Полковник, натянув брюки, лениво потягиваясь и жмурясь от света, спросил:
- Ну что, братец, гремишь? Давай что привез...
- Хорош братец! Я - красный командир, собирайтесь да живее...
Полковник широко открыл глаза. Лицо его побледнело.
- Не может этого быть!.. А... где же мои войска?.. - забормотал он.
- Где ваши войска, сейчас увидите...
- Нет, нет, - бормотал полковник, - это же несовместимо с понятием о тактике.
- Живей, живей собирайтесь и не рассуждайте - мы не намерены повторять налет в соответствии с вашим понятием о тактике.
Одеваясь, Золотарев все твердил, что захват его в плен да еще в постели противоречит правилам войны. Руки у полковника тряслись, голос дрожал.
К тому времени, когда мы вышли на улицу с полковником Золотаревым, весь гарнизон хутора был уже обезоружен и пленен. В наши руки попали четыре трехдюймовых орудия с полными зарядными ящиками.
С пленными и с трофейными орудиями мы сейчас же двинулись обратно и уже к рассвету прибыли в хутор Соленый, в расположение основных сил Платовского отряда.
Наш удачный налет на хутор Золотаревский, пленение его гарнизона, особенно командира белогвардейского отряда полковника Золотарева, вызвали всеобщее ликование в Платовской и прилегающих к ней хуторах. Ликовали и бойцы и все население, вставшее на сторону Советской власти.
Однако допрос полковника Золотарева ничего ценного для нас не дал. Он лишь подтвердил имевшиеся у нас сведения о численности ближайших белогвардейских отрядов и намерениях белогвардейцев в скором времени начать активные действия.
Командование Платовского отряда и президиум станичного Совета приняли решение предать Золотарева всенародному суду как преступника, выступившего против народа и рабоче-крестьянской Советской власти. Суд над Золотаревым решили провести в станице Платовской, куда его и направили под строжайшей охраной. Однако судить Золотарева не пришлось. Он был убит ночью при попытке к бегству, как доложил начальник конвоя.
После налета на хутор Золотаревский Платовский отряд продолжал свою боевую жизнь, располагаясь в хуторе Соленом и в соседних с ним хуторах. Наши сторожевые заставы и посыльные поддерживали постоянную связь с Веселовским, Мартыновским и Орловским краснопартизанскими отрядами. Боевые действия некоторое время ограничивались стычками наших сторожевых застав и разведывательных групп с разъездами и отдельными подразделениями белых.
Отряд продолжал расти. В связи с этим главным для нас было формирование подразделений и обучение людей. Никифоров, Сердечный, Крутей занимались пехотой, я - кавалерией. Эскадрон отряда был реорганизован в дивизион двухэскадронного состава. Меня избрали командиром дивизиона, а Баранникова и Городовикова командирами эскадронов. Заместителями командиров эскадронов были назначены Морозов и Усенко.
Отряд пополнялся преимущественно за счет крестьян-добровольцев, большинство которых не имело самой минимальной военной подготовки. Лучшие из добровольцев, пройдя в отряде обучение, выдвигались на командные должности. И надо сказать, что они в невиданно быстрый срок становились талантливыми и искусными командирами, как, например, любимец бойцов Федор Максимович Морозов - человек удивительной храбрости, прошедший в боях путь от рядового бойца до начальника дивизии. Или Григорий Пивнев - сын бедного крестьянина. Мне вспоминается, как в первые дни вооруженной борьбы с белогвардейцами он пришел в отряд с просьбой принять его в кавалерию. Сначала я отказал ему. Нет, говорю, у тебя ни коня, ни шашки, иди в пехоту. Однако не прошло и двух дней, как Пивнев снова явился и уже на хорошей лошади, при полном вооружении.
- Ну теперь, Семен Михайлович, принимайте в кавалерию, видите конь-то у меня какой и шашка есть.
- Но это не все, - возразил я. - Рубить же ты не умеешь.
- Семен Михайлович, я ведь когда-то и кашу есть не умел. Вот увидите научусь.
Пришлось уступить, принять в кавалеристы. Однако сначала, не желая посылать Пивнева в боевое подразделение, где он по неопытности мог быстро стать жертвой любого казака-рубаки, я определил его к себе ординарцем.
Как-то раз белые выбили с хутора Дальнего нашу сторожевую заставу, державшую связь с Веселовским отрядом. Надо было немедленно восстановить положение, и я с сотней бойцов и с пулеметами поспешил на помощь отступавшей заставе. Спешившись в ложбинке, около уже выколосившейся ржи, я оставил следовавшего за мной Пивнева с лошадьми, а сам стал руководить наступающей цепью бойцов. Завязалась перестрелка с белыми. Смотрю мой ординарец что-то приседает, прячется за рожь. Чтобы ободрить Пивнева, я подзываю его и говорю:
- Что же ты, братец, прячешься под рожь? Испугался пуль? А я-то думал, что ты храбрый... Если бы знал, что ты боишься, то определенно не принял бы в отряд.
- Да нет же, Семен Михайлович, я не боюсь, но как-то само собой получается, - говорит он. - Если вы думаете, что я боюсь, то отпустите во взвод, там я в бой и в разведку пойду, обязательно докажу, что ничего не боюсь.
- Во взвод тебе еще рано, - отвечаю я, - а в разведку тем более. Отрубит тебе голову какой-нибудь казачина, и покатится она, буйная, по широкой степи. Нет, побудь еще около меня, поучись кое-чему, а потом и во взвод пойдешь.
Когда был создан кавалерийский дивизион, я определил Пивнева в эскадрон Баранникова - опытного командира и заботливого человека, поручив ему следить за молодым бойцом. Время от времени я спрашивал Баранникова о Пивневе. Осторожный в суждениях о людях и скупой на похвалы Николай Кирсанович Баранников вначале говорил неопределенно - присматриваюсь, мол. А потом как-то сказал: "Этот парень, видно, совсем лишен чувства страха, думаю, что выйдет из него неплохой командир". Спустя некоторое время в одном из боев с белогвардейцами я лощинкой подъехал к цепи бойцов спешенного эскадрона Баранникова. Смотрю лежит в цепи взвод, умело расположенный на холмистой местности, и ведет огонь по противнику. Пули белых свистят, цокают о землю, но командир взвода, в котором я узнал Пивнева, как будто не обращает на это внимания. Он спокойно ходит и дает своим бойцам какие-то указания.
- Пивнев, ты уже командуешь взводом?
- Да, командую! - и его загорелое лицо светится радостью.
- И пулям не кланяешься? - смеюсь я.
- Нет, они облетают меня, - весело отвечает Пивнев.
Он вытаскивает из кармана кисет и, продолжая беседу со мной, уже не как с командиром, а как с хорошим знакомым, закуривает. Вдруг я вижу, что у него по руке течет кровь.
- Пивнев, ты ранен! Беги же скорее к санитарной линейке!
А он, словно ничего не произошло, спокойно посмотрев на свою руку, потом на меня и говорит:
- Да, наверное, ранен.
Быстро росло боевое мастерство Пивнева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126