Она вышла, важно закрыв за собой дверь. Уильям слышал ее тяжелые и ровные шаги на лестнице, потом они протопали по площадке и раздались уже в спальне, поглощенные затем звуками радио, которое Барбара в таких случаях всегда включала вызывающе громко.
Уильям встал, подошел к раковине для мытья посуды и почистил свой джемпер мокрой тряпочкой. Он посмотрел в окно. За окном открывался тот же вид, что и сорок лет тому назад, когда Барбара сообщила ему, что у нее будет двойня. Те же ровные красивые поля, те же изгороди, те же ряды тополей с могучими стволами. Единственное изменение состояло в том, что на ферме за ближайшим полем поставили уродливую силосную башню и еще более уродливый амбар, выкрашенные неестественно зеленой краской и теперь уже расцвеченные пятнами ржавчины.
Уильям оперся о край раковины. Возможно, он романтик. Возможно, он считает, что, какие бы трудности ни ждали Фрэнсис впереди, они стоят ее нынешнего ощущения счастья. Возможно, каким-то инстинктом, совершенно не принимающим в расчет реальные факторы (а он всегда в большей степени уважал чувства, чем логические построения), он улавливал понимание того, что любовь никогда не проходит бесследно, даже если она кончается.
И все же Барбара, при всем ее сложном характере, давая трезвые оценки реального хода вещей в этот момент, когда Фрэнсис испытывает только радость, совершенно права. И, конечно же, Барбара является матерью его дочерей (хотя инстинкт материнства получал у нее порой весьма странные проявления) и стремится уберечь их от невзгод, пусть иногда и методами, вызывающими у Уильяма неприязнь. В конце концов, удивительно хотя бы то, что Барбара воспринимает нынешнее счастье Фрэнсис вполне серьезно, а не хмыкает презрительно над тем, что кто-то где-то в здравом уме может не считать само понятие романтической любви абсолютной чепухой.
Уильям широко зевнул и отвернулся от окна. Бедные двойняшки, бедные маленькие двойняшки, у вас сейчас сплошные проблемы. У Лиззи проблемы в настоящем, у Фрэнсис – в будущем, даже если сама она о них еще не знает.
Он вспомнил, как думал, когда его дочери были плаксивыми младенцами, что никто не решился бы заводить детей, если бы заранее знал, как изматывает уход за ними. Какие наивные мысли роились тогда у него в голове! Теперь, с высоты родительского опыта, он понимает, что те годы младенчества двойняшек были золотыми годами его отцовства. И причина тут проста – тогда он был вполне в состоянии сделать своих дочерей довольными и счастливыми.
Он пересек кухню и заглянул в корзину для белья. Тост лежал на его тщательно выглаженной и сложенной пижаме, светло-голубой в более темную голубую же полоску. Постояв несколько минут над корзиной, он решил оставить все как есть.
Новый управляющий отделением банка в Ленгуорте был моложав, У него было узкое лицо и короткая стрижка. Он носил один из тех мрачноватых невыразительных костюмов, в которых сегодня на работу ходят все, кроме фермеров и автослесарей.
– Я рад, мистер Мидлтон, этой возможности встретиться с вами, – сказал он Роберту.
„Почему встретиться? – подумал Роберт. – Он хочет подчеркнуть разницу между встречей и знакомством? В любом случае, это же они меня вызвали".
– Вы просили меня зайти.
– Да, действительно. Насколько я помню, письмо было адресовано и вам, и миссис Мидлтон. Я, честно говоря, ожидал, что…
– Как я уже говорил вашему секретарю, миссис Мидлтон по будням работает в школе Уэстондэйл в Бате.
Управляющий поднял брови и поджал губы.
– Вы проинформировали нас?
– Почему мы должны были вас информировать?
– В вашем нынешнем положении, – управляющий заговорил тоном, который подразумевал, что задолженность Роберта равнозначна по крайней мере уголовному преступлению, – вы должны информировать нас обо всем.
Роберт открыл было рот, чтобы выкрикнуть: „Не смейте разговаривать со мной таким тоном!" – но промолчал. Чего он этим добьется, кроме кратковременного выброса адреналина в собственные вены? А потом нужно будет извиняться, сознательно обеспечивая противнику выгодные позиции. Роберт бросил взгляд на рыжеватые волосы банкира, его бесцветные, почти без ресниц глаза. Кожа управляющего еще носила отпечатки юношеских прыщей. Он не только выглядел как противник, ему, похоже, это даже нравилось.
– Пожалуйста, садитесь, мистер Мидлтон. Роберт неохотно подчинился и выбрал кресло, обитое черно-серой шерстью. Управляющий сел в свое кресло за столом и сложил руки на толстой папке, в которой, видимо, находились финансовые отчеты Мидлтонов.
– Боюсь, мистер Мидлтон, я не могу больше терпеть эту ситуацию.
– Как вы смеете использовать слово „терпеть"? – вскричал Роберт, забыв о решении сдерживаться. – Как вы смеете? Ваше учреждение всего лишь предоставляет клиентам услуги, и, позвольте напомнить, дьявольски дорогие услуги. Вы не комитет по этике, который имеет право судить заблудших.
Управляющий с болезненной гримасой на лице посмотрел на свои руки, как будто ждал, пока неприятный запах улетучится из комнаты.
– Наша кредитная комиссия, то есть кредитная комиссия головного отделения в Бате, ранее уже требовала от вас принятия неотложных мер для безусловной и скорейшей выплаты основной части долга. Тогда, если вы помните, было выдвинуто условие о том, что вы существенно снизите сумму непокрытой задолженности в течение девяти месяцев. Этот период истек, а ваш долг фактически не уменьшился. Руководство банка беспокоится, что таким образом долг „зависает", мистер Мидлтон.
– Зависает?
– Под этим подразумеваются опасения того, что вы, мистер Мидлтон, привыкнете к этому долгу и не будете предпринимать по нему ничего, кроме выплаты процентов.
Роберт на секунду опустил взгляд. Голова у него плыла. Ему не верилось не только в то, каким образом разговаривал с ним этот рыжеватый управляющий, ему не верилось и в то, что именно тот говорил. Роберт глубоко вздохнул.
– Вам не приходит в голову, что факт существования этого долга висит на нас в тысячу раз более тяжелым бременем, чем на вас? И причина этого проста – этот долг ставит под угрозу все, чего я и моя жена добились за восемнадцать лет. Вы что, считаете, что в нынешней ситуации мы спокойненько посиживаем, а не напрягаем каждый нерв и мускул в стремлении хоть как-то улучшить ее? Что еще, по вашему мнению, заставило мою жену взяться за работу на стороне, как не стремление найти источник средств для покрытия ваших огромных процентов по кредиту и таким образом пустить прибыль от художественного салона на возврат самого кредита? Моя жена, очень талантливая и образованная женщина, вынуждена делать работу, на которую и ваши клерки не согласились бы.
– Извините, – перебил управляющий, – но личные моменты здесь не нужны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87