Жена моя пожелала, чтобы Боссон ехал с нами, и сообщила дочери, что он будет нас сопровождать. Дочь приняла эту новость с полным равнодушием, чем поставила было нас втупик, но в самую минуту отъезда она выдала себя: при виде Боссона личико ее озарилось радостью.
Мы прибыли в наше поместье. По моим наблюдениям, Боссона, старавшегося держаться с обычной веселостью, терзало какое-то скрытое беспокойство. Я заметил, что каждое утро он куда-то уходил гулять и возвращался лишь к тому времени, когда моя дочь выходила из своей комнаты. Я решил как-нибудь последовать за ним, чтобы узнать тайну этих прогулок; но вскоре влюбленные сами дали мне случай выяснить всю правду.
На другое же утро я увидел, что дочка моя идет гулять в рощицу, примыкавшую к саду, и решил последовать за ней. Когда я ее догнал, она сидела на скамейке, погрузясь в глубокое раздумье. В это время из ближней беседки вышел Боссон; вид у него был удрученный. Я заподозрил, что у них назначено свидание. Но, как оказалось, обвиняя его в дерзости, а ее в ветрености, я был неправ. Эта встреча в роще была непреднамеренной или, лучше сказать, их бессознательно привело сюда взаимное влечение.
Боссон, выйдя из беседки, уже собирался свернуть в боковую аллею, но услышав легкий шорох платья, когда моя дочь вынимала из кармана книгу, он оглянулся. Увидев свою возлюбленную, он поспешил к ней, с радостью и смущением.
– Какое счастье, мадемуазель, что я встретил вас. Вы не сочтете нескромностью, если я спрошу, почему вы уединились?
– Хотела подышать свежим воздухом и побыть наедине с собой, – отвечала она, вставая со скамьи.
– Но почему? – воскликнул он. – Что-нибудь вас печалит? Боже, у вас слезы на глазах?
– Вы ошибаетесь, – отвечала она, опустив глаза, и добавила уже более веселым, но все-таки принужденным тоном: – Мне здесь нравится.
– Какая же вы счастливая! – продолжал он. – Но не подумайте, что я завидую вам. Я был бы рад подарить вам впридачу и свою радость, но увы, нет мне счастья, и я не имею права надеяться. Чем же мне пожертвовать ради вас?
– Не понимаю, о чем вы говорите, – ответила моя дочь.
– Я осмелился бы объяснить вам это, – отвечал Боссон, – но боюсь, вы рассердитесь; и все же…
– Я не могу рассердиться на вас, – возразила она, – и то, что для вас важно, не может оставить меня равнодушной.
– Ах, прелестная Ля Валле, – воскликнул он, задыхаясь от волнения, – смею ли я верить вашим словам? Ведь есть на свете человек, более достойный вашего участия, ибо он вам ближе…
Моя дочь покраснела от гнева, поняв, что Боссон знает о любви к ней кузена, и поспешно прервала его:
– Что вы хотите сказать, сударь? Соблаговолите, по крайней мере, уважать меня и не думать, будто я сочувствую этой преступной любви; она стала мне ненавистна, как только я узнала о ней.
– Прошу вас, простите мне это заблуждение, – ответил он, – ведь вся вина моя в том, что я питаю чувства, которые окажутся, вероятно, столь же несчастливыми.
Предвидя, к чему клонит Боссон, и сознавая свою слабость, моя дочь встала со скамьи и направилась к дому. Молодой человек, видимо, боясь упустить столь редкий случай, вдруг упал перед ней на колени и взял ее за руку.
– Да, я обожаю вас, прекрасная Ля Валле, – сказал он, – но я знал, какие чувства питает к вам ваш кузен, я видел у него ваш портрет и думал, что вы сами подарили ему этот залог любви, – все это принуждало меня к молчанию. Я бы и сейчас не посмел заговорить, если бы вы с такой невинной прямотой не рассеяли мои сомнения. Любовь – причина моего тяжкого проступка, пусть она же заслужит и ваше прощение. Я знаю, что бедность не позволяет мне сейчас просить о счастье назвать вас моей, но в будущем…
– У меня есть родители, – сказала она, поднимая его с колен, – пусть они решат мою судьбу. Если бы я зависела от себя, то не смотрела бы ни на внешность, ни на богатство, а только на душу и характер того, кто искал бы моей руки.
И больше он не мог добиться от нее ничего, хотя пустил в ход все, что могло бы тронуть юное сердце. Но женщины умеют владеть собой. Моя дочь действительно любила Боссона; поэтому она находила удовольствие в том, чтобы не отнимать у него надежды, но она не соглашалась пренебречь долгом девичьей скромности, как ни добивался от нее признаний этот преданный вздыхатель.
Боссон, отчаявшись, собирался уже откланяться, когда девушка сказала, чтобы его успокоить:
– Я не могу ответить вам более определенно. Ваш пол имеет право говорить, мы же должны молчать, ибо зависим от родителей. Я не запрещаю вам говорить с ними. Если этот союз будет им угоден, мое послушание будет ответом на ваши чувства; оно скажет больше, чем любые слова.
Сцена эта растрогала меня, и я, сам еще не зная, что скажу, незаметно подошел к ним. Преисполненный нежности, Боссон, прощаясь, взял ее за руку, она не противилась, а я в это время подошел и положил на их руки свою.
Как удивился Боссон, и как смутилась моя дочь! Оба стояли не шевелясь И молчали. Их взгляды как бы вопрошали друг друга: что нам сказать?
Одно короткое мгновение я с нескрываемым удовольствием любовался их растерянностью; затем, уступив нежности, которую я питал к своей дочери, и дружбе к Боссону, я сказал:
– Не смущайтесь, дети мои; я знаю ваши чувства, Боссон, и, кажется, не ошибаюсь насчет тебя, дочка; желаю вам счастья от всего сердца, не сомневайтесь в этом; но с тобой, дочка, я хочу поговорить откровенно, а потому попрошу господина де Боссона на минуту оставить нас одних.
Признаюсь, я тогда не сознавал, насколько эта предосторожность была обидной для влюбленного. Ведь моя дочь не сказала ему открыто, что он дорог ее сердцу, а я, удалив его, как бы показал, что и я в этом сомневаюсь. Однако он повиновался. Тогда, взяв мою дочь за руку, я сказал ей:
– Не думай, что я считаю проступком твое свидание с Боссоном; я понимаю, что вы встретились тут случайно. Я уважаю господина де Боссона; ты знаешь, что семья его мне известна; его личные достоинства сделали его моим другом, так что можешь говорить со мной вполне откровенно. Он любит тебя, в этом нет сомнения, и я одобряю его намерения; но любишь ли его ты? Вот что мне нужно знать. Доверие прежде всего; ты знаешь, как я отношусь к тебе; забудь на минуту, что я твой отец, и отвечай мне, как другу.
– Не скрою от вас, – сказала моя дочь, – что мне пришлось бороться с собой, чтобы не высказать Боссону ни единым намеком, какие чувства он во мне вызывает. Да, батюшка, я люблю его; этим и объясняется мое уныние, моя тяга к уединению и все то, что причинило вам с матушкой беспокойство. Ведь мне приходилось таить в себе волновавшие меня чувства. Я не знала, что его любовь опередила мою. Мне даже казалось, что он вовсе обо мне не думает. Меня убивала его холодность при встречах со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
Мы прибыли в наше поместье. По моим наблюдениям, Боссона, старавшегося держаться с обычной веселостью, терзало какое-то скрытое беспокойство. Я заметил, что каждое утро он куда-то уходил гулять и возвращался лишь к тому времени, когда моя дочь выходила из своей комнаты. Я решил как-нибудь последовать за ним, чтобы узнать тайну этих прогулок; но вскоре влюбленные сами дали мне случай выяснить всю правду.
На другое же утро я увидел, что дочка моя идет гулять в рощицу, примыкавшую к саду, и решил последовать за ней. Когда я ее догнал, она сидела на скамейке, погрузясь в глубокое раздумье. В это время из ближней беседки вышел Боссон; вид у него был удрученный. Я заподозрил, что у них назначено свидание. Но, как оказалось, обвиняя его в дерзости, а ее в ветрености, я был неправ. Эта встреча в роще была непреднамеренной или, лучше сказать, их бессознательно привело сюда взаимное влечение.
Боссон, выйдя из беседки, уже собирался свернуть в боковую аллею, но услышав легкий шорох платья, когда моя дочь вынимала из кармана книгу, он оглянулся. Увидев свою возлюбленную, он поспешил к ней, с радостью и смущением.
– Какое счастье, мадемуазель, что я встретил вас. Вы не сочтете нескромностью, если я спрошу, почему вы уединились?
– Хотела подышать свежим воздухом и побыть наедине с собой, – отвечала она, вставая со скамьи.
– Но почему? – воскликнул он. – Что-нибудь вас печалит? Боже, у вас слезы на глазах?
– Вы ошибаетесь, – отвечала она, опустив глаза, и добавила уже более веселым, но все-таки принужденным тоном: – Мне здесь нравится.
– Какая же вы счастливая! – продолжал он. – Но не подумайте, что я завидую вам. Я был бы рад подарить вам впридачу и свою радость, но увы, нет мне счастья, и я не имею права надеяться. Чем же мне пожертвовать ради вас?
– Не понимаю, о чем вы говорите, – ответила моя дочь.
– Я осмелился бы объяснить вам это, – отвечал Боссон, – но боюсь, вы рассердитесь; и все же…
– Я не могу рассердиться на вас, – возразила она, – и то, что для вас важно, не может оставить меня равнодушной.
– Ах, прелестная Ля Валле, – воскликнул он, задыхаясь от волнения, – смею ли я верить вашим словам? Ведь есть на свете человек, более достойный вашего участия, ибо он вам ближе…
Моя дочь покраснела от гнева, поняв, что Боссон знает о любви к ней кузена, и поспешно прервала его:
– Что вы хотите сказать, сударь? Соблаговолите, по крайней мере, уважать меня и не думать, будто я сочувствую этой преступной любви; она стала мне ненавистна, как только я узнала о ней.
– Прошу вас, простите мне это заблуждение, – ответил он, – ведь вся вина моя в том, что я питаю чувства, которые окажутся, вероятно, столь же несчастливыми.
Предвидя, к чему клонит Боссон, и сознавая свою слабость, моя дочь встала со скамьи и направилась к дому. Молодой человек, видимо, боясь упустить столь редкий случай, вдруг упал перед ней на колени и взял ее за руку.
– Да, я обожаю вас, прекрасная Ля Валле, – сказал он, – но я знал, какие чувства питает к вам ваш кузен, я видел у него ваш портрет и думал, что вы сами подарили ему этот залог любви, – все это принуждало меня к молчанию. Я бы и сейчас не посмел заговорить, если бы вы с такой невинной прямотой не рассеяли мои сомнения. Любовь – причина моего тяжкого проступка, пусть она же заслужит и ваше прощение. Я знаю, что бедность не позволяет мне сейчас просить о счастье назвать вас моей, но в будущем…
– У меня есть родители, – сказала она, поднимая его с колен, – пусть они решат мою судьбу. Если бы я зависела от себя, то не смотрела бы ни на внешность, ни на богатство, а только на душу и характер того, кто искал бы моей руки.
И больше он не мог добиться от нее ничего, хотя пустил в ход все, что могло бы тронуть юное сердце. Но женщины умеют владеть собой. Моя дочь действительно любила Боссона; поэтому она находила удовольствие в том, чтобы не отнимать у него надежды, но она не соглашалась пренебречь долгом девичьей скромности, как ни добивался от нее признаний этот преданный вздыхатель.
Боссон, отчаявшись, собирался уже откланяться, когда девушка сказала, чтобы его успокоить:
– Я не могу ответить вам более определенно. Ваш пол имеет право говорить, мы же должны молчать, ибо зависим от родителей. Я не запрещаю вам говорить с ними. Если этот союз будет им угоден, мое послушание будет ответом на ваши чувства; оно скажет больше, чем любые слова.
Сцена эта растрогала меня, и я, сам еще не зная, что скажу, незаметно подошел к ним. Преисполненный нежности, Боссон, прощаясь, взял ее за руку, она не противилась, а я в это время подошел и положил на их руки свою.
Как удивился Боссон, и как смутилась моя дочь! Оба стояли не шевелясь И молчали. Их взгляды как бы вопрошали друг друга: что нам сказать?
Одно короткое мгновение я с нескрываемым удовольствием любовался их растерянностью; затем, уступив нежности, которую я питал к своей дочери, и дружбе к Боссону, я сказал:
– Не смущайтесь, дети мои; я знаю ваши чувства, Боссон, и, кажется, не ошибаюсь насчет тебя, дочка; желаю вам счастья от всего сердца, не сомневайтесь в этом; но с тобой, дочка, я хочу поговорить откровенно, а потому попрошу господина де Боссона на минуту оставить нас одних.
Признаюсь, я тогда не сознавал, насколько эта предосторожность была обидной для влюбленного. Ведь моя дочь не сказала ему открыто, что он дорог ее сердцу, а я, удалив его, как бы показал, что и я в этом сомневаюсь. Однако он повиновался. Тогда, взяв мою дочь за руку, я сказал ей:
– Не думай, что я считаю проступком твое свидание с Боссоном; я понимаю, что вы встретились тут случайно. Я уважаю господина де Боссона; ты знаешь, что семья его мне известна; его личные достоинства сделали его моим другом, так что можешь говорить со мной вполне откровенно. Он любит тебя, в этом нет сомнения, и я одобряю его намерения; но любишь ли его ты? Вот что мне нужно знать. Доверие прежде всего; ты знаешь, как я отношусь к тебе; забудь на минуту, что я твой отец, и отвечай мне, как другу.
– Не скрою от вас, – сказала моя дочь, – что мне пришлось бороться с собой, чтобы не высказать Боссону ни единым намеком, какие чувства он во мне вызывает. Да, батюшка, я люблю его; этим и объясняется мое уныние, моя тяга к уединению и все то, что причинило вам с матушкой беспокойство. Ведь мне приходилось таить в себе волновавшие меня чувства. Я не знала, что его любовь опередила мою. Мне даже казалось, что он вовсе обо мне не думает. Меня убивала его холодность при встречах со мной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132