! Что здесь такое происходит? - воскликнул Марвелл так, как
спросила бы засидевшаяся в старых девах школьная учительница, застав
учеников за чем-то неприличным.
Парень повернулся навстречу Марвеллу. Нехотя, но угрожающе. Мышцы
рук, положенных на спинку кресла переднего ряда, напряглись, взгляд стал
застекленело-ледяной.
Вперед выступил Слокум.
- Предоставь это мне, Фрэнсис, - сказал он Марвеллу, продвигаясь по
заднему ряду к девушке, которая застыла в своем кресле. - Ну, Кэти, что
тут происходит?
- Ничего, папа. Мы здесь сидели и разговаривали... Пэт сошел с ума,
вот и все.
- Он целовал тебя, - сказал Слокум, стоя за спиной дочери. - Я вас
видел со сцены... Вытри-ка лицо. Я после поговорю с тобой.
Ее пальцы протянулись к губам. Она повернулась к отцу лицом.
Это была красивая девушка. Намного моложе, чем я думал, судя по
словам, которые она употребила в споре с Ривисом. Каштановые волосы ее
медного отлива словно жили, дышали.
Парень посмотрел на ее волосы, потом на отца девушки.
- Нет. Она не позволила мне это сделать, мистер Слокум. Я попытался
поцеловать ее, но она не позволила.
- Вы признаетесь в своем намерении, Ривис?
Парень вышел из своего ряда, подошел к Слокуму. Узкоплечий, ниже
ростом, под желтым своим свитером, Слокум казался чуть ли не моложе
Ривиса. Но он был отец, имеющий право судить. И оскорбленный.
- Почему бы мне в этом не признаться? - поинтересовался Ривис. - Нет
такого закона, который запрещал бы целовать девушек...
Слокум произнес неторопливо, с холодной яростью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
готов поднести спичку к вашей сигарете, сделать комплимент по поводу
вашего платья, трогательно пожать вам руку при прощании. - Слокум сделал
рукой движение, как бы непреднамеренно касаясь женской руки.
- Но ваша жена... что она? Мне кажется невероятным, чтобы вы... вы
осознанно делали меня виновной в кромешном аде супружеской измены!
- Кромешный ад? О чем вы, моя дорогая? Наоборот, страсть - это свет
тысячи солнц, это ослепительный блеск весеннего дня, это великолепное
сияние радуги! - он произносил все эти слова звенящим голосом, и в каждом
сравнении будто оставался след полета неудержимой стрелы. - Рядом с той
любовью, которая может воспламенить нас, законное мое супружество - это...
это существование двух кроликов, запертых в клетке.
- Родерик, я ненавижу и боюсь и обожаю вас, - провозгласила девушка и
бросилась к его ногам, рассчитанно, словно балерина.
Он протянул ей обе свои руки. Поднял с колен.
- Я обожаю быть обожаемым, - уже не выспренно, а непринужденно,
вполне убедительно произнес Слокум.
За все это время диалога кто-то нервно прохаживался в оркестровой
яме, и тень от его худой фигуры падала то и дело на рампу. Потом человек
одним прыжком очутился на сцене и закружился вокруг диалогизирующей
парочки, точно судья на ринге.
- Прекрасно, в самом деле прекрасно. Вы превосходно схватили мой
замысел, вы оба. Только... мисс Дермотт, нельзя ли чуточку эмоциональнее
оттенить контраст между "ненавижу и боюсь", с одной стороны, и "обожаю", с
другой? В общем, так: ключевой мотив первого акта это вот что -
неудержимая страсть, которая звучит в обращении Клары к Железному
Человеку, обнаруживает неукротимую страсть его собственного отношения к
любви, к жизни. Не могли бы вы повторить ваши реплики после слов про
"кроликов в клетке"?
- Конечно, мистер Марвелл.
Как я и подозревал, то был автор, а пьеса... была одной из тех пьес,
которые нравятся чувствительным мамашам и актерам-любителям, чушь,
парадирующая сама себя. Пышные словеса про "отношения к любви и жизни",
ничего внутри не содержащие, ничего реального.
Я переключил внимание на затемненный зрительный зал. Почти пустой. Но
в первых рядах несколько человек расположились группками, безмолвно
наблюдающими за актерами. Да еще двое за несколько рядов передо мной.
Когда мои глаза привыкли к тусклому освещению, я смог различить парня,
стоящего в проходе между креслами, и девушку. Парень наклонился к девушке,
сидящей в своем кресле, положил свою руку на ее плечо, она тотчас
передвинулась на соседнее место.
Вот он уже где, Предмет-два.
- Черт возьми, - сказал он громким, клокочущим шепотом. - Ты
обращаешься со мной, будто я... грязный. Я-то думаю, что у нас с тобой
что-то путное получится, а ты уползаешь в раковину и захлопываешь створки
перед самым моим носом.
- А ты все равно ползешь сквозь любую щелочку-туннельчик. - Ее голос
был насторожен и тих, но я расслышал сказанное.
- Ты воображаешь себя незаурядной, слишком для меня умной, могу
сказать тебе кое-что такое, о чем ты никогда и не слышала.
- И не собираюсь выслушивать. Меня очень интересует пьеса, мистер
Ривис, и я бы хотела, чтобы вы оставили меня в покое.
- Мистер Ривис?! Что это вдруг за проклятая вежливость? Ты была
достаточно горячей вчера, а теперь уже "мистер Ривис"?!
- Я не буду разговаривать в таком тоне.
- Ах вот как! Ты не будешь водить меня на веревочке, понятно тебе?
Может, я и грязь, дерьмо, но у меня и мозги есть, и все то, из-за чего
женщины вешаются мне на шею... коль я того захочу, ясно?
- Я знаю, что вы неотразимы, мистер Ривис, и что моя неспособность
ответить вам так, как те женщины, - это безусловно, патология.
- Язвительные словечки оставь при себе, - выкрикнул он в отчаянии и
ярости, уже не сдерживая звонкость голоса. - Я покажу тебе... покажу, что
имеет значение!
Не успела она подвинуться снова, как он почти упал на нее в кресло,
придавил к спинке - девушка пыталась оттолкнуть парня обеими руками,
задела локтем по лицу, но парень не отпускал ее, огромной рукой притянул к
себе ее голову, впился в ее губы своими. Потом до меня донеслось их
свистящее дыхание и скрип сидений под весом борющихся тел. Я не двигался с
места. Я понимал: они знали друг друга лучше, чем могло показаться мне с
первого взгляда. К тому же здесь с девушкой ничего не могло случиться
плохого.
- Грязь! - сказала она, наконец отпихнув его от себя. - Ты и вправду
грязь... Дерьмо.
- Ты не смеешь так меня называть!
Он совсем забыл о шепоте. Его руки опять протянулись к ней - одна на
шею, другая на плечо.
Я только-только успел приподняться в своем кресле, как зажегся
верхний свет. Диалог на сцене прервался; все, кто был в театре, вскочили с
мест, иные кинулись к ссорящимся. Во главе с Марвеллом.
Это был мужчина с льняными волосами, в твидовом костюме, он нервно
дрожал, и в голосе его - от волнения? - я услышал английский акцент.
- Эй! Что здесь такое происходит? - воскликнул Марвелл так, как
спросила бы засидевшаяся в старых девах школьная учительница, застав
учеников за чем-то неприличным.
Парень повернулся навстречу Марвеллу. Нехотя, но угрожающе. Мышцы
рук, положенных на спинку кресла переднего ряда, напряглись, взгляд стал
застекленело-ледяной.
Вперед выступил Слокум.
- Предоставь это мне, Фрэнсис, - сказал он Марвеллу, продвигаясь по
заднему ряду к девушке, которая застыла в своем кресле. - Ну, Кэти, что
тут происходит?
- Ничего, папа. Мы здесь сидели и разговаривали... Пэт сошел с ума,
вот и все.
- Он целовал тебя, - сказал Слокум, стоя за спиной дочери. - Я вас
видел со сцены... Вытри-ка лицо. Я после поговорю с тобой.
Ее пальцы протянулись к губам. Она повернулась к отцу лицом.
Это была красивая девушка. Намного моложе, чем я думал, судя по
словам, которые она употребила в споре с Ривисом. Каштановые волосы ее
медного отлива словно жили, дышали.
Парень посмотрел на ее волосы, потом на отца девушки.
- Нет. Она не позволила мне это сделать, мистер Слокум. Я попытался
поцеловать ее, но она не позволила.
- Вы признаетесь в своем намерении, Ривис?
Парень вышел из своего ряда, подошел к Слокуму. Узкоплечий, ниже
ростом, под желтым своим свитером, Слокум казался чуть ли не моложе
Ривиса. Но он был отец, имеющий право судить. И оскорбленный.
- Почему бы мне в этом не признаться? - поинтересовался Ривис. - Нет
такого закона, который запрещал бы целовать девушек...
Слокум произнес неторопливо, с холодной яростью:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61