Ведь это же спаситель старостины, а генеральская дочка окончательно вскружила голову и себе, и ему.
- Оставьте меня в покое с вашими догадками! - резко оборвала его егермейстерша. - Вам непременно хочется сделать мне неприятность!
Поручик, допивавший вторую рюмку, вытер усы, встал, подошел поцеловать руку невестки и, оставив у нее доктора, собрался уезжать.
- Пусть доктор останется у вас для консультации, - сказал он, - а я, не будучи в состоянии ничем угодить вам, - уезжаю.
Никто его не удерживал; он сел на коня и уехал.
Клемент, оставшись наедине с егермейстершей, долго не мог начать разговор.
- Дорогая пани, - сказал он, наконец, - такою поспешностью и нетерпением вы, действительно, могли навлечь на сына различные неприятности.
Я считаю себя другом дома и поэтому считаю возможным спросить - с какими средствами он уехал из дома?
Егермейстерша покраснела.
- Теодор, - сказала она, - привез с собой какие-то деньги, заработанные им или у кого-то взятыми; он их употребил на похороны отца, но так как это стоило нам недорого, потому что добрые ксендзы ничего не хотели брать с нас, даже за освящение, то ему оставалось еще порядочная сумма на отъезд. Ах, да я бы сняла с себя последнюю рубашку, чтобы только поскорее отправить его отсюда! Если бы он даже выехал с небольшими средствами и должен был бы экономить, то ему не будет во вред. Я предпочитаю, чтобы он испытал смолоду нужду, чем приучился к расточительности.
Говоря это, она опустила глаза и, покраснев, умолкла.
- Все это было бы великолепно, - возразил доктор, - если бы это действительно было бы необходимо. Вы позволите мне говорить прямо? Для молодого человека, вступающего в свет и ищущего связей в обществе, всегда очень много значит, если он ни в чем не нуждается и располагает хоть какими-нибудь средствами. Наибольшие таланты не заменят того, что требует от него свет, и по чему будут его судить.
- Но я ничего не могла больше сделать для сына, потому что и сама ничего не имею! - возразила вдова, и по выражению ее лица видно было, что ей дорого стоило это признание.
- Вот в этом вы ошибаетесь, - медленно выговорил доктор.
- Как ошибаюсь? Кто же знает об этом лучше меня самой? - с горьким смехом сказала она.
- Значит, вы должны знать и о том поручении, которое дал мне егермейстер, - так же медленно продолжал доктор.
- Что же это за загадка?
- Будучи больным, покойник мне продал одну драгоценность, которую он, по его словам, получил в наследство от прадеда.
Егермейстерша перекрестилась. Клемент казался смущенным и рассерженным.
- Какая драгоценность? Что вы говорите? - прервала вдова. - Я не знаю ни об одной; а если бы у него, действительно, было что-нибудь подобное, неужели он скрыл бы это от меня?
- Но ведь не думаете же вы, что я лгу? - живо воскликнул доктор. Это был большой сапфир, вделанный в запонку и окруженный бриллиантами, камень очень большой и стоивший больших денег; егермейстер говорил мне, что эту последнюю семейную драгоценность, унаследованную им от деда, бывшего с Собесским под Веной, он долго берег и не хотел расставаться с ней, но в конце концов был вынужден это сделать...
- Что вы мне там рассказываете! - крикнула егермейстерша.
Доктор обиделся.
- Вот это великолепно! - воскликнул он почти гневно. - Желая услужить приятелю, я сам попал в беду. Камень с запонкой я продал, а деньги привез вам. Делайте с ними, сударыня, что вам будет угодно! Знали вы об этом или нет, но я не хочу и не стану присваивать себе чужую собственность.
Говоря это, доктор живо вынул из кармана жилетки три свертка и гневно бросил их на стол.
Горячий румянец выступил на лице егермейстерши, взгляд ее, казалось, пронизывал доктора, брови нахмурились.
Не говоря ни слова, она так смотрела на него, что Клемент смутился.
- И вы думаете, сударь, - медленно заговорила она голосом, в котором звучала боль и горечь, - что вы меня проведете этой сказкой? Я восхищаюсь, доктор, твоей наивностью и удивляюсь твоему непониманию меня. Эту шутку я понимаю и знаю, от кого она идет; а, если не сержусь на тебя, добрый мой друг, то только потому, что ты, действительно, был всегда верным другом и ему, и мне в тяжелые минуты жизни.
Но, пожалуйста, не рассказывай мне об этом сапфире Паклевских! Покойник сто раз повторял мне, что его дед не привез из Вены ничего, кроме раны и седла, стремена которого казались ему золотыми, когда он их брал, а оказались позолоченной медью; если бы Паклевские имели такой сапфир, то уже давно проели бы его!
Она рассмеялась.
- Но я ведь не лгу вам, - возразил растерявшийся доктор.
- Лжешь, дорогой приятель, - отвечала вдова, - и денег этих я не возьму.
Она опять густо покраснела.
- Я знаю, от кого они присланы, - закончила она, оживляясь, - я не дотронусь до них. Делай со своими сапфирами, что тебе вздумается. Прошу тебя об этом.
Клемент стоял совершенно смущенный и растерянный.
- Но ведь и я не могу взять этих денег, - пробормотал он, наконец.
- Отдай их, кому знаешь! - воскликнула егермейстерша. - Подари, если хочешь, или просто выброси. Если бы я до них дотронулась, они обожгли бы мне ладони...
Она выговорила это с такой страстью, что Клемент в отчаянии упал в кресло. Оба помолчали. У вдовы слезы стояли на глазах.
- Несчастная моя судьба! - тихо заговорила она, не глядя на доктора. - Я должна бросать милостыню людям в лицо! Как это больно и страшно!..
Клемент, ни слова не отвечая, подошел к столу и, взяв свертки, с недовольным видом запрятал их в карман.
- Отдам их в госпиталь, - пробормотал он.
- Кому хочешь, - отвечала вдова.
Доктор держал уже шляпу в руке и готовился уйти, но ему неприятно было оставлять вдову одну в таком состоянии духа.
- Ну, не сердитесь же на меня, - сказал он, беря ее руку. - Если я поступил опрометчиво, но только потому, что видел там сокрушение, печаль и истинное чувство, и я не мог противиться.
Егермейстерша иронически засмеялась, повторяя:
- Печаль, сокрушение, истинное чувство! Ах, прошу вас, не говорите мне этого. Вы так заботитесь о моей судьбе, дайте же мне успокоиться.
То, что я имею с этого несчастного Борка, хватит мне на жизнь даже при самом плохом хозяйничье. Правда, я прежде была приучена к другой жизни; но теперь - кусок хлеба, немного молока... и больше мне ничего не надо. А это у меня есть... Платья я донашиваю старые; и надеюсь, что когда они совсем износятся, то не будут мне уже нужны, а воспоминания, которые я в них ношу, потеряют свою горечь и забудутся...
Теодор должен собственными усилиями выбиться наверх; или, или... она замолчала и задумалась.
- Может быть, Господь Бог не всегда карает детей за грехи родителей и смилуется над ним...
Я знаю Теодора: у него доброе сердце; но я больше боялась бы для него богатства, чем бедности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84