– О Господи. – Лежащая рядом с ним девица заворочалась во сне. Он шлепнул ее по заднице. – Сколько они хотят?
– Об этом ни слова. Только фотография.
– Только фотография? Это ее штучки.
– Иден? Ты думаешь, Иден сама все это подстроила?
– Конечно. Ее почерк.
– Ты сумасшедший.
– Не называй меня сумасшедшим! – рявкнул он. Девчонка наконец проснулась, скатилась с кровати и в чем мать родила поплелась в туалет, при этом не потрудившись даже закрыть за собой дверь, так что ван Бюрен принялся разглядывать ее голое тело, устроившееся на унитазе. – Эту идею она позаимствовала у крошки Гетти.
– Что еще за Гетти?
– Ну, Джон Поль Гетти Третий, – раздраженно сказал Доминик. – Внучек. Он же пропал. Неужели не слышала? Требуют за него несколько миллионов выкупа. Только газеты его живо раскусили. Все это надувательство.
– Точно никому ничего не известно, – угрюмо возразила Мерседес.
– Да сама посуди. Предки прижимистые, а у мальчишки расходы – ну там, кокаинчик, девки, выпивка, – конечно, ему обидно. Вот он с помощью своих чокнутых дружков и инсценирует похищение, надеясь вытрясти из старика несколько миллионов. Все логично. Ты что, газет не читаешь?
– Газеты много всякого дерьма выдумывают, Доминик. Малыш Гетти ничего не инсценировал. И Иден на такое не способна. Какой бы она ни была, она не настолько жестока. Чего она этим добьется?
– Денег, естественно, – сухо сказал ван Бюрен. – Она стала такой, что ради денег готова на что угодно.
– Я в это не верю.
– Кто же, тогда, ее похитил?
– В Лос-Анджелесе полно ненормальных. Взять, хотя бы, шайку придурков, которые в десяти милях от ранчо Иден убили восемь человек.
– Ты имеешь в виду дело Мэнсона? Да брось ты! Не делай из этого истерическую мелодраму.
– Разве я отношусь к женщинам, склонным к истерикам? – язвительно спросила Мерседес. – Ты такой меня знаешь, а, Доминик?
Тем временем девица спустила в унитазе воду, сполоснула свое хорошенькое личико и насухо его вытерла. Ее не интересовало, о чем Доминик спорит по телефону. Она снова хотела праздника. Совсем недавно она открыла для себя кокаин и была от него в восторге. С этим порошком она буквально уносилась на небеса и теперь готова была практически на что угодно ради чистого колумбийского зелья, которого у Доминика ван Бюрена, похоже, было навалом.
– Ну и чего, черт возьми, ты от меня хочешь? – холодно произнес ван Бюрен. – Вызвать легавых?
– Нет-нет. Они убьют ее. Просто съезди на ранчо и постарайся выяснить, что произошло.
– А-а, только время потеряю!
– Иден ведь и твоя дочь, – тихим голосом проговорила Мерседес. – Хоть раз в жизни будь ей отцом, Доминик. Видит Бог, ты должен это сделать для нее.
– Ага, видит Бог, ты всегда найдешь что сказать, – обиженно проворчал он.
– Доминик, ты похоже, не понимаешь. Ты что, забыл, как она больна? Забыл, в каком ужасном она состоянии? Пожалуйста, выясни, что с ней случилось.
– Черт с тобой, я съезжу на ранчо, если ты этого хочешь.
– Да, я этого хочу. Только не сообщай в полицию. Перезвони мне в полночь по калифорнийскому времени.
Она повесила трубку.
– Проклятье, – устало пробормотал Доминик и снова потер лицо.
Между тем его малолетняя подружка с упоением втягивала носом остатки порошка со столика. Затем она подошла к кровати и, улыбаясь, встала перед ван Бюреном. Ее глаза заблестели. В утреннем свете тело девушки выглядело совершенно гладким, за исключением треугольника рыжеватых волос в низу живота.
– Ты про меня не забыл? – пролепетала она. – Ты еще не пожелал мне доброго утра.
– Зря ты нюхаешь до завтрака, – буркнул Доминик. – Так делают только наркоманки.
Она соблазнительно выгнулась. Ее плоский живот почти касался его лица. Тоненьким, почти детским голосом, стараясь казаться как можно сексуальнее, девица проворковала:
– Ну давай же, займемся этим снова.
– О Господи, у меня нет сил.
Грациозная, как кошка, она упала на постель. Ее бедра раздвинулись.
– Ты в этом уверен? – нежно проговорила она.
Мадрид, Испания
Министр нервно одернул полы своего смокинга. От предстоящего вечера ничего хорошего ждать не приходилось.
Как и все приемы, что давал стареющий диктатор Испании, этот тоже наверняка будет мрачным, чопорным и смертельно скучным. Более нудных хозяев, чем Франко и его жена, министру просто не приходилось встречать. Он не смог бы вспомнить ни одного веселого часа, проведенного в их обществе, а ведь знал их вот уже тридцать лет.
Сейчас Франко перевалило за восемьдесят, и, по мере того как его одолевали хвори, он становился все большим занудой. Порой министру требовалось немало сил, чтобы выслушивать бесконечные нравоучения, произносимые гнусавым дребезжащим голосом.
Он вздохнул и взглянул на свое отражение в зеркале. Когда-то он слыл неотразимым красавцем. Но время взяло свое. Ему уже семьдесят четыре, и от былой внешности осталось только властное выражение его сурового, с грубыми чертами, застывшего лица. Волосы стали седыми и редкими. Седыми же были и подстриженные на военный манер усы. И только блеск черных глаз из-под морщинистых век говорил о внутреннем огне, который все еще не угас в этом человеке.
Кроме того, за последние годы министр значительно прибавил в весе, и, когда он сел, его тесная накрахмаленная рубашка затрещала по швам. «Кусок стареющего жира, – язвительно подумал он. – Но, слава Богу, у меня еще есть сила». Он сжал правую руку в кулак, как бы держа некий реальный символ власти, которой он обладал в течение последних тридцати лет. В его запонке сверкнул бриллиант. Да. Все они стареют. Но власть все еще в их руках. Конечно, Франко не может жить вечно, и, когда он уйдет, вместе с ним уйдут и все остальные. Быть может, и осталось-то всего год или два…
Но они сделали хорошие деньги. Чертовски хорошие деньги. И все же для него высшим наслаждением по-прежнему оставалась власть. Сейчас уже не имело значения, куда забросила его судьба, он просто любовался пройденным путем. Это было для него истинным блаженством.
А в сумерках жизни, оказывается, тоже есть своя прелесть. Конечно, старческие недуги досаждали. А хуже всего было одиночество. Но власть успокаивала любые боли. Обладай ею, пользуйся ею, наслаждайся ею.
В дверь просунулась голова секретаря.
– Господин министр, вам звонят из Каталонии. Сеньора Эдуард.
Министр коротко кивнул. Стряхнув с лацканов несколько пылинок, он поднял трубку стоявшего возле кровати телефона.
– Мерседес?
– Джерард! – в ее голосе отчетливо слышалось страдание. – Джерард, я думаю, Иден похитили.
– Здесь, в Испании?
– Нет. В Америке. Я только что получила из Лос-Анджелеса ее фотографию. Она связана, прикована к стулу. О выкупе ни слова, только предупреждение, чтобы я не обращалась в полицию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105