Некий городок Банфилд, с его немощеными улицами и Южным вокзалом, с его болотистыми пустошами, которые летом, в час сиесты, кишели разноцветными лангустами, Банфилд, который по ночам, словно в страхе, высовывался из темноты на перекрестках в неверном свете угловых фонарей, с его пересвистыванием конных полицейских и кружащимся нимбом из насекомых вокруг каждого фонаря. Дом Доро и дом Анибаля стояли так близко друг от друга, что улица была для них чем-то вроде коридора, который соединял их и днем и ночью, когда они во время сиесты играли в футбол на пустыре или когда при свете углового фонаря наблюдали за жабами и большими лягушками, которые в надежде подкормиться поджидали, что, устав от бесконечного кружения в желтом свете фонаря, какое-нибудь насекомое упадет на землю. И лето, это уж, как всегда, время каникул, можно играть сколько угодно, время принадлежит только им, существует для них, нет ни расписания, ни колокола, возвещающего о начале уроков, запах жаркого лета по вечерам и ночам, физиономии, потные у обоих и когда выиграл, и когда проиграл, когда подрались или бегали наперегонки, когда смеялись, а иногда и плакали, но всегда вместе, они свободны, они хозяева своего мира, воздушных змеев и пелоты, перекрестков и тротуаров.
О Саре его память хранила не так уж много воспоминаний, но каждое из них было как частичка витража в яркий солнечный день, когда синие, красные, зеленые лучи света пробивают пространство с такой силой, что больно в глазах, иногда Анибаль видел лишь светлые волосы, которые падали ей на плечи, будто лаская, и тогда ему хотелось ощутить их прикосновение у себя на лице, иногда белизну ее кожи — Сара никогда не бывала на солнце, она всегда была занята работой по дому, больная мать, да еще Доро, который каждый вечер приходил домой весь перепачканный, с ободранными коленками и в грязных башмаках. Анибаль так и не знал, сколько Саре было лет в те времена, знал только, что она уже сеньорита, вторая мама своему брату, который становился еще моложе, когда она с ним разговаривала, когда гладила по голове, прежде чем послать за покупками или попросить их обоих не так громко кричать, играя в патио. Анибаль здоровался с ней, смущенно протягивая руку, и она всякий раз любезно ее пожимала, почти не глядя на него, считая его чем-то вроде второй половины Доро, которая появляется у них в доме почти каждый день, чтобы поиграть или почитать. В пять часов она звала их, чтобы угостить кофе с молоком и печеньем за маленьким столиком в патио или в небольшой затемненной гостиной; Анибаль всего два или три раза видел мать Доро, она сидела в инвалидном кресле и приветливо здоровалась с мальчиками, осторожней переходите дорогу, хотя машин в Банфилде было не так уж много, и они улыбались, уверенные в своей увертливости, в своей неуязвимости, ведь недаром они так здорово играют в футбол и отлично бегают. Доро никогда не говорил о своей матери, она почти все время проводила в постели или слушала радио в гостиной, дом Доро — это патио и Сара да иногда кто-нибудь из его дядюшек, что приезжал их навестить и спрашивал мальчиков, как у них дела в школе, и дарил им пятьдесят сентаво. Для Анибаля тогда все время было лето, он ничего не помнил о зимах, когда дом превращался в серую тюрьму, заполненную туманом, где выручали только книги, все заняты своими делами, все предметы стоят на своих местах, куры, за которыми он должен был присматривать, болезни с нескончаемыми диетами и чаем, и Доро, но только иногда, потому что Доро не любил подолгу оставаться там, где ему не разрешали играть так, как у него дома.
Это было во время затяжного двухнедельного бронхита, когда Анибаль начал чувствовать отсутствие Сары, Доро пришел его навестить, и он стал спрашивать о ней, и Доро рассеянно отвечал, что у нее все хорошо, единственное, что его интересовало, смогут ли они играть на улице уже на этой неделе. Анибалю хотелось побольше узнать о Саре, но он не решался продолжить расспросы, чтобы Доро не принял его за недоумка, который интересуется кем-то, кто не играет вместе с ними, кто так далек от всего того, чем они жили и о чем думали. Когда он снова появился в доме Доро, все еще слабый после болезни, Сара протянула ему руку и спросила, как его здоровье, ему не следует играть в пелоту, чтобы не переутомляться, лучше, если они порисуют или почитают в гостиной; она говорила с ним очень серьезно, так же как всегда говорила с Доро, приветливая, но такая далекая, старшая сестра, заботливая и почти строгая. В тот вечер, засыпая, Анибаль почувствовал, как его глаза чем-то наполнились, что подушка превратилась в Сару, и ему так захотелось крепко обнять ее и заплакать, прижавшись к ней лицом, почувствовать прикосновение волос Сары, так захотелось, чтобы она была здесь, принесла бы ему лекарство и посмотрела бы на градуснике, какая у него температура, сидя в ногах его кровати. Когда мать утром пришла к нему и стала растирать ему грудь чем-то, пахнущим алкоголем и ментолом, он закрыл глаза, и то была рука Сары, которая подняла подол его рубашки и нежно гладила его, исцеляя от болезни.
И снова было лето, патио в доме Доро, каникулы с приключенческими романами и моделями самолетов, с коллекциями марок и фотографий футболистов, которые наклеивались в альбом. В тот вечер они говорили о длинных брюках, уже совсем немного оставалось до того, как они начнут их носить, кто же ходит в школу второй ступени в коротких штанах. Сара позвала их выпить кофе с молоком, и ему показалось, она слышала, о чем они говорили, с губ ее словно только что слетела улыбка, ей, наверное, смешно было слышать, как они говорят о таких вещах, и она немножко насмехалась над ними. Доро сказал ему, что у нее уже есть жених, толстый сеньор, который приходит к ним по субботам, но которого Анибаль еще не видел. Он представил себе, как жених приносит Саре конфеты и разговаривает с ней в гостиной точь-в-точь как жених его двоюродной сестры Лолы, а через несколько дней бронхит прошел и он снова мог играть на пустыре вместе с Доро и другими мальчишками. Но в ту ночь на душе у него было грустно и одновременно светло, он был у себя в комнате и, прежде чем уснуть, подумал о том, что Сары здесь нет, что она никогда не войдет в эту комнату проведать его, ни больного, ни здорового, вот как сейчас, когда он чувствует ее так близко, когда видит ее, хотя глаза его закрыты, и ни голос Доро, ни крики других мальчишек не мешают ему ощущать ее присутствие, она здесь только для него, вместе с ним, и слезы снова навернулись на глаза, так захотелось ему почувствовать ее заботу, так захотелось стать Доро, которого обнимают руки Сары, Доро, лба которого касаются волосы Сары, Доро, которому Сара желает спокойной ночи и которого укрывают простыней руки Сары, прежде чем она покинет его комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202