К счастью, Channel 4 не поддался давлению, и программа вышла в эфир 21 ноября 1993 года, как и было запланировано. Название этого фильма «Простите за то, что живу» стало названием очередной книги Сагавы, которая получилась из диалога и нескольких эссе.
За ней последовал «Мираж», полная и доработанная версия «В тумане». В том же году вышел сборник рассказов под названием «Фантазии каннибала», в котором тема каннибализма развивается в духе черного юмора. Но шестая книга Сагавы «Я хочу быть съеденным», которая состояла из рассказов, эссе и поэм, оказалась значительно более серьезной; ее название содержит в себе признание Сагавы в том, что нездоровый интерес к каннибализму, берущий свои истоки в детских играх с дядей Мицуо, стал основой мазохистского желания быть съеденным.
В определенном смысле, Сагава был съеден. Средства массовой информации стали чем-то вроде великана-людоеда, сжирающего людей и изрыгающего их наружу в виде грубых и упрощенных образов. Сагаву, поданного японской общественности, разрезали, жарили и перчили до тех пор, пока он почти не перестал иметь какое-либо сходство с личностью, носящей это имя.
По иронии судьбы человек, проведший свое детство, поглощая книги, теперь страдает от проблем со зрением, которые вызваны диабетом, и которые вынуждают его ограничиваться в чтении до минимума. Но самая главная ирония заключается в том, что в результате этих проблем его врач запретил ему есть мясо.
Новость о том, что книга Сагавы стала в Японии бестселлером, разнеслась по всему миру и вызвала протесты сторонников идеи о том, что преступнику нельзя позволять наживаться на собственном преступлении. Когда три года спустя Сагава стал кинозвездой и частым гостем телеэкранов, негативная реакция оказалась еще сильнее. Это, несомненно, является одной из причин того, что до сих пор книги Сагавы не переводились на другие языки: похоже, что сама идея описания убийства Рене Хартвельт вызывает гнев моралистов.
Тут общественность демонстрирует любопытный двойной стандарт. В Англии XVI века преступников публично вешали, а затем продавали спешно сочиненные памфлеты об их жизни и преступлениях. В более поздние времена в огромных количествах продавались книги вроде «Жизнеописания знаменитых разбойников». Сегодня во всех странах мира гигантскими тиражами расходятся журналы True Detective и книги, в которых описываются реальные преступления. И нет никаких сомнений в том, что книга о Сагаве на каждом углу читалась бы теми, кто осуждает идею книги, им написанной.
Так в чем же разница? По словам критиков Сагавы, разница заключается в том, что преступнику нельзя позволять «похваляться» своим преступлением или зарабатывать этим деньги. И тут они ошибаются. «В тумане» Сагава писал в тюрьме, пытаясь примириться со своим преступлением в уединении собственного разума. Книга была передана издательству без его ведома и опубликована без его разрешения — как и письма, цитируемые в бестселлере Юро Кара. Вполне очевидно, что это обнажение души не было ни «виной» Сагавы, ни его намерением.
Тогда чья же это вина? Некоторые моралисты винят японскую общественность за желание читать подобную отвратительную книгу. Но поскольку сенсационные убийства являются базовой диетой читателей газет во всем мире, эту точку зрения нельзя рассматривать всерьез.
Более справедливым может являться протест против того, что Сагава стал знаменитостью благодаря своему преступлению. Каждый — даже самый скромный из нас — жаждет быть «знаменитым», и большинство считает нечестным, что человек достиг известности, совершив ужасающее преступление, — и, что еще хуже, «оно сошло ему с рук».
Это, конечно, и есть истинная причина протеста. Но истинно ли в действительности то, что Иссеи Сагаве «сошло с рук» его преступление? Его книги говорят о нем, как о подлинно талантливом писателе, обладающем проницательностью настоящего психолога. Если бы не ужасная детская одержимость, которая довела его до убийства, он стал бы известным писателем. В то время, когда он совершил убийство, его диссертация готовилась к изданию, иона, вероятно, стала бы первым шагом на его пути к определенной славе.
Но все сложилось иначе, Сагава приобрел широкую известность — но какой ценой. Независимо от того, что он напишет, он всегда будет известен как «японский каннибал». Он все еще одинокий человек, которому приходится тяжко трудиться, чтобы зарабатывать себе на жизнь журналистикой. Его отец потратил большую часть своей пенсии на судебные издержки, а потому не имеет возможности поддержать его. Сагава надеется, что его преступление будет забыто, и он сможет вернуться к «нормальной жизни».
Но Сагава почти наверняка недооценивает нездоровый интерес, сделавший его историю бестселлером. Идея убийства — особенно убийства с последующим расчленением — всегда будет вызывать мурашки по коже.
Нравится ему это или нет, но Сагава всегда будет символизировать нечто пугающее и ужасное. Хотя любой, кто читал его книги или видел его по телевизору, знает, что сам он нисколько не ужасен, он обречен весь остаток жизни играть роль, к которой непригоден. Даже если бы Сагава написал еще одну «Войну и мир», он все равно остался бы «японским каннибалом», который тащит на себе тяжелое бремя быть символом.
Моралистам следовало бы поразмыслить над тем, что уже это само по себе — достаточное наказание.
Я романтик, живущий в век, сердце которого усохло. Говорили, что, поскольку я любил свою жертву, признался ей в своих чувствах, а она посмеялась надо мной, я потерял над собой контроль и убил ее. Все это ложь.
Этот несчастный случай произошел всего через месяц после того, как я познакомился со своей жертвой. Рене была очень красивой девушкой, но мы были просто друзьями. Я — очень маленький и уродливый человек, похожий на желтую обезьяну. Я восторгался высокими красивыми белыми девушками и хотел попробовать их на вкус. Я жаждал отведать их мяса. Я думал, что никогда не смогу выразить себя, не сделав этого. В Париже я был очень одинок. Большинство французов — расисты, и я чувствовал, что между мной и французскими девушками лежит огромная пропасть. С другой стороны, большинство голландцев учтиво и дружелюбно, и моя жертва была голландкой.
Рене была очень благородной девушкой. Но, к сожалению, тогда я не понимал, что дружба шла от сердца. Она была хорошим другом. Но я рассматривал ее лишь как аппетитную плошку с мясом.
Поскольку я считал, что не смогу стать любовником такой красивой белой девушки, я решил съесть ее. Но, реализовав свою фантазию, я был напуган мощью реальности: кровь, тишина. Мне стало отвратительным содеянное мной.
Я не хотел убивать Рене, я лишь хотел вкусить ее мяса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144
За ней последовал «Мираж», полная и доработанная версия «В тумане». В том же году вышел сборник рассказов под названием «Фантазии каннибала», в котором тема каннибализма развивается в духе черного юмора. Но шестая книга Сагавы «Я хочу быть съеденным», которая состояла из рассказов, эссе и поэм, оказалась значительно более серьезной; ее название содержит в себе признание Сагавы в том, что нездоровый интерес к каннибализму, берущий свои истоки в детских играх с дядей Мицуо, стал основой мазохистского желания быть съеденным.
В определенном смысле, Сагава был съеден. Средства массовой информации стали чем-то вроде великана-людоеда, сжирающего людей и изрыгающего их наружу в виде грубых и упрощенных образов. Сагаву, поданного японской общественности, разрезали, жарили и перчили до тех пор, пока он почти не перестал иметь какое-либо сходство с личностью, носящей это имя.
По иронии судьбы человек, проведший свое детство, поглощая книги, теперь страдает от проблем со зрением, которые вызваны диабетом, и которые вынуждают его ограничиваться в чтении до минимума. Но самая главная ирония заключается в том, что в результате этих проблем его врач запретил ему есть мясо.
Новость о том, что книга Сагавы стала в Японии бестселлером, разнеслась по всему миру и вызвала протесты сторонников идеи о том, что преступнику нельзя позволять наживаться на собственном преступлении. Когда три года спустя Сагава стал кинозвездой и частым гостем телеэкранов, негативная реакция оказалась еще сильнее. Это, несомненно, является одной из причин того, что до сих пор книги Сагавы не переводились на другие языки: похоже, что сама идея описания убийства Рене Хартвельт вызывает гнев моралистов.
Тут общественность демонстрирует любопытный двойной стандарт. В Англии XVI века преступников публично вешали, а затем продавали спешно сочиненные памфлеты об их жизни и преступлениях. В более поздние времена в огромных количествах продавались книги вроде «Жизнеописания знаменитых разбойников». Сегодня во всех странах мира гигантскими тиражами расходятся журналы True Detective и книги, в которых описываются реальные преступления. И нет никаких сомнений в том, что книга о Сагаве на каждом углу читалась бы теми, кто осуждает идею книги, им написанной.
Так в чем же разница? По словам критиков Сагавы, разница заключается в том, что преступнику нельзя позволять «похваляться» своим преступлением или зарабатывать этим деньги. И тут они ошибаются. «В тумане» Сагава писал в тюрьме, пытаясь примириться со своим преступлением в уединении собственного разума. Книга была передана издательству без его ведома и опубликована без его разрешения — как и письма, цитируемые в бестселлере Юро Кара. Вполне очевидно, что это обнажение души не было ни «виной» Сагавы, ни его намерением.
Тогда чья же это вина? Некоторые моралисты винят японскую общественность за желание читать подобную отвратительную книгу. Но поскольку сенсационные убийства являются базовой диетой читателей газет во всем мире, эту точку зрения нельзя рассматривать всерьез.
Более справедливым может являться протест против того, что Сагава стал знаменитостью благодаря своему преступлению. Каждый — даже самый скромный из нас — жаждет быть «знаменитым», и большинство считает нечестным, что человек достиг известности, совершив ужасающее преступление, — и, что еще хуже, «оно сошло ему с рук».
Это, конечно, и есть истинная причина протеста. Но истинно ли в действительности то, что Иссеи Сагаве «сошло с рук» его преступление? Его книги говорят о нем, как о подлинно талантливом писателе, обладающем проницательностью настоящего психолога. Если бы не ужасная детская одержимость, которая довела его до убийства, он стал бы известным писателем. В то время, когда он совершил убийство, его диссертация готовилась к изданию, иона, вероятно, стала бы первым шагом на его пути к определенной славе.
Но все сложилось иначе, Сагава приобрел широкую известность — но какой ценой. Независимо от того, что он напишет, он всегда будет известен как «японский каннибал». Он все еще одинокий человек, которому приходится тяжко трудиться, чтобы зарабатывать себе на жизнь журналистикой. Его отец потратил большую часть своей пенсии на судебные издержки, а потому не имеет возможности поддержать его. Сагава надеется, что его преступление будет забыто, и он сможет вернуться к «нормальной жизни».
Но Сагава почти наверняка недооценивает нездоровый интерес, сделавший его историю бестселлером. Идея убийства — особенно убийства с последующим расчленением — всегда будет вызывать мурашки по коже.
Нравится ему это или нет, но Сагава всегда будет символизировать нечто пугающее и ужасное. Хотя любой, кто читал его книги или видел его по телевизору, знает, что сам он нисколько не ужасен, он обречен весь остаток жизни играть роль, к которой непригоден. Даже если бы Сагава написал еще одну «Войну и мир», он все равно остался бы «японским каннибалом», который тащит на себе тяжелое бремя быть символом.
Моралистам следовало бы поразмыслить над тем, что уже это само по себе — достаточное наказание.
Я романтик, живущий в век, сердце которого усохло. Говорили, что, поскольку я любил свою жертву, признался ей в своих чувствах, а она посмеялась надо мной, я потерял над собой контроль и убил ее. Все это ложь.
Этот несчастный случай произошел всего через месяц после того, как я познакомился со своей жертвой. Рене была очень красивой девушкой, но мы были просто друзьями. Я — очень маленький и уродливый человек, похожий на желтую обезьяну. Я восторгался высокими красивыми белыми девушками и хотел попробовать их на вкус. Я жаждал отведать их мяса. Я думал, что никогда не смогу выразить себя, не сделав этого. В Париже я был очень одинок. Большинство французов — расисты, и я чувствовал, что между мной и французскими девушками лежит огромная пропасть. С другой стороны, большинство голландцев учтиво и дружелюбно, и моя жертва была голландкой.
Рене была очень благородной девушкой. Но, к сожалению, тогда я не понимал, что дружба шла от сердца. Она была хорошим другом. Но я рассматривал ее лишь как аппетитную плошку с мясом.
Поскольку я считал, что не смогу стать любовником такой красивой белой девушки, я решил съесть ее. Но, реализовав свою фантазию, я был напуган мощью реальности: кровь, тишина. Мне стало отвратительным содеянное мной.
Я не хотел убивать Рене, я лишь хотел вкусить ее мяса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144