Отсюда мне видны небо и далекий горизонт.
Он подвел юношу к окну. Уже стемнело, и за окном были видны силуэты куполов, кровель и башен. Темнела лента Вислы с возвышающимся на ее берегу знаменитым Вавелем, где на высоком холме застыли громады старинного собора и королевского замка.
Глядя в окно, Глоговский заговорил о вопросе, заданном Георгием сегодня на лекции. Он всесторонне разобрал его и высказал свои собственные мысли, пояснив Георгию, что не имеет возможности на кафедре излагать их с полной свободой.
Затем он сам стал задавать вопросы юноше, интересуясь его прошлым, его страной, народом и обычаями.
Георгий с радостью отвечал, и здесь впервые он доверил учителю свою затаенную мечту.
Георгий рассказал Глоговскому о своем желании посвятить жизнь печатанью книг на родном языке. Он говорил горячо, взволнованно, словно боясь, что эта давно вынашиваемая им идея вдруг не получит одобрения, окажется ложной.
Глоговский слушал его улыбаясь. Профессор понимал, сколь опасно было бы сейчас не поддержать юношу. Но понимал он и то, что Георгий слишком мало знал о печатном деле. Быть может, даже не видел еще печатных станков, не знал, какие трудности ожидают его на этом пути.
– Сын мой, – сказал Глоговский задумчиво. – Я вижу в очах твоих огонь, который может зажечь только истинно высокий и благородный дух. Иди же смело своей дорогой! Но не питай тщетных надежд, что в нашем университете ты достигнешь своей цели. В нем злой волей обскурантов наука скована по рукам и ногам. Оставайся в университете, но учись и за пределами его. Приходи сюда чаще, как это делают несколько других любознательных юношей. Я попросил моего друга, пана Коперника, задержаться здесь на некоторое время и побеседовать с нами. Согласен ли ты, Франциск?
От волнения Георгий не мог вымолвить ни слова. Он только молча кивнул головой.
– Но будь осторожен, – предупредил Глоговский. – Я слишком часто ощущаю на лекциях присутствие невидимых соглядатаев. Слава богу, здесь мы свободны от них. Пусть никто не знает о наших собраниях. Я часто видел тебя с рыцарем фон Рейхенбергом. Ты дружен с ним?
– Нет, – ответил Георгий, – я у него в долгу.
Он рассказал профессору о своих отношениях с Иоганном.
– Так, – молвил профессор, размышляя. – Несомненно, что, оказывая тебе помощь, он преследовал какую-то цель. Это странный и, думаю, опасный человек. Он обладает могущественными связями и пользуется большим влиянием в университете. Он и его друзья ненавидят меня. Однако займемся более интересным делом.
Глоговский показал ему старинные латинские манускрипты, переписанные искусными писцами Западной Европы и Византии, древнееврейские свитки Торы, замечательное итальянское издание «Божественной комедии» Данте, тогда еще мало кому известной в Польше. Затем он перешел к инкунабулам, первопечатным изданиям. С особенной гордостью он показал несколько славянских книг. Это были знаменитый «Осьмигласник», напечатанный в Кракове в 1491 году пражским мастером Святополком Феолем, и издания краковского типографа Яна Галлера, в числе которых были трактаты и лекции самого Глоговского. Эти книги Георгий уже успел приобрести и почти выучить наизусть. И все же он долго рассматривал печатные славянские буквы и заставки, словно пытаясь сейчас понять секрет их создания.
Беседа затянулась до глубокой ночи. Новый мир раскрылся перед Георгием, и только к нему были прикованы его мысли. Это было словно второе рождение.
Пробираясь в темноте домой, Георгий во дворе университета столкнулся с Кривушем.
– Это ты, Франек? – узнал его в темноте Кривуш. – Я ждал твоего возвращения до тех пор, пока Вацлав со своим другом Морфеем чуть не захватили меня в плен. Неужели все это время ты был у профессора?
– Николай, – сказал восторженно Георгий, – мне кажется, что никогда я не был так счастлив, как сегодня!
– Уж не пригласил ли тебя пан Глоговский бывать у него? – лукаво спросил Кривуш.
Георгий помолчал. Он помнил слово, данное профессору, и ответил уклончиво:
– Пан Глоговский очень добрый и ученый муж.
– Молодец, Франек! – Кривуш неожиданно зашептал: – Помни, мы собираемся каждый четверг и субботу. Приходить нужно не ранее чем стемнеет и не всем вместе.
– Как!.. – вскричал Георгий. – Разве и ты бываешь там?
– Николая Кривуша только там и можно найти, где мудрость и высокие знания. Я рад за тебя, Франек… Прощай!
Кривуш исчез. Удивленный и радостный, Георгий медленно направился в бурсу.
Глава III
Уже несколько недель Георгий служил приказчиком в лавке Отто из Любека, куда помог ему поступить Николай Кривуш.
Торговля хотя и не привлекала Георгия, но не была новым для него делом. Сын купца, не раз выполнявший дома различные торговые поручения, он скоро завоевал доверие хозяина и уважение приказчиков.
После тяжелой, полуголодной зимы служба казалась ему просто раем. Георгий больше не думал о пище, получая ее у хозяина, подобно другим служащим. Его платье оставалось чистым и опрятным, так как на работе он носил специальный кафтан, сшитый из хозяйского сукна. В кармане уже позвякивали деньги.
Главным же преимуществом этой службы было то, что у него оставалось достаточно свободного времени для занятий. Теперь он редко бывал в университете, в котором окончательно разочаровался. Зато не менее четырех раз в неделю он по вечерам посещал дом Глоговского.
Кружок был невелик: несколько студентов-поляков, с которыми Георгий прежде встречался в университете, но не был близко знаком, Николай Кривуш и Вашек, привлеченный Георгием с разрешения пана Глоговского.
Эти вечера были совсем не похожи на монотонную жвачку университетских лекций. Беспредельные просторы открывались перед юношами. Легко и вдохновенно шла сложная работа мысли, освобожденной от оков.
Глоговский излагал им свои философские взгляды, пытаясь по-новому осмыслить учения древних мыслителей. Он рассказывал также о своих опытах в области анатомии, особенно подробно останавливаясь на своей любимой теме – строении человеческого черепа и функции мозга.
Студенты свободно высказывали свои мнения. Георгий обычно задавал вопросы, дававшие пищу для оживленных споров между юношами, и нередко отваживался почтительно, но твердо возражать самому профессору.
Профессор одобрял и всячески поддерживал стремление юноши усвоить не только то, что сообщалось на лекциях факультета свободных искусств, но и то, что преподавалось на других факультетах – медицинском и богословском.
Не раз слыхал Глоговский о том, что Скорина ставил в трудное положение своих учителей, находя явные противоречия в лекциях разных факультетов их университета.
Друзья предостерегали Георгия от опасности таких открытий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123