Гермиона позвонила маленькому Козмо, чтобы спеть ему колыбельную, но тот грубо предложил ей убираться куда подальше. Тогда она взялась за партитуру «Реквиема». Она должна показать Раннальдини, что тот без нее не обойдется, если хочет довести публику на променад-концерте до слез, а потом сорвать бешеные аплодисменты. Как он посмел вышибить ее только из-за того, что Китти в Лондоне? Импульсивно она решила позвонить в «Валгаллу».
– Алло, – прозвучал сонный голос Китти. – Кто это?
Гермиона подумала, что набрала лондонский номер. Она позвонила по номеру Парадайза, опять напала на Китти и опять швырнула трубку.
В ярости она позвонила Раннальдини, голова которого находилась между ног Флоры и который искренне пробормотал, что сейчас разговаривать не может. Лишь после того, как Гермиона пригрозила, что сейчас приедет, он сказал, что перейдет в другую комнату. Пока Флора| доходила до оргазма, Раннальдини параллельно говорил Гермионе, что солгал.
– Я с Сесилией, а не с Китти, мне просто не хотелось огорчать тебя перед таким вечером. Желаю прекрасных сновидений.
– Зачем тебе понадобилось видеть Сесилию? – требовательно спросила Гермиона.
– У Наташи кризис с будущим. Нам есть о чем поговорить. – Раннальдини понизил голос. – Мне пора, дорогуша.
– Зачем ты так ужасно лжешь? – спросила разомлевшая Флора.
– Когда мне было пять лет, я признался матери, что украл шоколадку, она отлупила меня, что мне не понравилось. И всю жизнь правду скрываю.
У Гермионы была ужасная ночь. Она рано отправилась в постель, проведя долгие одинокие часы в размышлениях о Сесилии и переключая телевизор. А затем оставила служанке и Бобу приказ сделать ей много ромашкового чая с медом, когда вернутся. После того как Гермиона приняла снотворное из рук Боба, ей приснился кошмар, что она потеряла свое место, забыв все ноты, и что в «Альберт-холле» вместо нее поет Сесилия.
После еще одной таблетки в пять утра Гермиона проснулась в полдень, и служанка принесла ей завтрак и «Дейли телеграф». Прибывший доктор ввел ей витамины А и Б, поддерживающие силы и способствующие выделению слюны. Она набила рот поджаренным хлебцем, когда фотография Сесилии на странице, посвященной искусству, с заголовком, извещающим, что бывшие супруги выступят вместе через две недели в «Фиделио», вновь ввергла ее в гнев.
В «Савойе», где обычно останавливалась Сесилия, на телефонный звонок ответила служанка. Сесилия просила не беспокоить.
– Скажите, что это миссис Гарфилд и что это важно.
Наконец просто из любопытства взяв трубку, Сесилия очень удивилась, что Гермиона тепло поздравила ее с получением партии Леоноры.
– Я уверена, ты будешь хороша.
– Хм, спасибо, Гермиона, – Сесилия была полна подозрений.
– С Наташей все в порядке?
– А почему с ней должно что-то случиться?
– Ты обо всем договорилась с Раннальдини этой ночью? – лениво спросила Гермиона. – Я думаю, что нам следовало бы пообедать всем вместе.
– Я его не видела. Ведь прилетела только утром, – сказала Сесилия. – Он был ночью с Китти.
– Нет, не был, – завопила Гермиона. – Китти в Парадайзе. Я проверяла. Раннальдини сказал, что обсуждал с тобой будущее Наташи.
– Ничего он со мной не обсуждал, – взвизгнула Сесилия. – Когда он тебе об этом сказал?
Но Гермиона, бросив трубку и наспех одевшись, помчалась к Раннальдини. Лифт еще не отремонтировали, и какой-то виолончелист был вынужден тащить свой инструмент на восьмой этаж; Гермиона шла за ним. Оттолкнув в сторону лондонскую секретаршу Раннальдини, открывшую музыканту дверь, она ворвалась внутрь.
– Раннальдини здесь нет, – в ужасе произнесла секретарша, – он только что проснулся.
– С кем же он проснулся? – издала вопль Гермиона. – Не лги мне.
Влетев в спальню, она натолкнулась на Раннальдини, выходящего из ванны и завернутого в красное полотенце.
– Ах ты, негодный лжец! – вскрикнула Гермиона.
Испугавшись удара в пах, Раннальдини прикрыл руками свое хозяйство, оставив лицо открытым. В следующий момент был поражен его глаз. Он хотел было скользнуть ей за спину, но не успел, поскольку за влетевшим в дверь с открытым ртом виолончелистом следовала Сесилия.
По-итальянски темпераментная, со сверкающими глазами, оливковым лицом, светлыми крашеными волосами и мускулистым телом, Сесилия была в безукоризненном черном костюме с длинным пиджаком без воротника и плиссированной мини. Вид у нее был такой, будто она только что вырвалась из кошачьей свалки с торчащими когтями. Гремя браслетами, Сесилия схватила бюст Доницетти и швырнула им в Раннальдини. Тот увернулся, и скульптура попала в бывшее свидетелем любовных утех зеркало.
– Scelleraio, Scelleraio, – завопила Сесилия, принимаясь метать алебастровые яйца из корзинки.
– Злое чудовище, неисправимый грешник, – закричала Гермиона.
– Ублюдок, – запускала Сесилия в Раннальдини очередным яйцом.
– Она права, ты – ублюдок, – взвыла Гермиона, пнула Раннальдини в голень и вылетела из квартиры.
– Не трогайте Страдивари, – в ужасе вскричал виолончелист, когда Раннальдини вбежал в гостиную и схватил инструмент, чтобы им прикрыться.
Сесилия не играла в школе в крикет, но в конце концов угодила в угол другого глаза Раннальдини голубым алебастровым яйцом. Вылетая из квартиры, она пнула блондинку в белом тафтяном платье, вышедшую из квартиры редактора «Скорпиона» узнать, что означает весь переполох. В этот момент из ванной, трясясь от хохота, появилась Флора, наблюдавшая за побоищем через двустороннее зеркало.
– Ох, дорогой, – она потрогала оба синяка. – Теперь у нас в Парадайзе две Панды!
Раннальдини доводилось дирижировать с перитонитом, с укусом змеи, даже с перебинтованным правым запястьем, но выставлять себя на смех было незачем. Позвонив Бобу, он сообщил, что болен пневмонией. А потом, надев темные очки и мягкую шляпу, улетел в свой альпийский приют.
В это время в Ричмонде, в гостиной Хлои, Борис Левицки готовил двухчасовую лекцию о Малере, с которой ему предстояло завтра выступить в Котчестерском университете, и пытался не думать о Раннальдини, вернувшем ему симфонию.
Хлоя уехала на запись «Альт-рапсодии», которая никак им не удавалась. После обеда с директором и дирижером она вернется домой не скоро.
Помня о пристрастии Бориса к красному мясу, красному вину и краснолицым дамам, Хлоя оставила ему греющуюся сейчас на солнце бутылку «Педротти», которую он поклялся не трогать, не одолев лекции. В морозильнике лежал большой стейк с рекомендацией о приготовлении и картофель, который надо было посыпать луком и поставить в печь на час.
Однако сама Хлоя, с тех пор как сошлась с Борисом, уже не была такой румяной. Поскольку он был совершенно непрактичен, ей приходилось постоянно за ним присматривать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93