В это время двери открылись; Теодор оглянулся, увидел входившего гетмана в халате и укоризненно взглянул на доктора.
Француз подошел к гостю - поздороваться. Гетман, привыкший в обществе носить маску, без труда разыграл удивление при виде гостя, встреченного им у доктора. Он вошел к доктору, как будто по неотложному делу и, заметив Паклевского, очень любезно улыбнулся ему.
- А! Пан Паклевский! Очень приятно встретиться!
Смутившийся Тодя поклонился, догадываясь, что попал в ловушку, расставленную для него доктором, - и это возмутило его.
- Ну, я не буду мешать! - сказал он, взявшись за шапку и собираясь уходить.
- Вы нам нисколько не мешаете! - удерживая его, сказал Браницкий. Для меня лично очень приятна встреча с вами, сударь. Я слышал, что вы находитесь при дворе князя-канцлера и пользуетесь там большим успехом!..
- Я уже не состою при дворе канцлера, - отвечал Теодор, - и не могу похвалиться никакими успехами...
- Но, однако же! - возразил гетман.
- Я ничего об этом не знаю, - сказал Теодор, как бы избегая разговора.
Гетман стал так, чтобы помешать ему уйти. Положение было неприятное, яркая краска выступила на лице юноши, но гетман и Клемент, хотя и видели его смущение, казалось, были готовы вести борьбу до конца. Особенно гетман, которому не раз случалось преодолевать упорство равнодушных и не расположенных к нему, сильно надеялся, что ему удастся уговорить молодого Паклевского.
- Князь-канцлер теряет в вас очень нужного помощника, - заговорил Браницкий, - молодую силу, которой не может заменить даже старая опытность. Что же произошло между вами, сударь, и вашим принципалом?
Этот вопрос, видимо, не понравился Теодору, который взглянул на доктора с упреком на то, что тот поставил его в неприятное положение.
- Сущие пустяки, не стоит рассказывать, - коротко отвечал Паклевский.
Гетман подошел к нему и с большой ласковостью во взгляде и нежностью в голосе сказал ему:
- Я бы хотел, чтобы вы верили в мое расположение к вам и готовность прийти на помощь: может быть, я и теперь мог бы быть вам полезен?!
- Я бесконечно благодарен вам, - коротко поклонившись, отвечал Теодор, - но я не хочу уж поступать ни на какую службу, поеду лучше в деревню...
- Не следует так огорчаться из-за пустяков, - прервал его Браницкий, - и жаль, если прекрасный талант, который уже заставил говорить о себе, погребет себя в деревне.
- Я не чувствую в себе никаких талантов, - пробормотал Теодор, поглядывая на двери, как будто только выжидая момент, чтобы удрать отсюда.
- Вы, сударь, были в доброй школе, где можно было многому научиться, - сказал Браницкий. - А в моей канцелярии Бек как раз нуждается в помощнике, который со временем мог бы и совсем его заменить.
Он взглянул на него вопросительно; Теодор молчал.
Из передней кто-то позвал доктора Клемента, который торопливо вышел. Они остались одни. Гетман, все еще загораживая собою двери, не терял уверенности в себе.
- Ну, что же вы мне ответите, сударь, на мое предложение? - мягко сказал гетман.
- Я вам бесконечно благодарен, но я твердо решил вернуться в деревню.
- В деревне, в Борку, вам, сударь, нечего делать.
- Я обязан заботиться о матери.
Гетман покачал головой.
- Пан Теодор, - сказал он голосом, в который старался вложить как можно больше чувства. - Послушайте меня; вы знаете, что я так желаю вам добра, как, может быть, никто на свете... Если у вас есть предубеждения, отбросьте их, примите мое покровительство: а я ручаюсь за блестящее будущее для вас, сударь. У вас есть все, что для этого нужно: внешность, воспитание, талант и, что тоже не мешает, протекция, которую я вам охотно окажу. Ну, можно ли отказываться от такого предложения?
Паклевский поклонился, опустив глаза и не зная, что сказать.
- Прошу вас быть со мной откровенным, - прибавил Браницкий. - Я понимаю, что пребывание в Волчине должно было оказать влияние на вашу юную, впечатлительную натуру. Вы, верно, наслушались там про меня всяких ужасов: но почему бы вам не захотеть самому познакомиться со мной, узнать этого оклеветанного человека и иметь о нем собственное суждение? Вы можете остаться при дворе, не принимая на себя никаких обязательств. Прошу вас об этом.
- Если бы я не имел никаких других причин для отказа от вашего предложения, - сказал Теодор, - то было бы достаточно и того, что я, перейдя к вам прямо от канцлера, мог бы показаться наемником, который предал его тайны за кусок хлеба. Мне дорога моя честь!
- В этом вы, сударь, совершенно правы, - живо подхватил гетман. - Я понимаю тонкость ваших чувств, но, спустя некоторое время...
Теодор приходил все в большее волнение, еще не решаясь высказаться прямо. Но проницательный взгляд, который он бросил на гетмана, смутил старика.
- Говорите, сударь, без оговорок, - сказал он, - что вы имеете против меня? Молодой человек, только что вступивший в свет, не имеющий ни денег, ни протекции, не отказывается от такого предложения, которое я вам делаю, не имея на то серьезных причин. Я желаю, чтобы вы высказались определенно. Я требую этого. Если бы не ваша молодость, сударь, я чувствовал бы себя оскорбленным.
Паклевский, припертый к стене, не мог больше сдерживаться.
- В свое оправдание, - не без гордости отвечал он, - я могу сказать только то, что я только повинуюсь приказаниям моих отца и матери. Я не знаю, что руководило ими, но и отец, и мать требовали от меня, чтобы я не имел никаких сношений с вашим двором и никогда не пользовался милостями пана гетмана.
- Ваша мать, - порывисто заговорил гетман, - особа, к которой я питаю глубокое уважение, но я должен сказать, хотя бы и перед сыном ее, что она человек страстный, вспыльчивый, неуравновешенный и несправедливый!
- Пан гетман - это моя мать! - прервал Теодор.
Браницкий замолчал; он был страшно возбужден и весь дрожал; взглянув на Паклевского затуманенными от слез глазами, он воскликнул:
- Я один имею право говорить это, потому что я...
Тут он подошел к Теодору и, раскрыв объятия, произнес с глубоким чувством:
- Потому что я - твой отец!!
Паклевский остолбенел от удивления; ему казалось, что эти безумные слова свалят его с ног, как удар грома. Гетман, видимо рассчитывал, что юноша, ошеломленный этим признанием, бросится к его ногам. Вся кровь бросилась в голову Паклевского; он вздрогнул и попятился от гетмана.
- Это клевета, - с возмущением крикнул он, - мой отец тот, кто дал мне свое имя, кто вынянчил меня на своих руках и был мужем моей матери... Это клевета, и после такого страшного оскорбления, которое вы бросили той, которая мне дороже всего на свете, мне больше нечего здесь делать, и я не чувствую надобности сохранять с вами какие-либо отношения... Только ваши седые волосы, пан гетман, охраняют вас от мести за те слова, которыми вы меня ударили по лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Француз подошел к гостю - поздороваться. Гетман, привыкший в обществе носить маску, без труда разыграл удивление при виде гостя, встреченного им у доктора. Он вошел к доктору, как будто по неотложному делу и, заметив Паклевского, очень любезно улыбнулся ему.
- А! Пан Паклевский! Очень приятно встретиться!
Смутившийся Тодя поклонился, догадываясь, что попал в ловушку, расставленную для него доктором, - и это возмутило его.
- Ну, я не буду мешать! - сказал он, взявшись за шапку и собираясь уходить.
- Вы нам нисколько не мешаете! - удерживая его, сказал Браницкий. Для меня лично очень приятна встреча с вами, сударь. Я слышал, что вы находитесь при дворе князя-канцлера и пользуетесь там большим успехом!..
- Я уже не состою при дворе канцлера, - отвечал Теодор, - и не могу похвалиться никакими успехами...
- Но, однако же! - возразил гетман.
- Я ничего об этом не знаю, - сказал Теодор, как бы избегая разговора.
Гетман стал так, чтобы помешать ему уйти. Положение было неприятное, яркая краска выступила на лице юноши, но гетман и Клемент, хотя и видели его смущение, казалось, были готовы вести борьбу до конца. Особенно гетман, которому не раз случалось преодолевать упорство равнодушных и не расположенных к нему, сильно надеялся, что ему удастся уговорить молодого Паклевского.
- Князь-канцлер теряет в вас очень нужного помощника, - заговорил Браницкий, - молодую силу, которой не может заменить даже старая опытность. Что же произошло между вами, сударь, и вашим принципалом?
Этот вопрос, видимо, не понравился Теодору, который взглянул на доктора с упреком на то, что тот поставил его в неприятное положение.
- Сущие пустяки, не стоит рассказывать, - коротко отвечал Паклевский.
Гетман подошел к нему и с большой ласковостью во взгляде и нежностью в голосе сказал ему:
- Я бы хотел, чтобы вы верили в мое расположение к вам и готовность прийти на помощь: может быть, я и теперь мог бы быть вам полезен?!
- Я бесконечно благодарен вам, - коротко поклонившись, отвечал Теодор, - но я не хочу уж поступать ни на какую службу, поеду лучше в деревню...
- Не следует так огорчаться из-за пустяков, - прервал его Браницкий, - и жаль, если прекрасный талант, который уже заставил говорить о себе, погребет себя в деревне.
- Я не чувствую в себе никаких талантов, - пробормотал Теодор, поглядывая на двери, как будто только выжидая момент, чтобы удрать отсюда.
- Вы, сударь, были в доброй школе, где можно было многому научиться, - сказал Браницкий. - А в моей канцелярии Бек как раз нуждается в помощнике, который со временем мог бы и совсем его заменить.
Он взглянул на него вопросительно; Теодор молчал.
Из передней кто-то позвал доктора Клемента, который торопливо вышел. Они остались одни. Гетман, все еще загораживая собою двери, не терял уверенности в себе.
- Ну, что же вы мне ответите, сударь, на мое предложение? - мягко сказал гетман.
- Я вам бесконечно благодарен, но я твердо решил вернуться в деревню.
- В деревне, в Борку, вам, сударь, нечего делать.
- Я обязан заботиться о матери.
Гетман покачал головой.
- Пан Теодор, - сказал он голосом, в который старался вложить как можно больше чувства. - Послушайте меня; вы знаете, что я так желаю вам добра, как, может быть, никто на свете... Если у вас есть предубеждения, отбросьте их, примите мое покровительство: а я ручаюсь за блестящее будущее для вас, сударь. У вас есть все, что для этого нужно: внешность, воспитание, талант и, что тоже не мешает, протекция, которую я вам охотно окажу. Ну, можно ли отказываться от такого предложения?
Паклевский поклонился, опустив глаза и не зная, что сказать.
- Прошу вас быть со мной откровенным, - прибавил Браницкий. - Я понимаю, что пребывание в Волчине должно было оказать влияние на вашу юную, впечатлительную натуру. Вы, верно, наслушались там про меня всяких ужасов: но почему бы вам не захотеть самому познакомиться со мной, узнать этого оклеветанного человека и иметь о нем собственное суждение? Вы можете остаться при дворе, не принимая на себя никаких обязательств. Прошу вас об этом.
- Если бы я не имел никаких других причин для отказа от вашего предложения, - сказал Теодор, - то было бы достаточно и того, что я, перейдя к вам прямо от канцлера, мог бы показаться наемником, который предал его тайны за кусок хлеба. Мне дорога моя честь!
- В этом вы, сударь, совершенно правы, - живо подхватил гетман. - Я понимаю тонкость ваших чувств, но, спустя некоторое время...
Теодор приходил все в большее волнение, еще не решаясь высказаться прямо. Но проницательный взгляд, который он бросил на гетмана, смутил старика.
- Говорите, сударь, без оговорок, - сказал он, - что вы имеете против меня? Молодой человек, только что вступивший в свет, не имеющий ни денег, ни протекции, не отказывается от такого предложения, которое я вам делаю, не имея на то серьезных причин. Я желаю, чтобы вы высказались определенно. Я требую этого. Если бы не ваша молодость, сударь, я чувствовал бы себя оскорбленным.
Паклевский, припертый к стене, не мог больше сдерживаться.
- В свое оправдание, - не без гордости отвечал он, - я могу сказать только то, что я только повинуюсь приказаниям моих отца и матери. Я не знаю, что руководило ими, но и отец, и мать требовали от меня, чтобы я не имел никаких сношений с вашим двором и никогда не пользовался милостями пана гетмана.
- Ваша мать, - порывисто заговорил гетман, - особа, к которой я питаю глубокое уважение, но я должен сказать, хотя бы и перед сыном ее, что она человек страстный, вспыльчивый, неуравновешенный и несправедливый!
- Пан гетман - это моя мать! - прервал Теодор.
Браницкий замолчал; он был страшно возбужден и весь дрожал; взглянув на Паклевского затуманенными от слез глазами, он воскликнул:
- Я один имею право говорить это, потому что я...
Тут он подошел к Теодору и, раскрыв объятия, произнес с глубоким чувством:
- Потому что я - твой отец!!
Паклевский остолбенел от удивления; ему казалось, что эти безумные слова свалят его с ног, как удар грома. Гетман, видимо рассчитывал, что юноша, ошеломленный этим признанием, бросится к его ногам. Вся кровь бросилась в голову Паклевского; он вздрогнул и попятился от гетмана.
- Это клевета, - с возмущением крикнул он, - мой отец тот, кто дал мне свое имя, кто вынянчил меня на своих руках и был мужем моей матери... Это клевета, и после такого страшного оскорбления, которое вы бросили той, которая мне дороже всего на свете, мне больше нечего здесь делать, и я не чувствую надобности сохранять с вами какие-либо отношения... Только ваши седые волосы, пан гетман, охраняют вас от мести за те слова, которыми вы меня ударили по лицу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84