Карета моя еще за мной не вернулась, я не нашел в передней никого из моих людей; однако по соседству можно было нанять экипаж. Я послал за коляской и поехал.
Не успел я подняться по лестнице, как навстречу мне вышел и стал спускаться все тот же невоспитанный господин, а с ним еще двое. Он прошел мимо, не сняв шляпы, хотя я, по привычке, ему поклонился. При этом он толкнул меня.
– Однако вы грубиян! – сказал я, презрительно пожав плечами.
– К кому относятся эти слова? – спросил один из его спутников, кстати, тоже не ответивший на поклон.
– Ко всем троим, – ответил я.
Услышав это, он схватился за рукоять своего оружия. Я тоже счел необходимым обнажить шпагу и при этом отскочил назад, так как двое находились на две ступеньки выше меня, а спуститься успел только первый. В тот же миг я увидел три лезвия, направленные на меня. Эти презренные люди теснили меня с трех сторон, пока я не очутился на улице, и мы продолжали драться, когда наконец вы подоспели мне на помощь, как раз в тот миг, когда один из этих убийц приготовился нанести мне смертельный удар.
– Да, да, – заметил я, – это могло случиться, и потому я поднял такой крик, надеясь отвлечь его внимание. Но довольно об этом. Все трое – негодяи, а эта особа не лучше их.
– Надеюсь, вы и сами понимаете, что я о ней думаю. Однако поговорим о вас. После всего, что вы для меня сделали, я не могу быть равнодушным к вашей судьбе. Я хочу знать, кому я столь многим обязан, a вы должны тоже познакомиться со мной поближе. Мое имя – граф д’Орсан. Отец мой умер, у меня осталась только мать. Я богат. Близкие мои пользуются известным влиянием, и я не побоюсь заверить вас, что нет услуги, которой я не в силах был бы вам оказать. Я счастлив, если могу быть вам полезен. Прошу вас твердо на это рассчитывать; а теперь назовите мне ваше имя и расскажите о себе.
Я, само собой, поблагодарил графа, но не слишком пространно, ибо это могло ему не понравиться; к тому же я боялся, что запутаюсь в какой-нибудь изысканной фразе и отступлю от правил хорошего тона. Когда человек не обучен светским манерам, он не должен стараться их показать, ибо рискует выдать себя с головой.
Итак, я поблагодарил его в самых простых выражениях и продолжал так:
– Зовут меня Ля Валле. Вы принадлежите к самой высшей знати, а я человек маленький. Отец мой живет в деревне, на своей ферме, а я, можно сказать, только-только прибыл в Париж в надежде выйти в люди и достичь положения – так делают все молодые провинциалы моего круга (как видите, в словах моих была некоторая уклончивость, хотя никто не мог бы упрекнуть меня во лжи). Но, – продолжал я со всем прямодушием, на какое был способен, – если даже из моих попыток ничего не выйдет и путешествие мое в Париж не даст мне ничего, кроме удовольствия сослужить службу столь благородному человеку, как вы, сударь, я не стану жаловаться и вернусь домой вполне довольный.
В ответ на эти слова он пожал мне руку и сказал:
– Дорогой мой Ля Валле, отныне устройство ваших дел – не ваша, а моя забота; ее берет на себя ваш друг; ибо я вам друг и надеюсь, что могу рассчитывать и на вашу дружбу.
Тут карета остановилась: мы приехали в театр, и я не успел ответить на столь ласковые слова ничем, кроме улыбки.
Пойдемте, – обратился он ко мне, дав предварительно лакею денег, чтобы он купил нам билеты, и мы вошли; я очутился в театре Комедии, и прямо попал не больше не меньше, как в теплое фойе позади сцены, где графа д'Орсан приветствовали несколько господ из числа его друзей.
Тут-то и рассеялся туман тщеславия, о котором я вам говорил, развеялся дым самомнения и суетности, туманивших мой разум.
Манеры собравшихся тут господ привели меня в смущение и трепет. Увы! Я выглядел среди них таким ничтожеством, я был так неловок, так потерялся среди этих аристократов, в каждом движении которых чувствовалась непринужденность и изящество! «Куда тебя занесло?», – вопрошал я себя.
О том, как я держался, лучше не говорить: я не держался вообще никак; мне могут возразить, что не держаться никак – это уже в известном смысле манера как-то держаться. Я ничего не мог с собой поделать, так же как не в моей власти было придать такое выражение своему лицу, чтобы оно не казалось ни пристыженным, ни странным. Об удивлении я не говорю; если бы физиономия моя была только удивленной, я не стал бы расстраиваться: это означало бы только то, что я ни разу еще не бывал в Комедии, а тут особенного позора нет. Но весь вид мой говорил о том, что тайное смятение обуревает меня, ибо я не на своем месте; я не мог подавить ощущения, что недостоин находиться в таком обществе, и потому не мог чувствовать себя свободно и уверенно. Как бы я хотел, чтобы всего этого нельзя было прочесть на моем лице! Но чем больше я силился скрыть свое смущение, тем заметней оно становилось.
Я не знал, куда девать глаза, на ком их остановить. Я не осмеливался глядеть на других из боязни, что по моему растерянному взгляду они сразу угадают, что я затесался туда, куда меня пускать не следовало, что я не заслужил чести находиться в столь блестящем обществе, что я пролез сюда контрабандой; употребляю это не слишком изысканное выражение, ибо оно как нельзя лучше передает мою мысль.
Не надо забывать, что я не успел пройти все необходимые ступени воспитания и обогащения последовательно, а без этого я не мог держаться среди окружавшего меня блеска с подобающей уверенностью. Я сделал слишком быстрый скачок. Слишком недавно я заделался «благородным», да не прошел даже и того скромного курса хороших манер, который обычно получают новоявленные господа, и все время боялся, как бы из-под господского обличия ненароком не выглянул Жакоб. Возможно, есть люди, которые сумели бы выдержать подобное испытание не моргнув глазом, то есть люди, обладающие изрядным запасом нахальства. Но что это дает? Ровным счетом ничего. Ведь всякому видно, что иной держится нахально только для того, чтобы скрыть свое смущение.
– Вы немного бледны, – сказал один из этих господ графу д’Орсану.
– Еще бы! Я мог бы быть в эту минуту и вовсе бездыханным.
И он рассказал свое, а стало быть и мое приключение, и притом в самых лестных для меня словах.
– Таким образом, – заключил он, – я обязан удовольствием видеть вас сегодня вот этому господину.
Новое испытание для несчастного Ля Валле! Слова графа привели к тому, что взоры всех его собеседников устремились на мою растерянную особу и осмотрели ее со вниманием. Полагаю, что нельзя было выглядеть глупее и забавнее, чем я в ту минуту. Чем больше расхваливал меня граф д’Орсан, тем хуже мне становилось.
Однако надо было как-то отвечать на его любезные слова, несмотря на мой убогий шелковый камзол и скромное буржуазное щегольство, которого я устыдился, увидя вокруг себя столько подлинной роскоши.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132