В иных мирах, цветных и многомерных.
Я чувствовала неестественный прилив сил — такой прилив бывает только у счастливого моря, искрящегося под утренним солнцем.
Я чувствовала, что при желании могу взлететь над низменной толпой, как чайка над волнами этого счастливого моря…
Я — Чайка, господа, я — Чайка, хотелось кричать. Но не делала этого только потому, что понимала: нельзя обдирать в наглую наших великих, но безответных классиков, нехорошо это, некрасиво, нездорово, пошло, господа!
Это я к тому, что знаменитый передерун русской классики Б.Хунин, оказавшийся рядом со мной, держал в руках хрустальную чайку, очевидно, в качестве подарка новорожденному г-ну Шопину.
Н-да! Как говорится: без комментарий.
Однако вернусь к себе. За неделю успеть шагнуть с мусорного перрона Курского вокзала на подиум, а после на этот мраморный пол — это есть первый успех.
Справедливости ради, особых усилий для этого не прикладывала: природа ведет меня, как поводырь.
Красивая смазливая рожица с огромными глазами цвета морской волны, спортивная фигурка, наивный и восторженный взгляд провинциалочки великолепный приз для тех, кто грезит о заоблачных кремлевских высотах. Я приз?
Краем глаза замечаю заинтересованные взгляды сильных мира сего. В основной массе своей они уверенны, мордасты и откормлены, но лица озабочены некими проблемами, преследующие их даже здесь.
— Что за толстопузики? — указываю на группу граждан, находящихся у самых закрытых дверей ресторана. — Рассматривают меня, как икону.
— Эти толстопузики всем толстопузикам толстопузики, — смеется Евгения. — Нефтяные наши магнаты. Машка, не желаешь стать нефтяной шахиней?
— Я подумаю, — отшучиваюсь и указываю глазами на странного человека с приподнятыми плечами. — Что за чудак в очках? Ну, тот, кто пялится на меня так, что глаза вылезают из орбит? Надеюсь, шортики не упали?.. На мне они?..
— Не упали еще, — отвечает Женя. — Это банкир Абен. Еще тот сукин сын. А рядом с ним Гафкин, то же самое.
— А кто здесь не сукины дети? — справедливо вопрошает Виктор. — Не будешь им — не будешь процветать. Закон эпохи первичного накопления капитала.
— Как мило, — улыбаюсь всем. — Какие одухотворенные лица. Какой гений на них! А слюнки текут, как у простых смертных.
— Прекрати, — улыбается всем сестра. — Что ты хочешь: элита!
— М-да, в следующий раз натяну водолазный костюм.
Наконец, когда ожидание стало просто неприличным и возник общий недовольный пролетарский ропоток, дверь, обшитая золотыми побегами дерева чудес, отворилась.
Лучше бы эта дверь не открывалась. Почему? Вся эта застоявшаяся аристократия рванула к столам с яствами, словно лошадиный табун в клеверную степь.
Сначала я поразилась такому рабоче-крестьянскому штурму, а затем успокоила себя мыслью: все живые люди!
Войдя же в зал ресторана, поняла решительно: бытует два мира, настолько разных, что любые попытки сблизить их не имеют никаких перспектив.
Есть привычный для меня мир, где живу я и живут все, кто меня окружает, а есть мир, где… Это как в том анекдоте: «Корреспонденту газеты стала известна программа правительства по проведению экономических реформ в России. 1. Сделать людей богатыми и счастливыми. Приложение 1. Список людей прилагается».
Сам зал ресторана напоминал музей, заставленный монументальными безвкусно-царителивскими изваяниями. Скульптуры изображали то ли византийских богов, то ли римских императоров, то ли древнегреческих героев Эллады. Полуобнаженные вечные статуи своими рельефными мышцами призывали публику не рефлексировать, а наслаждаться лакомствами быстротечной жизни.
Стены и потолок ресторана были выписаны художниками сценами охоты из века ХYIII: усадьба помещика, перелески, поля, гон борзых, лошади, люди с ружьями на них.
Далее — каменный цветок-фонтан с кипарисами. В фонтане плескались жирные караси, которых по требованию толстосумов вытягивали при помощи огромного сачка.
Небольшая сцена с белым роялем дополняла картинку процветания от новой экономической политики, коя предполагала, что каждый гражданин республики имеет право на подобный отдых, заработав на него исключительно честным трудом.
— А вот и наш новорожденный, — услышала голос Виктора и аплодисменты, встречающие группу ничем непримечательных джентельменов.
Скажу сразу: г-н Шопин не понравился — мне. Был он в затемненно-дымчатых очках, словно не желал, чтобы кто-то видел его глаза. Нервная фигура выдавала «демократа первой волны», каковой после изменений на политической арене, скоренько нашел свою нишу — в экономическом блоке Думы. Об этом мне успел сообщить Виктор.
— А зачем здесь очки, — заинтересовалась, — вроде они солнцезащитные?
— Производственная травма, — недобро усмехнулся мой собеседник. — Одна девочка за свою бабушку в девяносто втором году, когда проводилась «шоковая терапия», саданула зонтиком в глаз реформатора. Теперь око стеклянное. И подпольная кличка Шопина — одноглазая, прости, Жопа.
— О, Господи! — только и вымолвила я.
Теперь стало понятно, почему г-н Шопин находился в плотном окружении мрачных телохранителей. Гориллы на лианах по сравнению с ними выглядели академиками РАН.
Виктор подтвердил мой домысел: телохранители депутата опасались, что даже в таком светском и великолепном обществе может обнаружиться какая-нибудь психопатка с колким зонтиком.
Бурными рукоплесканиями и песней американских филистеров «Heppy…» встречали виновника торжества и его боевую группу. Некоторые дамочки в шляпках с цветными птичьими перьями восторженно повизгивали. Кавалеры потянулись к запотевшим бутылкам шампанского. Официанты с радостным рвением принялись разносить блюда с алебастровыми поросятами.
— Минуточку внимание, господа, — поднялся маленький человечек — я бы сказала, карлик — обрюзгшей физиономией напоминающий доброго бульдога. Все мы прекрасно знаем нашего друга, товарища и коллегу! По сути дела мы живем по его экономическим выкладкам. Да-да! И хорошо живем, надо заметить!.. — Поднял бокал с шампанским под оптимистический смех присутствующих. — Несмотря ни на что, будем жить! За тебя, Шура! Будь всегда таким, какой ты есть!
Зазвенели бокалы и замелькали вилки, то есть праздник стартовал. Пока я чувствовала себя не в своей тарелке. Но со своей тарелкой и фужером. Какая моя задача — боевая? И когда к ней приступать?
— Отдыхай, Маша, — посоветовала Евгения. — Обрати внимание на салатик из крабов…
Я же обращаю внимание на сестер Миненковых. Они находятся на дальнем конце стола и, подозреваю, весьма комфортно ощущают себя. Бог мой, они тоже здесь? Выполняют задание родины? Интересно-интересно, сколько нас таких, защитников?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Я чувствовала неестественный прилив сил — такой прилив бывает только у счастливого моря, искрящегося под утренним солнцем.
Я чувствовала, что при желании могу взлететь над низменной толпой, как чайка над волнами этого счастливого моря…
Я — Чайка, господа, я — Чайка, хотелось кричать. Но не делала этого только потому, что понимала: нельзя обдирать в наглую наших великих, но безответных классиков, нехорошо это, некрасиво, нездорово, пошло, господа!
Это я к тому, что знаменитый передерун русской классики Б.Хунин, оказавшийся рядом со мной, держал в руках хрустальную чайку, очевидно, в качестве подарка новорожденному г-ну Шопину.
Н-да! Как говорится: без комментарий.
Однако вернусь к себе. За неделю успеть шагнуть с мусорного перрона Курского вокзала на подиум, а после на этот мраморный пол — это есть первый успех.
Справедливости ради, особых усилий для этого не прикладывала: природа ведет меня, как поводырь.
Красивая смазливая рожица с огромными глазами цвета морской волны, спортивная фигурка, наивный и восторженный взгляд провинциалочки великолепный приз для тех, кто грезит о заоблачных кремлевских высотах. Я приз?
Краем глаза замечаю заинтересованные взгляды сильных мира сего. В основной массе своей они уверенны, мордасты и откормлены, но лица озабочены некими проблемами, преследующие их даже здесь.
— Что за толстопузики? — указываю на группу граждан, находящихся у самых закрытых дверей ресторана. — Рассматривают меня, как икону.
— Эти толстопузики всем толстопузикам толстопузики, — смеется Евгения. — Нефтяные наши магнаты. Машка, не желаешь стать нефтяной шахиней?
— Я подумаю, — отшучиваюсь и указываю глазами на странного человека с приподнятыми плечами. — Что за чудак в очках? Ну, тот, кто пялится на меня так, что глаза вылезают из орбит? Надеюсь, шортики не упали?.. На мне они?..
— Не упали еще, — отвечает Женя. — Это банкир Абен. Еще тот сукин сын. А рядом с ним Гафкин, то же самое.
— А кто здесь не сукины дети? — справедливо вопрошает Виктор. — Не будешь им — не будешь процветать. Закон эпохи первичного накопления капитала.
— Как мило, — улыбаюсь всем. — Какие одухотворенные лица. Какой гений на них! А слюнки текут, как у простых смертных.
— Прекрати, — улыбается всем сестра. — Что ты хочешь: элита!
— М-да, в следующий раз натяну водолазный костюм.
Наконец, когда ожидание стало просто неприличным и возник общий недовольный пролетарский ропоток, дверь, обшитая золотыми побегами дерева чудес, отворилась.
Лучше бы эта дверь не открывалась. Почему? Вся эта застоявшаяся аристократия рванула к столам с яствами, словно лошадиный табун в клеверную степь.
Сначала я поразилась такому рабоче-крестьянскому штурму, а затем успокоила себя мыслью: все живые люди!
Войдя же в зал ресторана, поняла решительно: бытует два мира, настолько разных, что любые попытки сблизить их не имеют никаких перспектив.
Есть привычный для меня мир, где живу я и живут все, кто меня окружает, а есть мир, где… Это как в том анекдоте: «Корреспонденту газеты стала известна программа правительства по проведению экономических реформ в России. 1. Сделать людей богатыми и счастливыми. Приложение 1. Список людей прилагается».
Сам зал ресторана напоминал музей, заставленный монументальными безвкусно-царителивскими изваяниями. Скульптуры изображали то ли византийских богов, то ли римских императоров, то ли древнегреческих героев Эллады. Полуобнаженные вечные статуи своими рельефными мышцами призывали публику не рефлексировать, а наслаждаться лакомствами быстротечной жизни.
Стены и потолок ресторана были выписаны художниками сценами охоты из века ХYIII: усадьба помещика, перелески, поля, гон борзых, лошади, люди с ружьями на них.
Далее — каменный цветок-фонтан с кипарисами. В фонтане плескались жирные караси, которых по требованию толстосумов вытягивали при помощи огромного сачка.
Небольшая сцена с белым роялем дополняла картинку процветания от новой экономической политики, коя предполагала, что каждый гражданин республики имеет право на подобный отдых, заработав на него исключительно честным трудом.
— А вот и наш новорожденный, — услышала голос Виктора и аплодисменты, встречающие группу ничем непримечательных джентельменов.
Скажу сразу: г-н Шопин не понравился — мне. Был он в затемненно-дымчатых очках, словно не желал, чтобы кто-то видел его глаза. Нервная фигура выдавала «демократа первой волны», каковой после изменений на политической арене, скоренько нашел свою нишу — в экономическом блоке Думы. Об этом мне успел сообщить Виктор.
— А зачем здесь очки, — заинтересовалась, — вроде они солнцезащитные?
— Производственная травма, — недобро усмехнулся мой собеседник. — Одна девочка за свою бабушку в девяносто втором году, когда проводилась «шоковая терапия», саданула зонтиком в глаз реформатора. Теперь око стеклянное. И подпольная кличка Шопина — одноглазая, прости, Жопа.
— О, Господи! — только и вымолвила я.
Теперь стало понятно, почему г-н Шопин находился в плотном окружении мрачных телохранителей. Гориллы на лианах по сравнению с ними выглядели академиками РАН.
Виктор подтвердил мой домысел: телохранители депутата опасались, что даже в таком светском и великолепном обществе может обнаружиться какая-нибудь психопатка с колким зонтиком.
Бурными рукоплесканиями и песней американских филистеров «Heppy…» встречали виновника торжества и его боевую группу. Некоторые дамочки в шляпках с цветными птичьими перьями восторженно повизгивали. Кавалеры потянулись к запотевшим бутылкам шампанского. Официанты с радостным рвением принялись разносить блюда с алебастровыми поросятами.
— Минуточку внимание, господа, — поднялся маленький человечек — я бы сказала, карлик — обрюзгшей физиономией напоминающий доброго бульдога. Все мы прекрасно знаем нашего друга, товарища и коллегу! По сути дела мы живем по его экономическим выкладкам. Да-да! И хорошо живем, надо заметить!.. — Поднял бокал с шампанским под оптимистический смех присутствующих. — Несмотря ни на что, будем жить! За тебя, Шура! Будь всегда таким, какой ты есть!
Зазвенели бокалы и замелькали вилки, то есть праздник стартовал. Пока я чувствовала себя не в своей тарелке. Но со своей тарелкой и фужером. Какая моя задача — боевая? И когда к ней приступать?
— Отдыхай, Маша, — посоветовала Евгения. — Обрати внимание на салатик из крабов…
Я же обращаю внимание на сестер Миненковых. Они находятся на дальнем конце стола и, подозреваю, весьма комфортно ощущают себя. Бог мой, они тоже здесь? Выполняют задание родины? Интересно-интересно, сколько нас таких, защитников?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84