"Ибо душа грешника принадлежит сатане".
Высказавшись в таком духе, Пэттен сообщил мне, где найти эту последнюю цитату. На случай, если я вздумаю поискать её в Библии, когда в следующий раз остановлюсь в "Холидей-инн".
- Если все это так, куда нам девать Иисуса? - спросил я. - Мне всегда казалось, что он любил направлять грешников на праведную стезю. Неужели исповедь подонка, лежащего на смертном одре, стоит меньше, чем жизнь, проведенная на коленях и в молитве?
Пэттен покачал головой, выудил из кармана немного искривленную тонкую сигару и сунул её в рот.
- Как же далек ты от понимания, - посетовал он, охлопывая свои карманы. Не найдя спичек, Пэттен принялся ощупывать себя по-новой, но в конце концов прикрыл ладонью поднесенную мною спичку, которую я зажег, чиркнув ею по дюралевому борту лодки. Худо-бедно раскурив свою сигару, Пэттен добавил: - Все это довольно сложно, приятель.
- Не могу сказать, что много думал об этом.
- Тогда, как говорится, будь готов к последствиям. К вечному проклятию!
- Погодите-ка. Мне показалось, вы считаете, что Христос принял смерть за людские грехи. Что ж, вот я, грешник. И как обстоит дело? Либо да, либо нет. Если нет, значит, ничего не изменилось. Бог по-прежнему остается все тем же завхозом с разграфленной пополам книгой учета и решает, кому взойти на небеса, а кому низвергнуться в преисподнюю. Если, как вы говорите, Христос искупает наши грехи, то почему бы человеку не посвятить этому последний час жизни? Большинство людей устроила бы и последняя минута.
- Ты слеп как каменная глыба.
- Я так понимаю. Вот мы с вами сидим здесь, покуриваем и никому не делаем зла. Не вижу, что в этом плохого.
- Не видишь, хотя имеешь глаза.
- Нет, я вот о чем. Какой смысл спасать душу непьющего служителя церкви, когда можно захапать массового убийцу? Если вы говорите, что бог любит прощать грешников, нас, грешных, это вполне устраивает. Кем бы мы были друг без друга?
Эта беседа благотворно действовала на мое кровообращение. Я снова чувствовал свое колено. Лодки потихоньку сближались, но вдруг Пэттен взмахнул веслом и быстро подплыл ко мне.
- Коль скоро тебя зовут Куперман, должно быть, ты еврей, - сказал он и улыбнулся на тот случай, если обидел меня своей наблюдательностью.
- Совершенно верно. Но в таком городишке, как Грэнтэм, неизбежно вырастаешь кальвинистом, и неважно, какое определение присобачивается к этому слову. Наша синагога стоит на углу Церковной улицы и бульвара Кальвина. Едва ли можно подобраться к протестантизму ещё ближе.
- Где ты постигал богословие?
- В гостиничных номерах. А вы?
- Куперман, ты - неисправимый грешник. Я скорблю и буду молиться за тебя.
- Думаю, хуже от этого не станет, - сказал я, не сумев припомнить ни единого закона, запрещающего молиться за ближних. Я почувствовал, как мои старые пятки вплавляются в днище лодки. Нет, довольно. Я обрадовался, когда Пэттен достал из кармана шахматную доску с примагниченными к ней фигурами.
- Итак, грешник, сейчас я тебя разгромлю.
Он расставил фигуры и взял себе белые. Но это не помогло: Пэттен бросил игру после четвертого хода, когда увидел, что на пятом либо получит шах, либо потеряет ферзя.
- Ты что, Бенни, упражняешься ночи напролет? Черт возьми, меня блевать тянет от твоих уловок, почерпнутых из учебников. Думаешь, ты у нас лучше всех?
Пэттен ещё долго разглагольствовал в том же духе. Каждый его проигрыш непременно сопровождался такими проповедями. Но на сей раз Пэттен умолк довольно быстро.
Нас относило прочь от острова. Мы видели мыс Риммера и расчищенную под лагерь поляну на соседнем небольшом полуострове.
- Тут повсюду молодая поросль, - сообщил мне Пэттен. - В былые времена здешние леса казались синими, столько тут росло корабельной сосны. Когда-то на половине кораблей британского военного флота стояли мачты из сосны, срубленной в Петававе. Помню, как я заслушивался рассказами старого Альберта Маккорда о жизни в срубах.
- В чем?
- Срубы - это бараки для дровосеков. Их обитатели питались свиной солониной, фасолью и хлебом, запивая все это зеленым чаем. Едва ли мне понравилась бы такая жизнь, но в ней есть некая чарующая привлекательность.
- Думаю, что, если бы вы не уехали отсюда, то сидели бы сейчас на террасе гостиницы в Хэтчвее вместе с другими старожилами.
- Бенни, ты попал в самую точку. Именно это и снится мне в ночных кошмарах.
Пэттен рассказал мне немало интересного. В частности, что за озерами вся земля была вспахана бревнами, которые вывозили отсюда волоком. Некоторым бороздам было больше ста лет. Поведал он мне и о другом местном старожиле, лесорубе и старателе по имени Бернерс, у которого была хижина на соседнем острове.
- В войну он служил в ВВС, и ему обожгло лицо. Теперь живет отшельником. Подобно Иову, в одиночестве вкушает хлеб свой. С удовольствием навещаю его всякий раз, когда приезжаю сюда. Он мне как дальний родственник. Научил меня выживать в лесу.
У Пэттена был такой вид, словно он на миг заблудился в дебрях прошлого. Его взгляд блуждал по дальнему берегу озера. Наконец мой собеседник погрузил весло в воду.
- Загляни сегодня, сыграем в шахматы.
Заручившись моим обещанием, Пэттен молча поплыл прочь, обогнул дальнюю оконечность острова и направился к краю озера. Я проводил его глазами, а потом и сам налег на весла. Футах в десяти перед носом лодки на поверхность выскочила рыбина, но я не знал, что это было - форель или жерех.
6.
Я испытал странное чувство, когда забрался в машину и покатил к выезду из парка. Я уже привык передвигаться исключительно при помощи мускульной силы и весел, а теперь вдруг мчался с поразительной скоростью пятнадцать миль в час, трясясь на выбоинах и колдобинах мощеной бревнами дороги. Миновав один из поворотов, я угодил в ту самую лужу, о котрой говорили в усадьбе. Вода захлестнула колесные колпаки, и я тотчас смекнул, что едва ли мне стоит останавливаться и пялиться по сторонам. Есть такое старое кино про то, как водители грузовиков перевозили нитроглицерин где-то в Южной Америке. Сейчас я представлялся себе одним из этих шоферюг. Малость поелозив в грязи, я сумел миновать район затопления. Теперь передо мной лежал более-менее ровный проселок, который тянулся до границы парка и шоссе на Кингскоут-лейк. Дорога эта вначале мыслилась как двухрядная, но теперь только дурак стал бы держаться своей стороны так называемой "проезжей части", не обращая внимания на встречный транспорт. На этой дороге желающие разъехаться водители подолгу разглядывают встречные машины, прикидывая их габариты, а грузовики даже останавливаются, и шоферюги отходят в тенек на обочине, делают самокрутки и серьезно обсуджают вопрос о преимущественном праве проезда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Высказавшись в таком духе, Пэттен сообщил мне, где найти эту последнюю цитату. На случай, если я вздумаю поискать её в Библии, когда в следующий раз остановлюсь в "Холидей-инн".
- Если все это так, куда нам девать Иисуса? - спросил я. - Мне всегда казалось, что он любил направлять грешников на праведную стезю. Неужели исповедь подонка, лежащего на смертном одре, стоит меньше, чем жизнь, проведенная на коленях и в молитве?
Пэттен покачал головой, выудил из кармана немного искривленную тонкую сигару и сунул её в рот.
- Как же далек ты от понимания, - посетовал он, охлопывая свои карманы. Не найдя спичек, Пэттен принялся ощупывать себя по-новой, но в конце концов прикрыл ладонью поднесенную мною спичку, которую я зажег, чиркнув ею по дюралевому борту лодки. Худо-бедно раскурив свою сигару, Пэттен добавил: - Все это довольно сложно, приятель.
- Не могу сказать, что много думал об этом.
- Тогда, как говорится, будь готов к последствиям. К вечному проклятию!
- Погодите-ка. Мне показалось, вы считаете, что Христос принял смерть за людские грехи. Что ж, вот я, грешник. И как обстоит дело? Либо да, либо нет. Если нет, значит, ничего не изменилось. Бог по-прежнему остается все тем же завхозом с разграфленной пополам книгой учета и решает, кому взойти на небеса, а кому низвергнуться в преисподнюю. Если, как вы говорите, Христос искупает наши грехи, то почему бы человеку не посвятить этому последний час жизни? Большинство людей устроила бы и последняя минута.
- Ты слеп как каменная глыба.
- Я так понимаю. Вот мы с вами сидим здесь, покуриваем и никому не делаем зла. Не вижу, что в этом плохого.
- Не видишь, хотя имеешь глаза.
- Нет, я вот о чем. Какой смысл спасать душу непьющего служителя церкви, когда можно захапать массового убийцу? Если вы говорите, что бог любит прощать грешников, нас, грешных, это вполне устраивает. Кем бы мы были друг без друга?
Эта беседа благотворно действовала на мое кровообращение. Я снова чувствовал свое колено. Лодки потихоньку сближались, но вдруг Пэттен взмахнул веслом и быстро подплыл ко мне.
- Коль скоро тебя зовут Куперман, должно быть, ты еврей, - сказал он и улыбнулся на тот случай, если обидел меня своей наблюдательностью.
- Совершенно верно. Но в таком городишке, как Грэнтэм, неизбежно вырастаешь кальвинистом, и неважно, какое определение присобачивается к этому слову. Наша синагога стоит на углу Церковной улицы и бульвара Кальвина. Едва ли можно подобраться к протестантизму ещё ближе.
- Где ты постигал богословие?
- В гостиничных номерах. А вы?
- Куперман, ты - неисправимый грешник. Я скорблю и буду молиться за тебя.
- Думаю, хуже от этого не станет, - сказал я, не сумев припомнить ни единого закона, запрещающего молиться за ближних. Я почувствовал, как мои старые пятки вплавляются в днище лодки. Нет, довольно. Я обрадовался, когда Пэттен достал из кармана шахматную доску с примагниченными к ней фигурами.
- Итак, грешник, сейчас я тебя разгромлю.
Он расставил фигуры и взял себе белые. Но это не помогло: Пэттен бросил игру после четвертого хода, когда увидел, что на пятом либо получит шах, либо потеряет ферзя.
- Ты что, Бенни, упражняешься ночи напролет? Черт возьми, меня блевать тянет от твоих уловок, почерпнутых из учебников. Думаешь, ты у нас лучше всех?
Пэттен ещё долго разглагольствовал в том же духе. Каждый его проигрыш непременно сопровождался такими проповедями. Но на сей раз Пэттен умолк довольно быстро.
Нас относило прочь от острова. Мы видели мыс Риммера и расчищенную под лагерь поляну на соседнем небольшом полуострове.
- Тут повсюду молодая поросль, - сообщил мне Пэттен. - В былые времена здешние леса казались синими, столько тут росло корабельной сосны. Когда-то на половине кораблей британского военного флота стояли мачты из сосны, срубленной в Петававе. Помню, как я заслушивался рассказами старого Альберта Маккорда о жизни в срубах.
- В чем?
- Срубы - это бараки для дровосеков. Их обитатели питались свиной солониной, фасолью и хлебом, запивая все это зеленым чаем. Едва ли мне понравилась бы такая жизнь, но в ней есть некая чарующая привлекательность.
- Думаю, что, если бы вы не уехали отсюда, то сидели бы сейчас на террасе гостиницы в Хэтчвее вместе с другими старожилами.
- Бенни, ты попал в самую точку. Именно это и снится мне в ночных кошмарах.
Пэттен рассказал мне немало интересного. В частности, что за озерами вся земля была вспахана бревнами, которые вывозили отсюда волоком. Некоторым бороздам было больше ста лет. Поведал он мне и о другом местном старожиле, лесорубе и старателе по имени Бернерс, у которого была хижина на соседнем острове.
- В войну он служил в ВВС, и ему обожгло лицо. Теперь живет отшельником. Подобно Иову, в одиночестве вкушает хлеб свой. С удовольствием навещаю его всякий раз, когда приезжаю сюда. Он мне как дальний родственник. Научил меня выживать в лесу.
У Пэттена был такой вид, словно он на миг заблудился в дебрях прошлого. Его взгляд блуждал по дальнему берегу озера. Наконец мой собеседник погрузил весло в воду.
- Загляни сегодня, сыграем в шахматы.
Заручившись моим обещанием, Пэттен молча поплыл прочь, обогнул дальнюю оконечность острова и направился к краю озера. Я проводил его глазами, а потом и сам налег на весла. Футах в десяти перед носом лодки на поверхность выскочила рыбина, но я не знал, что это было - форель или жерех.
6.
Я испытал странное чувство, когда забрался в машину и покатил к выезду из парка. Я уже привык передвигаться исключительно при помощи мускульной силы и весел, а теперь вдруг мчался с поразительной скоростью пятнадцать миль в час, трясясь на выбоинах и колдобинах мощеной бревнами дороги. Миновав один из поворотов, я угодил в ту самую лужу, о котрой говорили в усадьбе. Вода захлестнула колесные колпаки, и я тотчас смекнул, что едва ли мне стоит останавливаться и пялиться по сторонам. Есть такое старое кино про то, как водители грузовиков перевозили нитроглицерин где-то в Южной Америке. Сейчас я представлялся себе одним из этих шоферюг. Малость поелозив в грязи, я сумел миновать район затопления. Теперь передо мной лежал более-менее ровный проселок, который тянулся до границы парка и шоссе на Кингскоут-лейк. Дорога эта вначале мыслилась как двухрядная, но теперь только дурак стал бы держаться своей стороны так называемой "проезжей части", не обращая внимания на встречный транспорт. На этой дороге желающие разъехаться водители подолгу разглядывают встречные машины, прикидывая их габариты, а грузовики даже останавливаются, и шоферюги отходят в тенек на обочине, делают самокрутки и серьезно обсуджают вопрос о преимущественном праве проезда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67