– Я там работаю второй месяц, и наблюдаю за пациентами. Он действительно болен.
– Но вы не врач!
– Не врач, – согласился Виктор. – Зато точно знаю, что «человек-счетчик» лежит в клинике уже давно, а Семенов поступил незадолго до моего прихода.
– А точнее вы узнать не можете? У нас пока не было необходимости смотреть даты поступления всех поциентов. Мойор Громыко теперь зоймется этим вплотную, но и вы, пожалуйста, розузнайте! Может быть, всплывет какая-нибудь важная деталь.
– И вам сообщить? – полуутвердительно спросил Виктор.
– Да. У меня не было возможности сомостоятельно заняться росследованием, обычно меня приставляют к Громыко или к другим опытным следователям…
Плеханов понимающе кивнул.
– Мне самому стало интересно. Я обязательно вам позвоню.
– Спосибо, Виктор, за сотрудничество. В свою очередь, обещаю вам поделиться результатами экспертизы ножа и отчетом судмедэксперта. Хм. Хоть это и не положено.
Довольные друг другом молодые люди распрощались. Плеханов покинул гостеприимный кабинет старшего лейтенанта Сомова.
* * *
Наспех позавтракав, Виктор приехал на занятия. Медицинский институт встретил его все тем же сверкающим на солнце карнизом и стройными колоннами. Студенты небольшими группами курили перед входом. Виктор, стараясь не вдыхать едкий табачный дым, проскользнул внутрь и едва не столкнулся с Гаршиным. Смуглый здоровяк, смерив Плеханова презрительным взглядом, молча прошел мимо.
Дмитрий Гаршин вызывал у Виктора смешанные чувства. С одной стороны, этот парень сознательно ставил себя выше других, держался высокомерно, всем своим видом показывая, какой он особенный, хотя ничего особенного в нем не было. С другой стороны, он не относился к числу умников и по уровню интеллекта явно отставал от других студентов группы. Плеханов подозревал, что имидж «крутого парня» призван был компенсировать в первую очередь недостаток ума и сообразительности. Виктор был уверен: до пятого курса Дмитрий дотянул исключительно благодаря нужным связям, а уж зачем Гаршину понадобилось учиться на медика, знал только он сам.
Гаршина не боялись, но не уважали, более того, над ним посмеивались: тихо, за глаза, но Дмитрий и без того знал об этом. Основном поводом была забота, которой Гаршина окружила его мать – Татьяна Витальевна. Отец Дмитрия ушел от них, когда мальчику было три или четыре года и женщина всю свою ласку и любовь отдала единственному сыну. Она приходила за ним после лекций, брала у одноклассников Дмитрия тетради, и вечерами ее сын переписывал то, что не успел записать во время занятий, опекала до такой степени, что едва не водила сына за руку.
Дмитрий стеснялся этой опеки, и злился, когда видел в чужих глазах даже призрачный намек на насмешку. Возможно, именно поэтому у него не было друзей среди сверстников. Гаршин предпочитал общаться с первокурсниками – едва закончившими школу семнадцатилетними мальчишками, у которых его рост, сила и агрессивность вызывали невольное уважение. Он был на голову выше и сильнее любого из них.
С девушками у Дмитрия были проблемы – он не умел нормально общаться. Зацикленный на своих проблемах, чрезмерно чувствительный, подавляемый навязчивой опекой матери, Гаршин не представлял для девушек никакого интереса. Дмитрий понимал это, и еще больше злился и уходил в себя.
Временами здоровяк не вызывал у Плеханова ничего, кроме отвращения. Отвращения к жестким, стриженым «ежиком» темным волосам, в которые Дима поминутно запускал широкую короткопалую пятерню, к смуглой, будто сильно загорелой коже, к внушительному животу, обтянутому черной водолазкой, к шортам до колен, к сандалиям, надетым на босу ногу, а особенно к презрительному взгляду темных, почти черных глаз. Но чаще, Виктор жалел Гаршина. Из-за неправильного поведения, грубости и замкнутости у него нет друзей среди сверстников, нет девушки; его сторонятся и не обращают на него внимания.
Вот и сейчас, когда Дима, неопределенно хмыкнув, прошел мимо, будто нечаянно толкнув Виктора плечом, Плеханов подумал, что даже если бы он был на голову выше и сильнее любого сверстника, вел бы себя иначе.
Народа в аудитории было немного. После первого успешно сданного зачета студенты расслабились, и на занятие к Юрскому явилось меньше половины группы. Виктор нашел глазами Макса, который по обыкновению сидел на одной из первых парт и листал журнал об автомобилях, и присоединился к другу.
– Ну, удалось в этот раз на дежурстве вздремнуть? – спросил Куликов. – Никто больше руку вилкой не проколол?
Виктор отрицательно покачал головой. Рассказывать о произошедшем в «Кащенке» прошлой ночью, не хотелось. Сейчас Максу, голова которого была занята оформлением бумаг на полувросший в землю домик, он ничего рассказывать не будет.
Может быть позже, когда милиция разберется с человеком-счетчиком и «эмбрионом», он со смехом будет вспоминать заточенную вилку и сидящего в луже крови Савичева, но сейчас Плеханов не чувствовал ничего, кроме вины и желания доказать, что Александр Алексеевич никого убить не мог. Именно поэтому Виктор решил промолчать. Он достал тетрадь с лекциями, а Максим снова погрузился в чтение глянцевого журнала.
Владимир Александрович Юрский славился пунктуальностью, но сегодня явился на лекцию с пятнадцатиминутным опозданием.
– Простите за задержку-с, – буркнул преподаватель, присаживаясь на стул за столом преподавателя, – автобус сломался.
Студенты зашелестели тетрадями. Владимир Александрович неторопливо водрузил на нос большие очки в черепаховой оправе и посмотрел на присутствующих. Преподаватель заметно нервничал. Виктор никогда не видел Юрского таким расстроенным: лицо его выражало крайнюю степень тревоги и скорби, будто у него со дня на день от неизлечимой болезни должен умереть близкий родственник. Губы мужчины едва заметно дрожали, нервно подергивался уголок левого глаза.
В тишине, воцарившейся в аудитории с приходом преподавателя, Плеханов слышал, как тяжело дышит Владимир Александрович. Они с Максом переглянулись, но ничего не сказали.
Юрский молчал, студенты выжидательно смотрели на лектора и тоже молчали. Наконец, тот кашлянул и негромко спросил у Плеханова:
– Ну-с, когда у вас экзамен?
– В пятницу.
– А сегодня, значит, понедельник, – преподаватель рассеянно снял очки и начал вертеть их в руках. Спустя минуту напряженной тишины он убрал очки в футляр и объявил: – Да-с, сегодня лекции не будет, я себя не очень хорошо чувствую, и… – Владимир Александрович замялся.
Виктор понял: известие, которое сейчас сообщит преподаватель, будет не очень приятным. Или вместо него экзамен будет принимать другой преподаватель, или вместе с ним на экзамене будет присутствовать какой-нибудь профессор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
– Но вы не врач!
– Не врач, – согласился Виктор. – Зато точно знаю, что «человек-счетчик» лежит в клинике уже давно, а Семенов поступил незадолго до моего прихода.
– А точнее вы узнать не можете? У нас пока не было необходимости смотреть даты поступления всех поциентов. Мойор Громыко теперь зоймется этим вплотную, но и вы, пожалуйста, розузнайте! Может быть, всплывет какая-нибудь важная деталь.
– И вам сообщить? – полуутвердительно спросил Виктор.
– Да. У меня не было возможности сомостоятельно заняться росследованием, обычно меня приставляют к Громыко или к другим опытным следователям…
Плеханов понимающе кивнул.
– Мне самому стало интересно. Я обязательно вам позвоню.
– Спосибо, Виктор, за сотрудничество. В свою очередь, обещаю вам поделиться результатами экспертизы ножа и отчетом судмедэксперта. Хм. Хоть это и не положено.
Довольные друг другом молодые люди распрощались. Плеханов покинул гостеприимный кабинет старшего лейтенанта Сомова.
* * *
Наспех позавтракав, Виктор приехал на занятия. Медицинский институт встретил его все тем же сверкающим на солнце карнизом и стройными колоннами. Студенты небольшими группами курили перед входом. Виктор, стараясь не вдыхать едкий табачный дым, проскользнул внутрь и едва не столкнулся с Гаршиным. Смуглый здоровяк, смерив Плеханова презрительным взглядом, молча прошел мимо.
Дмитрий Гаршин вызывал у Виктора смешанные чувства. С одной стороны, этот парень сознательно ставил себя выше других, держался высокомерно, всем своим видом показывая, какой он особенный, хотя ничего особенного в нем не было. С другой стороны, он не относился к числу умников и по уровню интеллекта явно отставал от других студентов группы. Плеханов подозревал, что имидж «крутого парня» призван был компенсировать в первую очередь недостаток ума и сообразительности. Виктор был уверен: до пятого курса Дмитрий дотянул исключительно благодаря нужным связям, а уж зачем Гаршину понадобилось учиться на медика, знал только он сам.
Гаршина не боялись, но не уважали, более того, над ним посмеивались: тихо, за глаза, но Дмитрий и без того знал об этом. Основном поводом была забота, которой Гаршина окружила его мать – Татьяна Витальевна. Отец Дмитрия ушел от них, когда мальчику было три или четыре года и женщина всю свою ласку и любовь отдала единственному сыну. Она приходила за ним после лекций, брала у одноклассников Дмитрия тетради, и вечерами ее сын переписывал то, что не успел записать во время занятий, опекала до такой степени, что едва не водила сына за руку.
Дмитрий стеснялся этой опеки, и злился, когда видел в чужих глазах даже призрачный намек на насмешку. Возможно, именно поэтому у него не было друзей среди сверстников. Гаршин предпочитал общаться с первокурсниками – едва закончившими школу семнадцатилетними мальчишками, у которых его рост, сила и агрессивность вызывали невольное уважение. Он был на голову выше и сильнее любого из них.
С девушками у Дмитрия были проблемы – он не умел нормально общаться. Зацикленный на своих проблемах, чрезмерно чувствительный, подавляемый навязчивой опекой матери, Гаршин не представлял для девушек никакого интереса. Дмитрий понимал это, и еще больше злился и уходил в себя.
Временами здоровяк не вызывал у Плеханова ничего, кроме отвращения. Отвращения к жестким, стриженым «ежиком» темным волосам, в которые Дима поминутно запускал широкую короткопалую пятерню, к смуглой, будто сильно загорелой коже, к внушительному животу, обтянутому черной водолазкой, к шортам до колен, к сандалиям, надетым на босу ногу, а особенно к презрительному взгляду темных, почти черных глаз. Но чаще, Виктор жалел Гаршина. Из-за неправильного поведения, грубости и замкнутости у него нет друзей среди сверстников, нет девушки; его сторонятся и не обращают на него внимания.
Вот и сейчас, когда Дима, неопределенно хмыкнув, прошел мимо, будто нечаянно толкнув Виктора плечом, Плеханов подумал, что даже если бы он был на голову выше и сильнее любого сверстника, вел бы себя иначе.
Народа в аудитории было немного. После первого успешно сданного зачета студенты расслабились, и на занятие к Юрскому явилось меньше половины группы. Виктор нашел глазами Макса, который по обыкновению сидел на одной из первых парт и листал журнал об автомобилях, и присоединился к другу.
– Ну, удалось в этот раз на дежурстве вздремнуть? – спросил Куликов. – Никто больше руку вилкой не проколол?
Виктор отрицательно покачал головой. Рассказывать о произошедшем в «Кащенке» прошлой ночью, не хотелось. Сейчас Максу, голова которого была занята оформлением бумаг на полувросший в землю домик, он ничего рассказывать не будет.
Может быть позже, когда милиция разберется с человеком-счетчиком и «эмбрионом», он со смехом будет вспоминать заточенную вилку и сидящего в луже крови Савичева, но сейчас Плеханов не чувствовал ничего, кроме вины и желания доказать, что Александр Алексеевич никого убить не мог. Именно поэтому Виктор решил промолчать. Он достал тетрадь с лекциями, а Максим снова погрузился в чтение глянцевого журнала.
Владимир Александрович Юрский славился пунктуальностью, но сегодня явился на лекцию с пятнадцатиминутным опозданием.
– Простите за задержку-с, – буркнул преподаватель, присаживаясь на стул за столом преподавателя, – автобус сломался.
Студенты зашелестели тетрадями. Владимир Александрович неторопливо водрузил на нос большие очки в черепаховой оправе и посмотрел на присутствующих. Преподаватель заметно нервничал. Виктор никогда не видел Юрского таким расстроенным: лицо его выражало крайнюю степень тревоги и скорби, будто у него со дня на день от неизлечимой болезни должен умереть близкий родственник. Губы мужчины едва заметно дрожали, нервно подергивался уголок левого глаза.
В тишине, воцарившейся в аудитории с приходом преподавателя, Плеханов слышал, как тяжело дышит Владимир Александрович. Они с Максом переглянулись, но ничего не сказали.
Юрский молчал, студенты выжидательно смотрели на лектора и тоже молчали. Наконец, тот кашлянул и негромко спросил у Плеханова:
– Ну-с, когда у вас экзамен?
– В пятницу.
– А сегодня, значит, понедельник, – преподаватель рассеянно снял очки и начал вертеть их в руках. Спустя минуту напряженной тишины он убрал очки в футляр и объявил: – Да-с, сегодня лекции не будет, я себя не очень хорошо чувствую, и… – Владимир Александрович замялся.
Виктор понял: известие, которое сейчас сообщит преподаватель, будет не очень приятным. Или вместо него экзамен будет принимать другой преподаватель, или вместе с ним на экзамене будет присутствовать какой-нибудь профессор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81