Я обняла королеву, и мы махали руками, провожая ее, надеясь, что самая горестная часть ее любви и расставания с Тристаном закончилась.
– Что ты сказал ей? – спросила я, не думая о том, что посягаю на тайну.
Священник укоризненно посмотрел на меня, потом улыбнулся.
– Я напомнил ей об обязанностях королев, о чем я не раз говорил тебе.
Я засмеялась, вспомнив, как много раз он терпеливо убеждал меня в том, с чем, как я думала, мне никогда не доведется столкнуться.
«Какая кельтская королева говорит: «Я не могу»? Конечно, ты можешь!»
Если кто-то и мог вселить в Изольду мужество сделать то, что должно быть сделано, то это был Кевин.
Дни становились короче, и новые кладовые наполнялись яблоками и капустой, репой и солониной, копчеными окороками и кусками оленины, свисающими со стропил. Было припасено также много соленого масла, с которым мы дотянем до весны.
Ланс и Трис приехали как раз к Самхейну, а Кевин согласился провести зиму у нас при условии, что ему будет позволено регулярно проводить мессу для христиан нашего двора. Многим христианам и язычникам Кевин нравился, но Триса среди этих людей не было, поскольку он считал священника виновным в том, что Изольда уехала.
– Мне наплевать, чья она жена, но церковник не имел права отнимать ее у меня, – жаловался Трис, совершенно искажая факты.
Он злобно оглядывал зал, будучи пьяным настолько, чтобы не заботиться о том, что говорит, и достаточно трезвым, чтобы одержать верх над всяким, кто возразит ему.
Ланс, единственный человек, которого Трис слушал в эти дни, уговорил его взять арфу, и он долго услаждал нас замечательной музыкой. Отложив в сторону свой инструмент, Тристан рыдал пока, наконец, не заснул, сидя за столом и уронив голову на руки.
Это повторялось все чаще и чаще по мере того, как Трис все больше и больше проникался жалостью к себе, виня в своих несчастьях всех, кроме самого себя. Потом однажды вечером он зашел слишком далеко, обратив свой гнев на Изольду и утверждая, что она обманывала его, завлекая его, ввела его в заблуждение мечтами о любви, хотя в душе она не верна.
Паломид встал и, решительно пройдя через зал, остановился перед арфистом.
– Как смеешь ты порочить ее доброе имя? – презрительно бросил он. – Она делала все, что хотелось тебе. Поэтому бери назад свои клеветнические слова, или завтра утром мы встретимся в поединке один на один.
– Зачем ждать утра? – прорычал Трис. – Я могу сейчас побить любого в этом зале, в том числе и тебя.
Паломид поднял подбородок и надменно посмотрел на возлюбленного Изольды.
– Я человек чести и не дерусь с пьяными, – объявил он. – Завтра на рассвете.
– В Круглом Столе не будет никаких ссор, – прорычал Артур, собираясь не допустить бессмысленного кровопролития. – Тристан, пришла пора забыть про свою страсть и зажить своей жизнью.
– Ты не понимаешь, – закричал высокий рыцарь, врываясь в круг и словно угрожая всем присутствующим. – Она моя… навсегда. Моя жизнь и моя смерть. Мы предназначены друг для друга, и никто: ни священник, ни корнуэльский король, ни араб не могут встать между нами. – Он грохнул кулаком по столу, от чего на пол посыпались тарелки и кубки, потом резко повернулся и смерчем бросился на Паломида.
Зал ахнул, потому что Трис был лучшим борцом королевства. Араб пригнулся, – приготовившись защищаться, и, когда Тристан прыгнул на него, невысокий рыцарь отскочил в сторону.
Паломид дрался лишь для того, чтобы сдерживать Тристана, не нанося ему вреда, но все равно к концу драки они все были в синяках. Несмотря на то, что Тристан был пьян, он оказался победителем, он прижал араба к полу, победно закричал и потерял сознание.
Ланс и Динадан понесли его на койку, а остальные окружили Паломида, хваля его за благородство и ворча по поводу буйного поведения корнуэльца.
На следующий день Артур приказал Бедиверу отвезти Тристана в Бретань, где ему предстояло служить посланником верховного короля при дворе короля Бана.
– Не сомневаюсь, что Трис найдет себе место у кого-нибудь из местных принцев, – сказал Артур и добавил: – Если повезет, он начнет новую жизнь.
После этого события мы погрузились в зимнюю жизнь, великолепную в своих узорах золотого и белого цветов, полную морозными днями любви, смеха и тяжелой работы. Мы ездим верхом с Лансом, смеемся, играем и наслаждаемся полнотой жизни при свете свечей, мы танцуем с народом праздничными веселыми ночами… мы каждый день работаем с Артуром, уютно устраиваемся вдвоем под одеялом, когда звезды льдисто блестят в ночном небе над Сомерсетом. И каждое утро эти двое мужчин обходят крепость, проверяя часовых, обсуждая планы на день, решая, что нужно делать.
Часто я наблюдаю за ними, когда они, тяжело ступая, идут по двору нога в ногу по чистому белому снегу. Они разговаривают, сблизив головы и забыв обо всем на свете, берегут и обновляют нашу землю. Артур поправился, стал крепким и румяным, полным энергии, а худой смуглый Ланселот шел рядом с ним с гибким изяществом. Они заставляли меня сравнивать одного с добротной плотной овечьей шерстью, а другого – с блестящим мехом котика.
Я не могла представить, как можно не любить их обоих.
Мы прилагали усилия не только для строительства крепости, мы занимались и Делом.
Этой зимой мы нашли решение, как сделать дороги безопасными.
– Всем нужна соль, – начала я, когда однажды ветреным днем мы сидели за длинным столом, заваленным картами и табличками с записями. – Мест, где добывают ее, гораздо меньше по сравнению с глубинными селениями, которые в ней нуждаются. А перевозка так опасна…
Ланс оторвался от свитка с отчетом римского сборщика налогов.
– Империя облагала налогом соляные обозы и использовала эти деньги на расчистку дорог. Если бы только мы имели металлические деньги, мы бы сделали то же самое.
Я думала, каких трудов будет стоить организация монетного двора, когда заговорил Артур.
– Мы могли бы обещать, что соль будет доставляться в те города и тем военачальникам, которые в обмен на это будут поддерживать порядок на дорогах и расчищать их. Что вы думаете?
– Мне кажется, это превосходная мысль, – сделал вывод Ланс. – И все от этого выиграют – путешественники и торговцы, да и королевские гонцы.
Мы кинулись к карте, прослеживая на ней места, указанные в списке сборщика налогов, и обсуждая, кто из мелких королей захочет участвовать в этом, а кто нет. В конце концов, эта система заработала отлично и оказалась одной из самых удачных.
При первых признаках весны Фрида, наконец, решилась принять христианство и выйти за Грифлета, и они попросили Кевина провести эту церемонию. Удивив всех, на свадьбу приехали ее мать и сестры, что сделало праздник еще более радостным. Но было и огорчение, потому что ее отец отрекся от нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116