Он спас Испанию от нацистов и не подпустил их к Средиземноморью. Тан что Европа, по крайней мере, хоть чем-то ему обязана. Конечно, это ужасное место, но не злом оно ужасно, а тиранией.
Фрэнсис посмотрела на него.
– Зачем вы мне все это говорите? Зачем вы привели меня сюда и читаете лекции?
Он, взяв ее за обе руки, чуть подался к ней. Его глаза блестели при этом так же, как и тогда, за столиком кафе в Гранаде.
– Потому что вы должны понять, Фрэнсис, Испанию и испанцев. Я показал вам наши красоты, нашу старину, достопримечательности. Вы видели мою гостиницу, ее сад, вы видели небольшую часть Гранады, вы с улыбкой смотрели на людей, которые у меня работают, но этого недостаточно. Недостаточно увидеть наше солнце и красоту Испании. Необходимо почувствовать и ее грусть, и ее упрямство, ее гордость. Почувствовать яростное столкновение здесь различных убеждений. Вам необходимо понять все это.
При этих словах от его рук исходила какая-то непонятная страстная сила.
Она сказала почти шепотом:
– Зачем я должна это понять? Он ответил:
– Потому что вы должны осознавать, с чем вы столкнетесь, если мы станем любовниками.
– Луис…
– Видите ли, такие отношения всегда непросты между представителями разных народов. Я знаю кое-что о вашем и хочу быть уверенным, для нашего общего блага, что вы хоть немного понимаете мой.
На мгновение ей показалось, что вокруг нее все рушится – небо, страшная скала, устремляющаяся вниз долина, лицо Луиса… Он отпустил руки Фрэнсис и обнял ее, крепко прижав к себе. Ее шляпа упала с головы и, едва касаясь земли, быстро понеслась над площадкой словно воздушный змей.
– Фрэнсис, любовь моя…
– Шшш, – произнесла она, подставляя для поцелуя губы. Он поцеловал ее. Она обвила его руками и, полная желания, прижалась к нему.
– Я не могу поверить в это, я не могу поверить… Он опять поцеловал ее. Затем засмеялся, закинув голову назад. Его зубы заблестели на солнце.
– Что такое? Что тут смешного? – возмущенно воскликнула Фрэнсис.
Он снова поцеловал ее и сквозь смех ответил:
– О! О, вы, англичане! Вы даже не можете понять разницу между шуткой и радостью!
Ночью, к большому удивлению, пошел дождь. Фрэнсис лежала в объятиях Луиса и прислушивалась к дождю, падавшему на овальные серые листья эвкалиптов и зеленые, с бахромой, листья акаций. Она представляла себе благодарную траву, цветы и блестящие мокрые камни террас. Она лежала почти неподвижно, ощущая его сон, свое казавшееся таким нереальным счастье и чувство свободы. Ощущая с каким-то радостным, почти физическим пониманием эту теплую и сырую ночь в южной Испании.
Они любили друг друга дважды. Или, если быть более точным, сначала Луис занимался с ней любовью, а уж потом она и он вместе. В первый раз он запретил ей разговаривать.
– Я хочу, чтобы ты просто чувствовала, ощущала. Я не хочу, чтобы ты думала, ты слишком много думаешь, Фрэнсис. А мы влюбились друг в друга без особых раздумий, ведь так? И занятие любовью относится к чувствам, к воображению. Так что, как ты сама говоришь, умолкни.
– О, Луис, – сказала она, – но ты же женат!
– Фрэнсис, я просто не разведен. Я уже пятнадцать лет не был близок с матерью Хосе, с тридцати трех лет.
Но в действительности ее это и не беспокоило. Ее охватило не только ощущение счастья, но и чувство, которого она на своей памяти никогда раньше не испытывала, – чувство, что это было только начало, что Луис и дальше будет учить ее, помогать ей открывать в себе самой такое, чего она раньше не осознавала.
– Мы принадлежим к такому странному поколению, – заметил Луис за обедом (о, какой это был обед, ведь она была так возбуждена тем, что ожидало ее впереди!), – мы такие прагматичные, образованные, что совсем не обращаем внимания на свои чувства, и в этом мы так не правы. Посмотри на себя.
– На себя?
– Да, на себя. В тебе столько замечательного, чего ты никогда раньше не могла видеть. Оно было спрятано внутри тебя.
– Ты имеешь в виду, я подавляла это в себе?
– Только отчасти. Я имею в виду, что надо уметь замечать свои чувства, знать их, наслаждаться ими. Ты совсем не ешь…
– Я, похоже, не голодна.
– Ты чего-то боишься?
Она посмотрела ему в глаза своим прямым взглядом и ответила:
– Только того, что ты когда-нибудь найдешь меня скучной.
– Скучной?
– Да. У меня же не было захватывающей жизни, в сексуальном смысле, так что я не исключаю, что могу быть достаточно скучной.
– Ты ненормальная, совершенно ненормальная. Ты думаешь, я занимаюсь любовью одними глазами? Как какой-нибудь мальчик?
Она рассмеялась.
– Нет, конечно же, не только глазами.
– Это очень неприличный разговор, сеньорита.
– Я ничего не могу с собой поделать. Я откровенно счастлива. Я не отвечаю за то, что делаю или говорю.
Он оглядел ее. На ней было узкое черное платье (не слишком узкое, но лучшее из тех, что у нее были с собой), длинная нитка янтаря, серебряная цепочка и серебряные же сережки.
– Я никогда не устану смотреть на тебя. Твое лицо, оно полно чувств. Ты… – Он замолчал, подыскивая нужное слово, затем с жаром добавил: – Ты такая честная, Фрэнсис. Я никогда не знал таких честных женщин. Даже когда ты стараешься скрыть что-то, ты никогда не можешь обмануть меня.
Она опустила глаза. Господи, если это и есть любовь, не удивительно, что люди творят такие странные вещи ради нее: ломают свои семьи, разрушают карьеры, развязывают войны.
– А здешний обслуживающий персонал догадывается о нас?
– Конечно, я думаю, они на кухне даже заключали пари…
– Луис, ты когда-нибудь?..
– Привозил сюда женщин? Никогда. Это мое убежище. С женщинами я имел дело в Севилье, как правило, с восьми вечера до двух утра. А вот с тобой все не тан. Ты заставила меня нарушить все мои правила.
– А ты – мои: никаких женатых мужчин, не путать дело с удовольствием…
– Никаких иностранцев?
– Конечно, никаких иностранцев.
– Фрэнсис… – Он под столом сжал коленками ее ногу. – Фрэнсис, я боюсь, что не могу больше ждать ни минуты.
И теперь вот это. Эта комната, эта темная, украшенная резьбой кровать, белые простыни, шепчущие шторы, это чувство свободы и любви, и дождь, падающий на теплую и темную землю, наполняющий воздух волнующими ароматами. Фрэнсис немного повернулась, подвинула одну руну Луиса так, чтобы не давить на нее, положила другую себе на грудь и заснула.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СЕНТЯБРЬ
ГЛАВА 11
В первый день на своей новой работе Лиззи чувствовала себя плохо. Вообще найти работу стоило значительных усилий и времени. Эти поиски оказались для нее обескураживающим опытом, со все усиливавшимся осознанием того, что она, с профессиональной точки зрения, могла рассчитывать только на такую работу, которая оплачивалась бы так низко, что едва ли оправдала затраченные на нее силы и время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Фрэнсис посмотрела на него.
– Зачем вы мне все это говорите? Зачем вы привели меня сюда и читаете лекции?
Он, взяв ее за обе руки, чуть подался к ней. Его глаза блестели при этом так же, как и тогда, за столиком кафе в Гранаде.
– Потому что вы должны понять, Фрэнсис, Испанию и испанцев. Я показал вам наши красоты, нашу старину, достопримечательности. Вы видели мою гостиницу, ее сад, вы видели небольшую часть Гранады, вы с улыбкой смотрели на людей, которые у меня работают, но этого недостаточно. Недостаточно увидеть наше солнце и красоту Испании. Необходимо почувствовать и ее грусть, и ее упрямство, ее гордость. Почувствовать яростное столкновение здесь различных убеждений. Вам необходимо понять все это.
При этих словах от его рук исходила какая-то непонятная страстная сила.
Она сказала почти шепотом:
– Зачем я должна это понять? Он ответил:
– Потому что вы должны осознавать, с чем вы столкнетесь, если мы станем любовниками.
– Луис…
– Видите ли, такие отношения всегда непросты между представителями разных народов. Я знаю кое-что о вашем и хочу быть уверенным, для нашего общего блага, что вы хоть немного понимаете мой.
На мгновение ей показалось, что вокруг нее все рушится – небо, страшная скала, устремляющаяся вниз долина, лицо Луиса… Он отпустил руки Фрэнсис и обнял ее, крепко прижав к себе. Ее шляпа упала с головы и, едва касаясь земли, быстро понеслась над площадкой словно воздушный змей.
– Фрэнсис, любовь моя…
– Шшш, – произнесла она, подставляя для поцелуя губы. Он поцеловал ее. Она обвила его руками и, полная желания, прижалась к нему.
– Я не могу поверить в это, я не могу поверить… Он опять поцеловал ее. Затем засмеялся, закинув голову назад. Его зубы заблестели на солнце.
– Что такое? Что тут смешного? – возмущенно воскликнула Фрэнсис.
Он снова поцеловал ее и сквозь смех ответил:
– О! О, вы, англичане! Вы даже не можете понять разницу между шуткой и радостью!
Ночью, к большому удивлению, пошел дождь. Фрэнсис лежала в объятиях Луиса и прислушивалась к дождю, падавшему на овальные серые листья эвкалиптов и зеленые, с бахромой, листья акаций. Она представляла себе благодарную траву, цветы и блестящие мокрые камни террас. Она лежала почти неподвижно, ощущая его сон, свое казавшееся таким нереальным счастье и чувство свободы. Ощущая с каким-то радостным, почти физическим пониманием эту теплую и сырую ночь в южной Испании.
Они любили друг друга дважды. Или, если быть более точным, сначала Луис занимался с ней любовью, а уж потом она и он вместе. В первый раз он запретил ей разговаривать.
– Я хочу, чтобы ты просто чувствовала, ощущала. Я не хочу, чтобы ты думала, ты слишком много думаешь, Фрэнсис. А мы влюбились друг в друга без особых раздумий, ведь так? И занятие любовью относится к чувствам, к воображению. Так что, как ты сама говоришь, умолкни.
– О, Луис, – сказала она, – но ты же женат!
– Фрэнсис, я просто не разведен. Я уже пятнадцать лет не был близок с матерью Хосе, с тридцати трех лет.
Но в действительности ее это и не беспокоило. Ее охватило не только ощущение счастья, но и чувство, которого она на своей памяти никогда раньше не испытывала, – чувство, что это было только начало, что Луис и дальше будет учить ее, помогать ей открывать в себе самой такое, чего она раньше не осознавала.
– Мы принадлежим к такому странному поколению, – заметил Луис за обедом (о, какой это был обед, ведь она была так возбуждена тем, что ожидало ее впереди!), – мы такие прагматичные, образованные, что совсем не обращаем внимания на свои чувства, и в этом мы так не правы. Посмотри на себя.
– На себя?
– Да, на себя. В тебе столько замечательного, чего ты никогда раньше не могла видеть. Оно было спрятано внутри тебя.
– Ты имеешь в виду, я подавляла это в себе?
– Только отчасти. Я имею в виду, что надо уметь замечать свои чувства, знать их, наслаждаться ими. Ты совсем не ешь…
– Я, похоже, не голодна.
– Ты чего-то боишься?
Она посмотрела ему в глаза своим прямым взглядом и ответила:
– Только того, что ты когда-нибудь найдешь меня скучной.
– Скучной?
– Да. У меня же не было захватывающей жизни, в сексуальном смысле, так что я не исключаю, что могу быть достаточно скучной.
– Ты ненормальная, совершенно ненормальная. Ты думаешь, я занимаюсь любовью одними глазами? Как какой-нибудь мальчик?
Она рассмеялась.
– Нет, конечно же, не только глазами.
– Это очень неприличный разговор, сеньорита.
– Я ничего не могу с собой поделать. Я откровенно счастлива. Я не отвечаю за то, что делаю или говорю.
Он оглядел ее. На ней было узкое черное платье (не слишком узкое, но лучшее из тех, что у нее были с собой), длинная нитка янтаря, серебряная цепочка и серебряные же сережки.
– Я никогда не устану смотреть на тебя. Твое лицо, оно полно чувств. Ты… – Он замолчал, подыскивая нужное слово, затем с жаром добавил: – Ты такая честная, Фрэнсис. Я никогда не знал таких честных женщин. Даже когда ты стараешься скрыть что-то, ты никогда не можешь обмануть меня.
Она опустила глаза. Господи, если это и есть любовь, не удивительно, что люди творят такие странные вещи ради нее: ломают свои семьи, разрушают карьеры, развязывают войны.
– А здешний обслуживающий персонал догадывается о нас?
– Конечно, я думаю, они на кухне даже заключали пари…
– Луис, ты когда-нибудь?..
– Привозил сюда женщин? Никогда. Это мое убежище. С женщинами я имел дело в Севилье, как правило, с восьми вечера до двух утра. А вот с тобой все не тан. Ты заставила меня нарушить все мои правила.
– А ты – мои: никаких женатых мужчин, не путать дело с удовольствием…
– Никаких иностранцев?
– Конечно, никаких иностранцев.
– Фрэнсис… – Он под столом сжал коленками ее ногу. – Фрэнсис, я боюсь, что не могу больше ждать ни минуты.
И теперь вот это. Эта комната, эта темная, украшенная резьбой кровать, белые простыни, шепчущие шторы, это чувство свободы и любви, и дождь, падающий на теплую и темную землю, наполняющий воздух волнующими ароматами. Фрэнсис немного повернулась, подвинула одну руну Луиса так, чтобы не давить на нее, положила другую себе на грудь и заснула.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СЕНТЯБРЬ
ГЛАВА 11
В первый день на своей новой работе Лиззи чувствовала себя плохо. Вообще найти работу стоило значительных усилий и времени. Эти поиски оказались для нее обескураживающим опытом, со все усиливавшимся осознанием того, что она, с профессиональной точки зрения, могла рассчитывать только на такую работу, которая оплачивалась бы так низко, что едва ли оправдала затраченные на нее силы и время.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87