Тетя Моника обратилась к маме:
– Действительно стоит попробовать?
Мама пожала плечами.
– Ну… чтобы иметь представление.
– Ладно, я подам вам пример, – сказал папа. Он склонился над столом и несколько раз шумно вдохнул, затем откинулся назад и закрыл глаза.
Наступила тишина.
– Кайф! – наконец произнес папа. – Фармацевтаческое качество. Высший сорт. Лучше не бывает. Угощайся, Макс. – Он что-то пододвинул дяде Максу. Тот поколебался, потом кивнул.
– О'кей. Если ты так нахваливаешь… Попробуем. Он поднес что-то к носу и вдохнул. Все уставились на него.
– Ну? Что чувствуешь? – спросила тетя Моника.
– Что чувствую? Даже не знаю. Будто у меня исчез нос. А что еще я должен чувствовать? – Он выглядел разочарованным.
– Дай-ка я попробую, – решилась тетя Моника. Она тоже наклонилась, а папа принялся инструктировать:
– Втягивай в себя как следует. Не бойся, больно не будет. Отлично. То, что надо. Теперь другой ноздрей.
Тетя Моника усиленно засопела.
– М-м-м, – промычала она, утирая нос. – М-м-м.
– Что чувствуешь? – глядя на нее, спросил дядя Макс.
– Нос как чужой. И губы словно ледяные. Все похолодело. О! О! О Боже!
Папа захихикал.
– Нравится?
– О Боже! – восторженно простонала тетя Моника. – Потрясающе! О, как хорошо! Просто великолепно.
– Дай-ка я еще разок нюхну, – засуетился дядя Макс, и Иден увидела, как папа передал ему маленькую металлическую коробочку. Крохотной ложечкой он что-то из нее зачерпнул и, поднеся к носу, вдохнул.
– О Боже, – схватившись за голову, тетя Моника встала. – О, это лучше, чем французское шампанское! Чудесно! Умопомрачительно! – Она снова села и засмеялась звонким, как серебряный колокольчик, смехом. Папа тоже захохотал, запрокинув голову. А через минуту к ним присоединился и дядя Макс.
– Это действительно здорово, – блаженно произнес он.
Только мама сидела и, глядя на них, молчала.
– Мне так покойно, – стонала тетя Моника. – Так восхитительно.
– Ты и выглядишь восхитительно, – сказал папа, и они вновь залились безудержным смехом.
– Это ни с чем не сравнимо, – заявил дядя Макс. Его носатая физиономия раскраснелась, глаза блестели. – Ни с чем. Мне кажется, я вот-вот взлечу. Колоссально! Просто колоссально. Доминик, сколько это продлится?
– Лет сто, – сказал папа, и они снова засмеялись.
– А что будет, если мы нюхнем еще по чуть-чуть? – поинтересовалась тетя Моника.
– Попробуй и увидишь, – ответил папа.
И они вновь стали с наслаждением вдыхать содержимое металлической коробочки.
Мама встала и пошла к лестнице. Заметив в иллюминаторе Иден, она застыла на месте.
– Иден! Я думала, ты спишь.
– Я проснулась. Мам, а что они делают?
– Просто валяют дурака. Пойдем искупаемся. Они разбудили Маргарет и спрыгнули в море. Вода была прохладная и прозрачная. Маленькие рыбешки тыкались Иден в живот, заставляя ее хихикать.
– А в Испании так же, как здесь? – спросила она.
– Да. Отчасти.
На синей глади моря яхта казалась ослепительно белой. С ленивым клекотом над островом парили чайки. Вдали блестела в предвечерней дымке полоса прибоя.
Они плыли, не спеша работая руками. У мамы на голове была соломенная шляпа, и на ее лице, словно веснушки, высыпали крапинки солнечного света.
С яхты доносились взрывы неуемного смеха. Громче всех хохотала тетя Моника, взвизгивая, как школьница. Казалось, она была не в себе.
– Во дают! – фыркнула Маргарет. – Ну, развеселились.
Они поплыли к берегу, а вслед за ними над водой неслись раскаты смеха.
– Вот истинная красота. – Мама подняла ракушку и обняла Маргарет за плечи. – Смотри, как она переливается всеми цветами радуги.
Иден брела за ними вдоль берега, думая то о ракушках, то об увиденном на яхте.
Вскоре к ним поплыл папа. Иден побежала по кромке прибоя ему навстречу.
– Привет, девчонки! – крикнул он, выходя из воды. В глазах блеск.
– Где Макс и Моника? – спросила мама.
– Надо думать, создают четвероногое существо с двумя задницами. Ну, они и потащились! – весело воскликнул папа. – Видала, как их развезло?
– Кажется, ты считаешь, что это очень остроумно, – ледяным голосом спросила мама. Она выглядела взбешенной, в ее черных глазах вспыхивали злые искры. В какое-то мгновение Иден даже испугалась.
Папа обнял маму за талию и поцеловал в шею.
– Да они будут умолять нас дать им еще, – заявил он. – Умолять! Мы станем их лучшими друзьями. Мы станем уважаемыми людьми в Санта-Барбаре.
Мама отстранилась.
– Понятно. Вот так ты намерен завоевывать дружбу и положение в обществе.
– Точно. Вот так я намерен завоевывать дружбу и положение в обществе.
Мама покачала головой.
– Дурак.
– Эти двое должны были сломаться, – проговорил папа. – Скоро они совсем созреют. – Блестящими глазами он подмигнул Иден. – Иди сюда, малышка. Покажи мне свои ракушки.
Май, 1960
Париж
Они приземлились под необъятным куполом серо-голубого неба и очутились в изнемогающем от летней жары Париже.
У Парижа был свой, ни с чем не сравнимый, запах выхлопных газов, крепких сигарет и незнакомой пищи. Картаво-рыкающие звуки французского языка казались похожими на рычание разозленного пуделя. Благодаря особенностям этого языка у французов даже внешность была своеобразной: удлиненные лица, слегка вытянутые вперед губы и впалые щеки. Даже Франсуаз, разговаривая с носильщиками и водителями такси, меняла выражение лица и становилась непохожей на саму себя.
После тишины и комфортабельности их шикарного лимузина оказаться в водовороте парижских машин было просто ужасно. В Америке Иден привыкла к упорядоченному движению больших красивых автомобилей. Здесь же машины были маленькие, потрепанные и какие-то эксцентричные. Они выглядели и вели себя, как голодные акулы, кусающие друг друга за хвосты и подныривающие друг другу под брюхо.
Иден смотрела из окна такси и не могла понять, куда, черт возьми, они попали. Дома вокруг были большие, но старые. На улицах столпотворение. Преобладающее впечатление всеобщей серости несколько сглаживалось стоявшими на тротуарах лотками с цветами и фруктами. Все здесь казалось старым.
Однако, как только они вошли в великолепный вестибюль отеля «Ритц», это впечатление мгновенно изменилось. Они окунулись в величественную тишину. Треск и грохот сменились хрипловатым мурлыканьем. Склонившиеся в поклонах лысые головы блестели. Предупредительность и вежливость обслуживающего персонала вызывали почти благоговейный страх.
– Вот не чаяла, что когда-нибудь буду жить в «Ритце», – сверкая от восторга глазами, шепнула на ушко Иден Франсуаз.
По щиколотку утопая в пушистых коврах, они в сопровождении портье прошли в предназначенные для них апартаменты.
Горничная, хрупкая девушка, одетая в черное и белое, распахнула балконную дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105