Старик еще раз глянул на небо и решительно свернул подле огромного вяза.
Мерзлая листва звенела под ногами. Гибкие ветки хлестали его по лицу. Кланяясь встречным кустам, он пробирался к прогалине.
Никто даже и не посмотрел в сторону Аллана, когда он подошел к костру.
Запах вареного и пригоревшего ячменя ударил старику в ноздри. Человек с длинным черпаком раздавал людям у огня полужидкое варево. Каждый получал на свою долю не больше горсти и тут же, не сходя с места, отправлял свою порцию в рот.
– В Бервике солдаты, охраняющие мост, получают по полчетверти гороху ежедневно, – сказал человек в меховой шапке, вылизывая ладонь. – Вот бы не худо сунуться! Я и военную службу знаю…
Остальные молчали.
– В Ланкастере, говорят, Джон Гентский отпустил на волю всех своих вилланов, – продолжал он. – Богомолец вчера сказывал, что в Ланкастере люди до сих пор копают репу, и никто там еще и не слышал о голоде…
– Подавиться тому человеку собственным языком! – сердито перебил его сосед. – С северных графств-то и начался голод!
– Подавиться лучше Джону Гентскому своим языком! – пробормотал человек без ноги. – Он нанял нас от города Норфолька и обязался уплатить по шиллингу на человека.
– Все они хороши! – сказал парень с перевязанной головой. – А ты куда лезешь, старик? На всех ячменя не напасешься!
– Я только погреться, – пробормотал Аллан. Он действительно дрожал как в лихорадке.
– И чего такое старье шатается по дорогам! – сказал парень с перевязанной головой. – На работу тебя силком не возьмут, ни за два, ни за четыре пенса, подати с тебя не полагается, – сидел бы лучше дома, чем светить драными боками.
– Не у всякого и дом есть, сыночек! – кротко отозвался человек в меховой шапке.
– В Норземтон идешь? – спросил перевязанный.
– Из графства Ни есть ни пить, от деревни Пустое Брюхо, представителем во Вшивый парламент, – невесело пошутил кто-то.
А что им сказать, если спросят, какое у него дело в городе?
Однако перевязанный сам ответил за него.
– Там до черта наберется купцов, и дворян, и попов, – сказал он. – Пожалуй, насобираешь что-нибудь Христа ради.
Аллан опустил голову. Стыдно было ему слушать такие речи.
Костер догорал. Малый, что раздавал пищу, тихонько свистнул. Тотчас же из темноты шагнул к костру детина с сучковатой палкой в руке.
– Доедай, там оставили для тебя в котле. А кто пойдет на смену?
Детина передал палку подростку в куртке с оборванными галунами, выскреб котелок и затем принялся загребать тлеющие угли золой.
– То-то, – сказал Аллан. – Я и то уж подумал было, как это вы здесь обходитесь без сторожей близ проезжей дороги?
– А чего нам бояться? – отозвался перевязанный устало. – На спину они мне клеймо еще поставят, что ли?
Только теперь Аллан понял, почему бедняк перевязывает лоб.
– Все-таки, если б стражи не было, пришлось бы каждую минуту ждать шерифа, – объяснил Аллан и участливо поглядел на перевязанного. – Больно было, паренек?
– Не так уж и больно… Обидно… Я ведь и не знал ничего о постановлении парламента. Шел на крестины…
Он тронул лоб.
– Сейчас ничего, только видеть стал плохо – глаза все гноятся.
– А нынешний парламент, говорят, будет стоять за бедных людей! – начал снова тот, что рассказывал о Ланкастере. – Король наш, говорят, распустит всех лордов, и джентри, и попов по домам. Только и останутся, что король и общины…
– Молчи, сорока! – перебили его. – Дай людям спать.
– Ты меня спроси о парламенте, я расскажу тебе всю правду, – вмешался парень, что пришел только что с дороги. Он обтер рот, собираясь говорить, но ему никто не ответил. – Парламент только для того и созывают, чтобы придумать новые пакости… Говорят, теперь косарей и жнецов уже будут не клеймить за отказ от работы, а просто вздергивать на первом суку!
Никто ему не ответил. Все стали укладываться в теплую золу. Аллана, как старика, пустили в середину.
– А куда же вы потом думаете податься, ребята? – спросил Аллан недоумевающе. – Зима-то еще впереди!
– Кончим овес, станем кору с деревьев есть. Медведей поднимем в берлогах… Силки будем ставить, – раздался голос из темноты.
– А я думаю, что парламент пойдет за нас все-таки, – сказал неунывающий человек в меховой шапке. – Бедные попы недаром подбивают народ.
Несколько голов поднялось от земли. Но его уже больше не бранили.
– Да, мы все ждем… Может, общины и вступятся за нас перед королем, – откликнулся кто-то.
Аллан был слишком стар, чтобы в ноябре спать на голой земле.
Распростившись с лесовиками, он двинулся в путь, и надо сказать, что сон нисколько не подкрепил и не освежил его. Болела старая рана в боку. Ныли кости, а в суставах трещало, точно в лесу в первый морозный день.
– Ты доверенное лицо леди Джоанны Бёрли? – спросил итальянец и, подняв очки на лоб, внимательно поглядел на Аллана.
– Пусть господина купца не удивляет мой наряд, – ответил Аллан, улыбаясь через силу. – В такие времена полезно одеваться во всякую ветошь.
Итальянец еще раз глянул на него.
Он только сегодня вернулся из Лондона. Аллану пришлось посидеть в Норземтоне пять дней, и его жалкие дорожные запасы пришли к концу. Госпожа велела ему разменять золотой, но Аллан под страхом смерти не стал бы исполнять это приказание. От голода у старика стали пухнуть ноги, а глаза слезились.
На третий день своего пребывания в чужом городе он перестал отказываться от милостыни. Вчера на паперти ему подали моченое яблоко, а нынче – пирожок. Но этого было недостаточно.
– Учен ли ты грамоте и счету? – спросил купец.
Покойный сэр Гью был скупехонек и в последние годы не держал ни замкового бейлифа, ни приказчика. Аллан собственноручно писал счета арендаторов, возил шерсть купцам и рыбу на коптильни. Может быть, он вел книги не так, как полагается в городах, но еще ни разу ни купцы, ни мужики не нашли у него ошибки.
– Если ваша милость пишет на нашем языке, я пойму все до буквы, – сказал он.
Купец снова глянул на него.
«Этот слуга предан господам, как собака, – подумал он, – но его плохо кормят».
– Вели принести хлеба и вина, – сказал он клерку по-итальянски.
Мальчишка внес на блюде хлеб и соль и две кружки с вином. Купец лениво отщипнул кусок корочки.
– Ешь и пей, – предложил он, пододвигая блюдо к Аллану.
«Он нисколько не горд с простыми людьми», – подумал старик, но от угощения отказался. У церкви его никто не знал, а здесь он был доверенным лицом леди Джоанны.
– Если ваша милость разрешит, мы сперва покончим с делами, – сказал он. – А на еду всегда найдется время.
Итальянец, пожав плечами, отодвинул блюдо. Сам-то он не хотел ни есть, ни пить.
– Твоя госпожа, – начал он, заглянув в письмо леди Джоанны, – хочет сверить все счета, начиная с тысяча триста семьдесят шестого года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85