– Если у них на уме одно, пусть поменяют название Лондона и назовут его Чертова развлекательная площадка. Разве поведение Раннальдини тебя не задевает? – спросила она. – Наверное, Гермиона уж точно. Она такая самка.
– Да, – согласилась Китти. – Но ведь я знала о нем все еще до того, как вышла замуж. Джорджия, я так его люблю, даже пинок лучше, чем ничто. И потом ему уже сорок шесть, однажды придется осесть дома.
– Если бы еще здесь были нормальные любовники, – вздохнула в ответ Джорджия, пока Китти меняла ей тарелку с нетронутой едой. – А то ведь мужики в такой момент так нахальны. Аннабель Хардман прошлой ночью сошлась с каким-то ничтожным землемеришкой. Так тот тут же улегся на софу, заявив, что хочет знать всю ее жизнь за последние два года, а затем уснул. В постели он был ужасен и ожидал, что она отвезет его домой.
Китти захихикала, ставя чайник. Наверное, не было смысла предлагать Джорджии яблочный торт, и она отрезала кусочек для мистера Бримскомба, скрывавшегося где-то во дворе.
– Ну и что ты собираешься делать? – спросила она у Джорджии.
– Судьба всех заложников войны – бежать, – ответила та. – Меня ждет кораблик. Только я не могу остановиться, разговаривая с людьми, и мне кажется, я понемногу схожу с ума. Это так легко – плакаться, но потом понимаешь последствия и это останавливает, ведь сразу угодишь на страницы газет.
Глаза Китти были полны слез.
– Мне так жаль, Джорджия. Вы с Гаем такие милые люди. И, мне кажется, глубоко несчастны оба. Ты это преодолеешь.
– Славная, – обняла ее Джорджия. – Я ужасно беспокоюсь о том, что ты одна в этом огромном доме.
– У меня все о'кей. Наташа и Вольфи приезжают каждый уик-энд и привозят с собой друзей. И Флора вот приедет на воскресенье. Мне бы так хотелось на нее посмотреть.
– Ты точно знаешь? – переспросила Джорджия. – Она всегда меня подбадривает, и потребуется усилие, чтобы перед ней все выглядело наилучшим образом.
– Вольфи ею восхищается, – сказала Китти, – а Раннальдини утверждает, что у нее замечательный голос.
22
Между тем контрапунктом в этой трагикомедии было то, что Раннальдини пользовался преимуществами жаркого лета и развалом брака Джорджии и Гая, желая заполучить Флору. Вначале успеха не было. Ни одна из полных остроумия почтовых открыток, посылаемых отовсюду, не достигала цели. Флора просто ими не интересовалась. Она была влюблена в Бориса Левицки, все еще преподававшего в «Багли-холле», но выглядевшего после ухода жены невероятно худым и нечастным. В школе у нее была масса поклонников среди мальчишек. Ее страстно желал Маркус Кемпбелл-Блэк, слишком робкий и целиком ушедший в игру на пианино. А сама она предпочитала высокого блондина Вольфганга Раннальдини, капитана крикетной команды, который был годом ее старше. В план захвата Флоры входило поощрение дружбы с ней дочери Раннальдини. Наташа, чувствовавшая себя заброшенной из-за романа своей матери с продюсером звукозаписи, была даже благодарна, что Раннальдини проявил интерес к ее школьным делам, а однажды присутствовал на воскресном теннисном матче с ее участием, чего раньше никогда не случалось.
Наблюдая за тем, что доставляет ему удовольствие, она заметила, что он весь обращается во внимание, когда речь заходит о Флоре. Его интересует, как она выбирается из окна своей спальни, чтобы удрать в ночной клуб «Гезлайт», и как их воспитательница мисс Феген взволнована, когда Флора носится по дому на пари, и как Флора сдала устный экзамен по французскому.
– Экзаменатор спросил ее, что делает ее отец, каким способом добывает средства к существованию, и она по-французски ответила: «Мой отец умер». Тогда последовал вопрос, чем занимается мама. Флора сказала: «Моя мама тоже умерла» , – и разразилась слезами. Экзаменатор не стал ее мучить и поставил «отлично». Это просто несправедливо. Она к тому же такая сексапильная, что все просто падают к ее ногам.
Включая самого Раннальдини, предложившего Флоре билеты на концерт в «Альберт-холле» в день Наташиного экзамена по музыке. Флора пришла в восхищение. Все что угодно, лишь бы вырваться из «Багли-холла», тем более если Раннальдини прислал за ней вертолет. Прибыв в «Альберт-холл», она обнаружила очередь за лишним билетиком, длинную, как коса, и, уж если следовать древней новелле женщины-писательницы, заплетавшуюся за угол здания.
Обычно Раннальдини долго оттягивал свой выход, и битком набитая аудитория уже начинала паниковать, появится ли он вообще. И когда он наконец выходил на публику, женщины разве что не вопили – они вздыхали, улыбались, аплодировали, кричали «браво» и приходили в экстаз от вида прекрасной спины Раннальдини, стоящего на роструме. Отливающая оловом ткань подчеркивала широкие мускулистые плечи под безукоризненно сидящим фраком. Великолепный загар рук контрастировал с отбеленными Китти манжетами с серебряными запонками, подаренными на сорокалетие Леонардом Бернстайном, чьими выступлениями, если б они не были чрезмерно эмоциональными, Раннальдини способен был восхищаться.
Берлиоз дирижировал обнаженной саблей, а Раннальдини – заново отточенной стрелой купидона. Флора была единственной женщиной в первом ряду, на которой не было блузки желто-лиловых цветов «Кетчитьюн» с надписью «Я ЛЮБЛЮ РАННАЛЬДИНИ». Едва он вступил на рострум, как Флора почувствовала дуновение около маэстро, белая гардения в его петлице запорхала мелодии в такт.
Программа была подобрана специально для Флоры: «Дон Жуан» Штрауса, а после его же «Четыре последние песни» в исполнении Гермионы. И каждый раз, когда он к ней поворачивался, приглашая к-вступлению палочкой Тосканини из слоновой кости, аудитория вперяла взоры в его надменный профиль.
Он так вольно обращался с партитурой, так мощно вторгался в нее, что именно после его интерпретаций она казалась наконец-то истинной. И все понимали: здесь ни убавить, ни прибавить.
В конце первого отделения он и Гермиона кланялись, не переставая. Ее восторженная взволнованность, воздушные поцелуи, прижимание к груди букетов роз, упакованных в целлофан, находились в резком контрасте с холодным спокойствием маэстро, ставшем еще более холодным, после того как Раннальдини увидел, что Флора поглощена «Женским делом».
За Штраусом во втором отделении последовала «Весна священная» Стравинского, доставляющая хлопоты даже самому искушенному оркестру и повествующая о деве, которая добровольно идет на смерть во время языческого обряда. Раннальдини отменил свидание с Гермионой, сославшись на то, что Китти в Лондоне, и передал Флоре записку, в которой приглашал ее в десять часов к Дафни на Уолтон-стрит и обещал угостить ужином.
Ради приближения встречи с Флорой маэстро в таком темпе отыграл «Весну священную», что палочка Тосканини во время исполнения образовывала размытое пятно, казалось, свое сексуальное волнение он передал и оркестру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93