Все шли с открытыми головами, с разгоревшимися, красными лицами, держа в одной руке кубок с вином, а другой рукой придерживая сабли, шли степенно, но глаза их блестели озорством.
Князь поднял кубок.
- За здоровье генеральши! - гаркнул он. - Трубить в трубы!
Труб не было, но за дверьми с десяток гайдуков затрубили в кулаки так пронзительно, что старостина крикнула:
- Умираю!
Воевода, не обращая на это внимания, обернулся и крикнул:
- Вина! Нельзя же обидеть старостину и розовый бутончик.
Услышав это, Леля сделала сердитую гримаску. Подбежали двое слуг с бутылями и начали наливать вино.
Воевода стоял, не спуская глаз с Паклевского.
- Iterum, iterumque здоровье пани старостины... Трубы и литавры!!
Опять затрубили в кулаки, а потом стали колотить в доски. Старостина испустила тоненький стон, как будто умирала.
Князь очень серьезно выпил кубок и дал знак, чтобы ему налили еще раз. Он все смотрел на Паклевского, который тоже не опускал перед ним взгляда.
- За здоровье розового бутончика - генеральской дочки; пусть расцветает по примеру матери, et caetera.
- Et caetera! - со смехом гаркнула вся толпа.
Генеральша покраснела от гнева.
- Попрошу дать мне лавку, чтобы я мог сесть, отдохнуть и поговорить с этими дамами, - заговорил князь. - Tandem, прошу закрыть двери, потому что Борей веет на розы и бутоны... Господа Фрычинский, Боженцкий и Пашковский останутся со мною...
Приказание князя было моментально исполнено; он сел, поставил кубок подле себя на лавке и, хотя видел волнение все еще не пришедших в себя женщин, решил, по-видимому, немного помучить их.
- Пани генеральша, откуда вы, сударыня, едете? Из Китая или из царства Мароккского, пане коханку?
Ответа не было.
- Я очень просил бы ответить мне.
- Но, что же это за вопрос? - осмелилась произнести генеральша.
- Вот, видите ли, сударыня, пане коханку, - говорил воевода, - с виду вопрос как будто бессмысленный, а на деле - разумный. Потому что, если бы сударыня возвращалась из Сморгони или из Пацанова, то, поверьте, знала бы, что у виленского воеводы - несколько тысяч войска, и не запирала бы ворот перед самым его носом.
Но это так только говорится, discursiae, без обиды, пане коханку! Я также смолоду очень любил путешествовать, пане коханку, вот генерал Фрычинский может это засвидетельствовать.
Генерал низко поклонился.
- Вот, однажды, когда мы, переплыв океан на спине черепахи, имея парусом передник моей первой жены, который я всегда носил с собой и который всегда спасал нас во время штиля на море, потому что имел ту особенность, что он сам развевался и вызывал ветер...
Тут князь прервал себя и, обращаясь к Боженцкому, спросил:
- На чем я остановился, пане коханку?
- На передничке ее сиятельства княгини, - отвечал Боженцкий.
- А вот и неправда, пане коханку, на черепашьей спине, - сказал князь, - у вас, сударь, плохая память.
Боженцкий опять поклонился.
- Переплыв счастливо океан, управляясь вместо весел ухватом, который у меня сохранился от того времени, когда я служил помощником повара, пане коханку...
Женщины, слушая его, переглядывались и пожимали плечами, а Леля роняя нож, принуждена была закрыть рот платком, чтобы не рассмеяться. Нож зазвенел, упав на пол, и князь оглянулся посмотреть, что случилось.
- Что же это, пане коханку? Какое-то оружие? Которая же из дам была так вооружена?
- Я! - отвечала Леля выступив вперед и поднимая нож.
- Раны Господни! Пане коханку, вы хотели зарезать меня как каплуна, или как Юдифь Олоферна. Вот это мило!
Леля улыбнулась.
- Героиня, пане коханку! - вскричал Радзивилл. - Надо выпить за ваше здоровье и непременно из туфельки! Эй!
Подскочил пан Боженцкий.
- Из туфельки, пане коханку...
Леля хотела убежать; тяжелый и неповоротливый воевода бросился за ней, она крикнула, и на защиту ее поспешил с пистолетом и саблей Паклевский.
- Ваше сиятельство! Слово Радзивилла! - сказал он.
- Туфельке я его не давал, пане коханку! Если пропадет пара туфель беда небольшая, а честь большая, если я прикоснусь губами там, где лежала пятка паненки! Поэтому прошу дать мне туфельку или - пане коханку - война! Война!
Леля, спрятавшаяся за мать, очень решительно сняла с ноги туфельку на высоком каблучке и смело подала ее.
Увидев это, старостина вскрикнула. Князь взял двумя толстыми пальцами предмет своих желаний, еще теплый от маленькой ножки, которая в нем покоилась, и причмокнул. Туфелька из голубого атласа, обшитая ленточкой канареечного цвета и вся расшитая по атласу мелкими цветочками, казалась прелестной безделушкой.
- Да ведь это наперсток, пане коханку, - воскликнул князь, - если бы вы, сударыня, увидели туфлю моей сестры, панны Теофили! Из нее можно напиться!.. А это... это просто шутка! Пане коханку!
Леля краснела, генеральша улыбалась и даже старостина приняла такое выражение, которое могло означать, что и ее ножка не более этой.
Прибежал гайдук с бутылкой вина и по обычаю хотел поставить кубок в туфельку, но князь не позволил.
- Нет, пане коханку, - ex originali; выпью-ка я из туфельки. Лей!
Смеясь, гайдук только начал наливать вино, как оно уже потекло на пол, а князь поднес туфельку ко рту, выпил и бережно спрятал мокрый сувенир за кунтуш...
И только после этого он приказал подать себе кубок и выпил из него. Женщины надеялись, что теперь он выйдет и даст им отдохнуть, но он уселся на лавке.
- На чем же мы остановились? - спросил он Боженцкого.
Тот пожал плечами, а князь покачал головой.
- Пани генеральша, - сказал он, - едет, вероятно, в Варшаву на Senatus Consilium.
- Мы еще не образовали его, - отвечала оскорбленная пани, - но когда он составится, кто знает - будет ли это очень приятно некоторым мужчинам-сенаторам?
- Гм! - сказал Радзивилл. - Я страшно боюсь женщин. Одна уже начала нами распоряжаться; но, может быть, мы не сдадимся, пане коханку, если только другие дамы не придут ей на помощь...
Очень прошу вас в Варшаве заступиться за Радзивилла, чтобы там на него не гневались, пане коханку: это - добрый человек, я его знаю с детства, не любит только, чтобы кто-нибудь дул ему в кашу...
Однажды был такой случай...
Было очевидно, что князь начинал свой рассказ только для того, чтобы помучить женщин, но в это время Пщолковский, немой шут князя, странная и смешная фигура с совершенно выбритою головою, с бледным и одутловатым лицом, без усов, вечно неестественно кривлявшийся, вбежал в комнату.
Он не говорил, но умел забавлять князя жестами, которые тот отлично понимал, и мимикой. Он вошел, указывая на кого-то за собой, и, приняв гордую позу, взявшись руками за бока, вытянул палец по направлению к князю и снова указал на дверь.
- Что с ним? - спросил князь. - Кажется, кто-то приехал. Может быть, Кашиц, который должен был догнать меня, или ксендз Кучинский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Князь поднял кубок.
- За здоровье генеральши! - гаркнул он. - Трубить в трубы!
Труб не было, но за дверьми с десяток гайдуков затрубили в кулаки так пронзительно, что старостина крикнула:
- Умираю!
Воевода, не обращая на это внимания, обернулся и крикнул:
- Вина! Нельзя же обидеть старостину и розовый бутончик.
Услышав это, Леля сделала сердитую гримаску. Подбежали двое слуг с бутылями и начали наливать вино.
Воевода стоял, не спуская глаз с Паклевского.
- Iterum, iterumque здоровье пани старостины... Трубы и литавры!!
Опять затрубили в кулаки, а потом стали колотить в доски. Старостина испустила тоненький стон, как будто умирала.
Князь очень серьезно выпил кубок и дал знак, чтобы ему налили еще раз. Он все смотрел на Паклевского, который тоже не опускал перед ним взгляда.
- За здоровье розового бутончика - генеральской дочки; пусть расцветает по примеру матери, et caetera.
- Et caetera! - со смехом гаркнула вся толпа.
Генеральша покраснела от гнева.
- Попрошу дать мне лавку, чтобы я мог сесть, отдохнуть и поговорить с этими дамами, - заговорил князь. - Tandem, прошу закрыть двери, потому что Борей веет на розы и бутоны... Господа Фрычинский, Боженцкий и Пашковский останутся со мною...
Приказание князя было моментально исполнено; он сел, поставил кубок подле себя на лавке и, хотя видел волнение все еще не пришедших в себя женщин, решил, по-видимому, немного помучить их.
- Пани генеральша, откуда вы, сударыня, едете? Из Китая или из царства Мароккского, пане коханку?
Ответа не было.
- Я очень просил бы ответить мне.
- Но, что же это за вопрос? - осмелилась произнести генеральша.
- Вот, видите ли, сударыня, пане коханку, - говорил воевода, - с виду вопрос как будто бессмысленный, а на деле - разумный. Потому что, если бы сударыня возвращалась из Сморгони или из Пацанова, то, поверьте, знала бы, что у виленского воеводы - несколько тысяч войска, и не запирала бы ворот перед самым его носом.
Но это так только говорится, discursiae, без обиды, пане коханку! Я также смолоду очень любил путешествовать, пане коханку, вот генерал Фрычинский может это засвидетельствовать.
Генерал низко поклонился.
- Вот, однажды, когда мы, переплыв океан на спине черепахи, имея парусом передник моей первой жены, который я всегда носил с собой и который всегда спасал нас во время штиля на море, потому что имел ту особенность, что он сам развевался и вызывал ветер...
Тут князь прервал себя и, обращаясь к Боженцкому, спросил:
- На чем я остановился, пане коханку?
- На передничке ее сиятельства княгини, - отвечал Боженцкий.
- А вот и неправда, пане коханку, на черепашьей спине, - сказал князь, - у вас, сударь, плохая память.
Боженцкий опять поклонился.
- Переплыв счастливо океан, управляясь вместо весел ухватом, который у меня сохранился от того времени, когда я служил помощником повара, пане коханку...
Женщины, слушая его, переглядывались и пожимали плечами, а Леля роняя нож, принуждена была закрыть рот платком, чтобы не рассмеяться. Нож зазвенел, упав на пол, и князь оглянулся посмотреть, что случилось.
- Что же это, пане коханку? Какое-то оружие? Которая же из дам была так вооружена?
- Я! - отвечала Леля выступив вперед и поднимая нож.
- Раны Господни! Пане коханку, вы хотели зарезать меня как каплуна, или как Юдифь Олоферна. Вот это мило!
Леля улыбнулась.
- Героиня, пане коханку! - вскричал Радзивилл. - Надо выпить за ваше здоровье и непременно из туфельки! Эй!
Подскочил пан Боженцкий.
- Из туфельки, пане коханку...
Леля хотела убежать; тяжелый и неповоротливый воевода бросился за ней, она крикнула, и на защиту ее поспешил с пистолетом и саблей Паклевский.
- Ваше сиятельство! Слово Радзивилла! - сказал он.
- Туфельке я его не давал, пане коханку! Если пропадет пара туфель беда небольшая, а честь большая, если я прикоснусь губами там, где лежала пятка паненки! Поэтому прошу дать мне туфельку или - пане коханку - война! Война!
Леля, спрятавшаяся за мать, очень решительно сняла с ноги туфельку на высоком каблучке и смело подала ее.
Увидев это, старостина вскрикнула. Князь взял двумя толстыми пальцами предмет своих желаний, еще теплый от маленькой ножки, которая в нем покоилась, и причмокнул. Туфелька из голубого атласа, обшитая ленточкой канареечного цвета и вся расшитая по атласу мелкими цветочками, казалась прелестной безделушкой.
- Да ведь это наперсток, пане коханку, - воскликнул князь, - если бы вы, сударыня, увидели туфлю моей сестры, панны Теофили! Из нее можно напиться!.. А это... это просто шутка! Пане коханку!
Леля краснела, генеральша улыбалась и даже старостина приняла такое выражение, которое могло означать, что и ее ножка не более этой.
Прибежал гайдук с бутылкой вина и по обычаю хотел поставить кубок в туфельку, но князь не позволил.
- Нет, пане коханку, - ex originali; выпью-ка я из туфельки. Лей!
Смеясь, гайдук только начал наливать вино, как оно уже потекло на пол, а князь поднес туфельку ко рту, выпил и бережно спрятал мокрый сувенир за кунтуш...
И только после этого он приказал подать себе кубок и выпил из него. Женщины надеялись, что теперь он выйдет и даст им отдохнуть, но он уселся на лавке.
- На чем же мы остановились? - спросил он Боженцкого.
Тот пожал плечами, а князь покачал головой.
- Пани генеральша, - сказал он, - едет, вероятно, в Варшаву на Senatus Consilium.
- Мы еще не образовали его, - отвечала оскорбленная пани, - но когда он составится, кто знает - будет ли это очень приятно некоторым мужчинам-сенаторам?
- Гм! - сказал Радзивилл. - Я страшно боюсь женщин. Одна уже начала нами распоряжаться; но, может быть, мы не сдадимся, пане коханку, если только другие дамы не придут ей на помощь...
Очень прошу вас в Варшаве заступиться за Радзивилла, чтобы там на него не гневались, пане коханку: это - добрый человек, я его знаю с детства, не любит только, чтобы кто-нибудь дул ему в кашу...
Однажды был такой случай...
Было очевидно, что князь начинал свой рассказ только для того, чтобы помучить женщин, но в это время Пщолковский, немой шут князя, странная и смешная фигура с совершенно выбритою головою, с бледным и одутловатым лицом, без усов, вечно неестественно кривлявшийся, вбежал в комнату.
Он не говорил, но умел забавлять князя жестами, которые тот отлично понимал, и мимикой. Он вошел, указывая на кого-то за собой, и, приняв гордую позу, взявшись руками за бока, вытянул палец по направлению к князю и снова указал на дверь.
- Что с ним? - спросил князь. - Кажется, кто-то приехал. Может быть, Кашиц, который должен был догнать меня, или ксендз Кучинский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84