Она мела до тех пор, пока у нее не заболели руки, затем расставила мебель по местам и сняла все наволочки с диванных подушек и думок, чтобы постирать. Она вымыла окна. Подняв со стола стоявшую там швейную машинку и опустив ее на пол, Джулиет разобрала на столе горы лоскутов, использовавшихся ею для шитья. Потом натерла стол особым составом, приготовленным из натурального пчелиного воска, – его ей подарил один из соседей, бывший стоматолог, державший теперь пасеку. Состав этот она энергично втирала тряпкой, представлявшей собой штанину от старой пижамы.
Вдруг силы покинули ее. Джулиет почувствовала, что больше ничего не может делать. С минуту она постояла около стола, держа тряпку и баночку с составом в руках, затем бросила все это на стол и нетвердой походкой почти в полуобморочном состоянии поплелась через комнату, придерживаясь руками за мебель, и в конце концов рухнула в плетеное кресло, прямо на груду подушек без наволочек, похожих на ощипанных кур. В воздух поднялось несколько пыльных перьев, которые, покружившись, сели ей на одежду.
– Никакие перемены в жизни невозможны без страданий, – громко и устало сказала Джулиет разгромленной комнате. Она закрыла лицо руками. Они загрубели от работы и пахли пылью. Значит, жизнь – это действительно лишь череда потерь? Даже физиология человека свидетельствует в пользу этой мысли. Разве не теряем мы начиная с пятнадцати лет сотни тысяч мозговых клеток в день? И ничто не способно остановить этот процесс. „Мне нужно завести собаку, или машину, или, на худой конец, канарейку, – подумала Джулиет. – Мне нужен хоть кто-то, с кем бы поговорить, иначе я скоро превращусь в этом доме в старую сумасшедшую бабку. Ведь в конце концов таков удел всех, кто проводит свою жизнь в одиночестве. И именно это теперь меня и ждет. Во всяком случае, я сама сделала этот выбор".
– Мне жаль, – сказала она Уильяму. Он улыбнулся грустной натянутой улыбкой.
– Мое предложение звучало, наверное, слишком патетически.
– Страшно, когда стареешь. – Страшно думать о том, как удастся мне справиться со старостью и одиночеством. Но я вовсе не уверена, что присутствие рядом другого человека способно помочь. Конечно, если я заболею…
Уильям держал в рунах стакан с сидром. Прозрачным, янтарным, крепким сидром с соседней фермы.
– Наверное, я сделал это предложение слишком поздно…
– Нет, – произнесла Джулиет, ненавидя себя за честность, но ощущая необходимость быть честной с ним после всех этих лет. – Нет, я никогда не хотела жить с тобой. Я вообще никогда не хотела ни с нем жить. За исключением, пожалуй, ребенка, если бы он у меня был.
Уильям посмотрел на нее.
– Барбара спрашивала, как бы я поступил, если бы у тебя был ребенок от меня…
– Я пыталась заиметь его, – тихо сказала Джулиет. – Пыталась, но мне это не удалось. Точно так же, как пыталась Фрэнсис. Теперь я даже рада тому, что у меня ничего не получилось.
Уильям старался не показать, что он расстроен.
– Ты правда рада?
– Да. Вот у Фрэнсис все сейчас только начинается…
– Пожалуйста, не говори об этом, – перебил ее Уильям. – Не говори мне о том, какие ужасные вещи ждут ее впереди. Не говори мне о том, что ты рада, что у тебя нет от меня ребенка. Пожалуйста, не будь такой прагматичной, обособленной и неподступной. Пожалуйста…
Он замолчал и сделал глоток.
– Ты уверен, – спросила Джулиет, прямо глядя ему в глаза, – что пришел ко мне потому, что не знаешь, что тебе делать дальше?
– Нет, – ответил Уильям. – Я пришел потому, что…
Он оборвал фразу. Он вдруг понял, что не может сказать Джулиет, что пришел с целью облегчить боль от потери Барбары. Что Джулиет всегда была его палочкой-выручалочкой, к которой он обращался в беде и горе. Уильям поднял глаза. На лице у Джулиет он увидел такое выражение, которое заставило его подумать, что она читает его мысли.
– Ты действительно думаешь, что мы могли бы жить вместе? – более мягко сказала Джулиет. – Ты правда можешь представить это?
– Ты же знаешь, я неприхотлив…
– Я не это имею в виду.
– Не знаю, что ты имеешь в виду. – Он допил свой сидр. – Но можно было бы поселиться в Ленгуорте, недалеко от Лиззи. Я бы ходил в библиотеку и боулинг, а в дни выплаты пенсии – на почту. Я вел бы себя, как добрый старенький…
– Ты не добрый старенький, – резко прервала его Джулиет. – Ты нытик. Разве достойно это тебя, Уильям Шор, когда ты постоянно жалуешься на жизнь и других людей? Ты ведь не листок на ветру, ты же мужчина, человек!
Он вздохнул.
– Вот так же говорит и Барбара.
– Ты как шарик для пинг-понга, – напористо продолжала Джулиет. – Все эти долгие годы ты позволял нам с Барбарой перекидывать тебя друг другу, повторяя про себя с легким удивлением: „Ну кто же мне поможет?" – и ничего не предпринимая. Я любила тебя и сейчас люблю. Ты один из немногих, встреченных мною в жизни, которых можно любить. Но я никогда не смогла бы жить с тобой. Ному я смогу перекинуть тебя, если вдруг мне самой захочется уединения?
Уильям уставился на нее. Джулиет ждала, что сейчас он с раздражением спросит: „Неужели я так невыносим?" Но он не спросил. Он просто смотрел на нее так, будто впервые в жизни обдумывал какие-то важные вещи. Затем неожиданно произнес:
– Проблема в том, что жизнь была для меня слишком легкой. Я привык к этому. И, как только возникают признаки каких бы то ни было осложнений, я сразу стараюсь уйти от них. Я – раковина-жемчужница. И всегда был таким. Я, наверное, мог бы быть чемпионом среди раковин, потому что любую попадающую внутрь песчинку тут же обволакиваю известковым покровом и создаю жемчужину. – Он улыбнулся Джулиет. – Ты поцелуешь раковину-жемчужницу на прощание?
Она удивленно посмотрела на него.
– На прощание? Мы что, больше не увидимся?
– Конечно, увидимся, – ответил Уильям. – Конечно, увидимся. Но это конец какого-то отрезка наших отношений, не так ли?
Она медленно кивнула, подумав: „Да, он прав. Действительно, это конец какого-то отрезка наших отношений, а может быть, и конец чего-то еще?"
Они оба встали. Джулиет осталась на месте, а Уильям подошел к ней, обнял и поцеловал, сначала в лоб, а потом, с большей силой, в сомкнутые губы. Он подумал, что она выглядит более крепкой, чем обычно. А Джулиет подумала, что он какой-то более слабый, чем всегда.
Потом он отошел на шаг назад и сказал:
– Наверное, я все-таки вступлю в боулинг-клуб. Чтобы встречаться там с приятными дамами в белых кардиганах.
Затем он ушел. Джулиет стояла в проеме входной двери и наблюдала (как и бесчисленное количество раз ранее), как его машина ныряла по дороге, бегущей по холмам, оставляя за собой пыльно-дымное облако.
И вот она сидела в кресле посреди комнаты, на полу которой стояла швейная машинка, у двери на кухню горкой громоздились наволочки от подушек, а в воздухе кружились пылинки и перья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Вдруг силы покинули ее. Джулиет почувствовала, что больше ничего не может делать. С минуту она постояла около стола, держа тряпку и баночку с составом в руках, затем бросила все это на стол и нетвердой походкой почти в полуобморочном состоянии поплелась через комнату, придерживаясь руками за мебель, и в конце концов рухнула в плетеное кресло, прямо на груду подушек без наволочек, похожих на ощипанных кур. В воздух поднялось несколько пыльных перьев, которые, покружившись, сели ей на одежду.
– Никакие перемены в жизни невозможны без страданий, – громко и устало сказала Джулиет разгромленной комнате. Она закрыла лицо руками. Они загрубели от работы и пахли пылью. Значит, жизнь – это действительно лишь череда потерь? Даже физиология человека свидетельствует в пользу этой мысли. Разве не теряем мы начиная с пятнадцати лет сотни тысяч мозговых клеток в день? И ничто не способно остановить этот процесс. „Мне нужно завести собаку, или машину, или, на худой конец, канарейку, – подумала Джулиет. – Мне нужен хоть кто-то, с кем бы поговорить, иначе я скоро превращусь в этом доме в старую сумасшедшую бабку. Ведь в конце концов таков удел всех, кто проводит свою жизнь в одиночестве. И именно это теперь меня и ждет. Во всяком случае, я сама сделала этот выбор".
– Мне жаль, – сказала она Уильяму. Он улыбнулся грустной натянутой улыбкой.
– Мое предложение звучало, наверное, слишком патетически.
– Страшно, когда стареешь. – Страшно думать о том, как удастся мне справиться со старостью и одиночеством. Но я вовсе не уверена, что присутствие рядом другого человека способно помочь. Конечно, если я заболею…
Уильям держал в рунах стакан с сидром. Прозрачным, янтарным, крепким сидром с соседней фермы.
– Наверное, я сделал это предложение слишком поздно…
– Нет, – произнесла Джулиет, ненавидя себя за честность, но ощущая необходимость быть честной с ним после всех этих лет. – Нет, я никогда не хотела жить с тобой. Я вообще никогда не хотела ни с нем жить. За исключением, пожалуй, ребенка, если бы он у меня был.
Уильям посмотрел на нее.
– Барбара спрашивала, как бы я поступил, если бы у тебя был ребенок от меня…
– Я пыталась заиметь его, – тихо сказала Джулиет. – Пыталась, но мне это не удалось. Точно так же, как пыталась Фрэнсис. Теперь я даже рада тому, что у меня ничего не получилось.
Уильям старался не показать, что он расстроен.
– Ты правда рада?
– Да. Вот у Фрэнсис все сейчас только начинается…
– Пожалуйста, не говори об этом, – перебил ее Уильям. – Не говори мне о том, какие ужасные вещи ждут ее впереди. Не говори мне о том, что ты рада, что у тебя нет от меня ребенка. Пожалуйста, не будь такой прагматичной, обособленной и неподступной. Пожалуйста…
Он замолчал и сделал глоток.
– Ты уверен, – спросила Джулиет, прямо глядя ему в глаза, – что пришел ко мне потому, что не знаешь, что тебе делать дальше?
– Нет, – ответил Уильям. – Я пришел потому, что…
Он оборвал фразу. Он вдруг понял, что не может сказать Джулиет, что пришел с целью облегчить боль от потери Барбары. Что Джулиет всегда была его палочкой-выручалочкой, к которой он обращался в беде и горе. Уильям поднял глаза. На лице у Джулиет он увидел такое выражение, которое заставило его подумать, что она читает его мысли.
– Ты действительно думаешь, что мы могли бы жить вместе? – более мягко сказала Джулиет. – Ты правда можешь представить это?
– Ты же знаешь, я неприхотлив…
– Я не это имею в виду.
– Не знаю, что ты имеешь в виду. – Он допил свой сидр. – Но можно было бы поселиться в Ленгуорте, недалеко от Лиззи. Я бы ходил в библиотеку и боулинг, а в дни выплаты пенсии – на почту. Я вел бы себя, как добрый старенький…
– Ты не добрый старенький, – резко прервала его Джулиет. – Ты нытик. Разве достойно это тебя, Уильям Шор, когда ты постоянно жалуешься на жизнь и других людей? Ты ведь не листок на ветру, ты же мужчина, человек!
Он вздохнул.
– Вот так же говорит и Барбара.
– Ты как шарик для пинг-понга, – напористо продолжала Джулиет. – Все эти долгие годы ты позволял нам с Барбарой перекидывать тебя друг другу, повторяя про себя с легким удивлением: „Ну кто же мне поможет?" – и ничего не предпринимая. Я любила тебя и сейчас люблю. Ты один из немногих, встреченных мною в жизни, которых можно любить. Но я никогда не смогла бы жить с тобой. Ному я смогу перекинуть тебя, если вдруг мне самой захочется уединения?
Уильям уставился на нее. Джулиет ждала, что сейчас он с раздражением спросит: „Неужели я так невыносим?" Но он не спросил. Он просто смотрел на нее так, будто впервые в жизни обдумывал какие-то важные вещи. Затем неожиданно произнес:
– Проблема в том, что жизнь была для меня слишком легкой. Я привык к этому. И, как только возникают признаки каких бы то ни было осложнений, я сразу стараюсь уйти от них. Я – раковина-жемчужница. И всегда был таким. Я, наверное, мог бы быть чемпионом среди раковин, потому что любую попадающую внутрь песчинку тут же обволакиваю известковым покровом и создаю жемчужину. – Он улыбнулся Джулиет. – Ты поцелуешь раковину-жемчужницу на прощание?
Она удивленно посмотрела на него.
– На прощание? Мы что, больше не увидимся?
– Конечно, увидимся, – ответил Уильям. – Конечно, увидимся. Но это конец какого-то отрезка наших отношений, не так ли?
Она медленно кивнула, подумав: „Да, он прав. Действительно, это конец какого-то отрезка наших отношений, а может быть, и конец чего-то еще?"
Они оба встали. Джулиет осталась на месте, а Уильям подошел к ней, обнял и поцеловал, сначала в лоб, а потом, с большей силой, в сомкнутые губы. Он подумал, что она выглядит более крепкой, чем обычно. А Джулиет подумала, что он какой-то более слабый, чем всегда.
Потом он отошел на шаг назад и сказал:
– Наверное, я все-таки вступлю в боулинг-клуб. Чтобы встречаться там с приятными дамами в белых кардиганах.
Затем он ушел. Джулиет стояла в проеме входной двери и наблюдала (как и бесчисленное количество раз ранее), как его машина ныряла по дороге, бегущей по холмам, оставляя за собой пыльно-дымное облако.
И вот она сидела в кресле посреди комнаты, на полу которой стояла швейная машинка, у двери на кухню горкой громоздились наволочки от подушек, а в воздухе кружились пылинки и перья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87