- Прекрасная формула, если бы только можно было ее выполнить, возразил гетман. - Это все равно, что сказать больному, что он не должен хворать.
Он иронически усмехнулся.
После нескольких отрывистых вопросов о состоянии здоровья, гетман склонился к доктору.
- Мне удалось, - сказал он, - проверить то, что говорили о Млодзеевском. Этот коварный человек уже начинает изменять нам, и нет сомнения, что он увлечет за собой примаса. Старец уже не видит своими глазами и не слышит иначе, как его ушами... А к довершению всех неприятностей я должен думать, что сын Беаты, si fabula vera, приложил свои старанья к тому, чтобы устроить мне этот сюрприз. Но нет - это басня. Этого не может быть!
- К сожалению, - сказал доктор, - я имею серьезные причины думать, что это правда. Юноша - от природы необычайно одаренный (и не удивительно!), - с улыбкой прибавил он, - буйно развернулся в школе канцлера! Я виделся и говорил с ним сегодня... Мать внушила ему очень дурные чувства по отношению к вам...
И прежде чем гетман успел прервать его, Клемент быстро закончил:
- На счастье - я знаю это от него самого - он в чем-то не сошелся с канцлером, и гордый мальчик, не желая сносить его грубые выговоры, поблагодарил его за службу.
Браницкий быстро приподнял голову на подушке и, схватив доктора за руку, воскликнул с живым нетерпением:
- Да может ли это быть? Это была бы большая удача для нас!
- В том, что это так, нет ни малейшего сомнения, - сказал доктор, но нам-то в этом мало проку... Я говорил с ним, и он окончательно вывел меня из терпенья; я не хочу обманывать ваше превосходительство, он весь пылает ненавистью!!!
- Ах, это бесчеловечно с ее стороны, - прервал гетман, - она не могла выдумать более ужасной мести! Ты, дорогой мой Клемент, - для тебя у меня нет тайн - ты знаешь, что это мое единственное дитя, что в нем одном течет моя кровь!.. И вот мой сын стал моим неумолимым врагом!
Проговорив это, гетман снова опустился на подушки и прикрыл глаза рукой. Клемент осторожно пожал другую его руку.
- Пожалуйста, прошу вас успокоиться и не отравлять себя такими мыслями. С того пути, на который вступил бедный юноша, мы можем постепенно отвлечь его. Разорвав с фамилией, вырвавшись из их когтей, он, наверное, изменится... Мы уж постараемся об этом.
- Как? - спросил Браницкий.
- Я надеюсь, что обстоятельства помогут нам, - говорил Клемент, - а я между тем постараюсь не терять его из вида. Он уж хотел уезжать в Борок, я упросил его остаться. Уговорил прийти завтра ко мне, на что он едва согласился, потому что не хотел даже показываться во дворце.
- Он придет к тебе завтра? - спросил гетман. - Завтра? В котором часу?
- Около полудня, - сказал доктор.
Браницкий помолчал немного.
- Будь что будет, хоть бы это было мне страшно тяжело, - шепнул он, подумав, - я должен видеть его завтра.
Клемент не возражал.
- Я тоже думал, - сказал он, - что надо было испробовать это последнее средство, чтобы заставить его опомниться. Чего не в силах достичь ни я, ни кто другой, то, может быть, совершите вы: ваш высокий сан, возраст и имя произведут свое действие на впечатлительного юношу. Ваше превосходительство сумеете добрым словом рассеять его предубеждения.
- Я постараюсь, - задумчиво сказал гетман, - хотя не знаю, удастся ли мне это... я уж охладел к нему; постыл мне весь свет; а еще эта мысль, что, может быть, последняя капля благородной крови, которую я ношу в себе...
Он не докончил.
- Уж поздно, - прервал доктор, поглядывая на часы и умышленно прерывая дальнейшую исповедь, волновавшую его пациента, - пора вам отдохнуть...
- Но завтра, пожалуйста, дай мне знать... я приду непременно, даже, если бы у меня были важнейшие дела. Я должен его увидеть, я должен говорить с ним. Голос крови - иначе не может быть - должен же заговорить в нем.
Доктор, сказав еще несколько успокоительных слов, вышел из спальни гетмана.
На другой день около полудня Клемент поджидал с некоторым волнением прихода Теодора.
Зная его, он не сомневался, что юноша должен прийти. Двор перед дворцом гетмана уже наполнился прибывшими войсками и шляхтичами, ежедневно съезжавшимися ко двору, когда, верный своему слову, появился около полудня Паклевский, с гордо поднятой головой, и стал расспрашивать служащих, как пройти к доктору.
Узнав его шаги, француз сам отворил ему дверь, весело приглашая войти.
- Вот видите, доктор, я держу слово, - сказал Теодор. - Без сомнения, у вас тут есть шпионы, и хотя я - не важная птица, о моем приходе, наверное, сейчас же донесут. Вот-то посыпятся громы на неблагодарного и предателя.
Он пожал плечами.
- В конце концов что мне за дело!
- Это хорошо, что ты открыто разрываешь с ними, - заговорил доктор, я искренне этому рад; это избавит тебя от рабства, потому что с ними нельзя быть в союзе и дружбе; они желают иметь только послушных рабов. Такой благородный характер, как у вас, не позволил бы заковать себя в оковы.
- Если хотите знать мое мнение, - тихо сказал Паклевский, - то я признаюсь вам, дорогой доктор, что сегодня, когда я могу рассуждать трезво, между нами говоря, мне кажется, что я сделал глупость. Не сдержался... Канцлер был ко мне довольно милостив, все придворные мне завидовали, у меня было будущее впереди, а теперь - никакого.
- То есть, ты не хочешь сам об этом позаботиться, - сказал Клемент, дружески положив руку на колени Теодору. - Ведь не одна же фамилия на свете; есть и другие магнаты, которые способны оценить тебя.
- Дорогой доктор, - смеясь, прервал его юноша, - вам это может показаться странным, но я скажу вам, что, если фамилия не имеет еще теперь полной власти, то она будет ее иметь очень скоро.
- Каким же образом?
- Этого я не знаю! Я только вижу, что в то время, когда с одной стороны много слепоты, вечные колебания, и все рвется и лопается, с другой стороны потихоньку плетутся сети, соединяются люди, и в молчании строится будущее.
- Пусть Бог нас, то есть вернее вас, сохранит от этого! - сказал Клемент.
Но Теодор был сегодня в веселом настроении.
- Я уж не буду смотреть на это зрелище, - сказал он, - поеду в Борок, надену рабочее платье и возьмусь за хозяйство; по крайней мере, позабочусь сам о бедной матери. То, что я испытал уже в самом начале моей неинтересной карьеры, не внушает желания продолжать ее. Вы сами сказали, что меня ждало рабство, если не у канцлера, так у кого-нибудь другого. Пока человек не добьется такого положения, чтобы сделать рабами других, он сам должен быть рабом.
- Есть французская пословица, - сказал Клемент, - очень старая, но мудрая:
A bien servir et loyal etre,
De serviteur on devient maitre.
Теодор равнодушно пожал плечами.
Он стоял спиною к дверям, когда в коридоре, отделявшем комнаты доктора от апартаментов гетмана, послышались шаги; француз, покраснев, обнял Паклевского и начал что-то быстро болтать, представляясь очень веселым и стараясь расшевелить гостя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84