Как же мы живем целый месяц с двухдневными ресурсами? Это обман, в который государство играет с нами. А мы играем с ним в дурака, делая вид, что работаем и платим налоги.
Ладонь Остапа непроизвольно приобрела форму дули. Эта была универсальная символика текущего момента нашей жизни.
Вы заметили, как нас обувают в общегосударственном масштабе? Они забрали наши вклады и взамен предложили приватизацию, в которой нажились еще один раз. Придумывая различные разрешительные системы, нас гоняют по кругу за различными справками, при этом вводят систему их оплаты. Чиновники плодятся, как грибы, потому что есть благодатная почва для их питания — бюрократическая волокита, от которой мы все беззащитны. Отдельные законы, выходящие явно под заказ, — настолько с душком, что чувствуешь, как тебя обманывают скопом, покрывая сразу миллионами. Просыпаясь утром и включая телевизор, я сразу чувствую, как меня надувают с рекламой, как лгут политики и чиновники. В такси, поезде, на работе и в постели с женой мы чувствуем, что нас хотят все время надуть. В ответ весь мир получает от нас ответную реакцию, и мы должны понять только, что надувательство — это естественный образ жизни для людей и всей этой страны, доживающей по этому принципу уже век.
Остап пропел рукой по лицу, но немногочисленные морщины — следы усталости от человеческой глупости, — не разгладились.
Отъем денег — это основа основ нашего общества, это та бесконечная игра, где не поймешь, что было раньше — курица или яйцо. Мы отнимаем у государства, затем отнимаем друг у друга, и в конце государство отнимает у всех. В развитых процветающих обществах этот отъем цивилизованно называется налогами и зарплатой. И это верно. Там люди живут настолько хорошо, насколько хорошо они работают. У нас ты живешь настолько хорошо, насколько хорошо ты отнял. И происходит это потому, что работать при таких законах честно невозможно. И это знают те, кто эти законы придумал. Да, это говорит о том, что общество серьезно больно. Но и больные должны жить, кушать и размножаться. У всех у нас нет другого выбора. И что смешно, у государства его тоже нет, если оно не отнимет у нас последнее, ему тоже нечем будет питать свой аппарат. Это замкнутый круг обмана и отъема, и в нем действуют правила, по которым живу и я, ваш покорный слуга.
Остап ткнул себя в грудь. В этот момент он был похож на памятник неизвестному аферисту.
Но здесь у меня свои принципы. Я никогда не отнимал у людей последнее — это раз. Я никогда не прибегаю к грубым силовым приемам — это два. И, наконец, я всегда зарабатывал, эксплуатируя два человеческих порока — глупость и жадность. Именно эксплуатация этих двух черт, присущих большинству из нас, лежит в основе моего бизнеса. Обман, как человеческая ценность, вечен, как вечно стремление человека к мечте. Да, именно мечта — это то, что я дарю человеку. Человек мечтает быть хитрее и умнее всех. Он мечтает ничего не делать и жить хорошо. И я дарю ему эту мечту. Пусть ненадолго, но все-таки. Кто ему еще ее подарит, не государство же. Человек мечтает иметь дома вещь знаменитого человека, бесплатно говорить по сотовому телефону, получить беспроцентный кредит, разменять двухкомнатную квартиру на четырехкомнатную без доплаты, чтобы у него дома не крутился электрический счетчик. Человек мечтает переспать с женщиной по любви. Боже мой, о чем только ни мечтает человек! И есть люди, которые дают человеку подержать свою мечту в руках хотя бы некоторое время. За мечту надо платить, и я не отказываюсь от этого гонорара.
На секунду Крымов замолчал. На его лице застыло мечтательное выражение, как будто он умножил в уме десять долларов, которые каждый готов был бы дать ему за осуществление своей мечты, на количество жителей Земли.
История обычно имеет свойство повторяться. Мой тезка Остап Бендер работал во времена, очень похожие на наши. Это был период мельтешения человеческих страстей после великого перелома — большевистского переворота. Сейчас, после тихой революции в обратную сторону, точно так же происходит брожение и утряска жизни народа, согнанного, как наседка, с насиженного места. Если глупость распределена по истории человечества равномерным слоем, независимо от стран и континентов, то возможность заработать на ней имеет очаговые всплески в зависимости от исторических и политических коллизий. Войны, революции, перевороты и следующие за ними периоды стабилизации всегда влияли на главный фактор — желание людей честно работать. Когда это желание — в силу причин, не зависящих от самих народов, — убивалось на корню, возникали эпидемии халявы. Одну из таких эпидемий мы переживаем сейчас у нас. И тогда глупость, которая была, есть и будет, просто вопиет и хочет дать тебе заработать денег. Что мне еще остается делать, как не взять их? Если уж я родился и живу в этой стране в такое время, когда из ничего делают капиталы и состояния, глупо стоять на обочине. Вообще, глупость — это огромная индустрия, не меньшая, чем военно-промышленный комплекс или сельское хозяйство. Возьмите, к примеру, МММ. Как лихо Мавроди собрал свои миллионы за рекордные сроки! Я не одобряю его методов, поскольку он забрал у многих последние деньги. Но жернова его машины не имели функции избирательности. Он не мог отсеять толпы тех, кто нес последнее в надежде на быстрый халявный заработок.
А чем вы отличаетесь от Мавроди, маэстро? — спросил Жора.
Как чем?! — возмутился Остап. — Я не работаю с пенсионерами, студентами и прочими неимущими слоями населения. Я отнимаю деньги у тех, у кого они есть. Можете считать меня пушкинским Дубровским. Правда, я не раздаю денег неимущим. У всех свои недостатки и, к сожалению, чужие достоинства.
Жора, немного смущаясь, спросил:
Остап Семенович, скажите, а вы сидели когда-нибудь?
Нет, сидеть — не сидел. У меня принцип — ни сумы, ни тюрьмы. У всех могут быть свои принципы, ведь верно? Вот уходить по сигналу «ноль» приходилось, это да. У меня остро развито чувство приближающейся опасности, оно не раз выручало меня по жизни.
Остап замолчал, решив, что и так слишком расфилософствовался.
Да, теория у вас крепка, но чего вы достигли, маэстро? — спросил Жора.
— Где результаты? Может, я и не совсем тактичный вопрос задаю?
Жора, я видал такие деньги, которые не уместились бы в вашем воображении. Но что поделаешь! Я слишком добр, чтобы не доверять людям, и жизнь меня уже ничему не научит. К тому же деньги — это вторичное. О деньгах, о их количестве и о их запахе уже много сказано до меня. Ни их спорный запах, ни их большое количество пока не сделало меня счастливей. А даже наоборот. Вы не представляете, Жора, насколько жизнь становится тягостной, когда деньги и желание их сохранить давят на мозги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Ладонь Остапа непроизвольно приобрела форму дули. Эта была универсальная символика текущего момента нашей жизни.
Вы заметили, как нас обувают в общегосударственном масштабе? Они забрали наши вклады и взамен предложили приватизацию, в которой нажились еще один раз. Придумывая различные разрешительные системы, нас гоняют по кругу за различными справками, при этом вводят систему их оплаты. Чиновники плодятся, как грибы, потому что есть благодатная почва для их питания — бюрократическая волокита, от которой мы все беззащитны. Отдельные законы, выходящие явно под заказ, — настолько с душком, что чувствуешь, как тебя обманывают скопом, покрывая сразу миллионами. Просыпаясь утром и включая телевизор, я сразу чувствую, как меня надувают с рекламой, как лгут политики и чиновники. В такси, поезде, на работе и в постели с женой мы чувствуем, что нас хотят все время надуть. В ответ весь мир получает от нас ответную реакцию, и мы должны понять только, что надувательство — это естественный образ жизни для людей и всей этой страны, доживающей по этому принципу уже век.
Остап пропел рукой по лицу, но немногочисленные морщины — следы усталости от человеческой глупости, — не разгладились.
Отъем денег — это основа основ нашего общества, это та бесконечная игра, где не поймешь, что было раньше — курица или яйцо. Мы отнимаем у государства, затем отнимаем друг у друга, и в конце государство отнимает у всех. В развитых процветающих обществах этот отъем цивилизованно называется налогами и зарплатой. И это верно. Там люди живут настолько хорошо, насколько хорошо они работают. У нас ты живешь настолько хорошо, насколько хорошо ты отнял. И происходит это потому, что работать при таких законах честно невозможно. И это знают те, кто эти законы придумал. Да, это говорит о том, что общество серьезно больно. Но и больные должны жить, кушать и размножаться. У всех у нас нет другого выбора. И что смешно, у государства его тоже нет, если оно не отнимет у нас последнее, ему тоже нечем будет питать свой аппарат. Это замкнутый круг обмана и отъема, и в нем действуют правила, по которым живу и я, ваш покорный слуга.
Остап ткнул себя в грудь. В этот момент он был похож на памятник неизвестному аферисту.
Но здесь у меня свои принципы. Я никогда не отнимал у людей последнее — это раз. Я никогда не прибегаю к грубым силовым приемам — это два. И, наконец, я всегда зарабатывал, эксплуатируя два человеческих порока — глупость и жадность. Именно эксплуатация этих двух черт, присущих большинству из нас, лежит в основе моего бизнеса. Обман, как человеческая ценность, вечен, как вечно стремление человека к мечте. Да, именно мечта — это то, что я дарю человеку. Человек мечтает быть хитрее и умнее всех. Он мечтает ничего не делать и жить хорошо. И я дарю ему эту мечту. Пусть ненадолго, но все-таки. Кто ему еще ее подарит, не государство же. Человек мечтает иметь дома вещь знаменитого человека, бесплатно говорить по сотовому телефону, получить беспроцентный кредит, разменять двухкомнатную квартиру на четырехкомнатную без доплаты, чтобы у него дома не крутился электрический счетчик. Человек мечтает переспать с женщиной по любви. Боже мой, о чем только ни мечтает человек! И есть люди, которые дают человеку подержать свою мечту в руках хотя бы некоторое время. За мечту надо платить, и я не отказываюсь от этого гонорара.
На секунду Крымов замолчал. На его лице застыло мечтательное выражение, как будто он умножил в уме десять долларов, которые каждый готов был бы дать ему за осуществление своей мечты, на количество жителей Земли.
История обычно имеет свойство повторяться. Мой тезка Остап Бендер работал во времена, очень похожие на наши. Это был период мельтешения человеческих страстей после великого перелома — большевистского переворота. Сейчас, после тихой революции в обратную сторону, точно так же происходит брожение и утряска жизни народа, согнанного, как наседка, с насиженного места. Если глупость распределена по истории человечества равномерным слоем, независимо от стран и континентов, то возможность заработать на ней имеет очаговые всплески в зависимости от исторических и политических коллизий. Войны, революции, перевороты и следующие за ними периоды стабилизации всегда влияли на главный фактор — желание людей честно работать. Когда это желание — в силу причин, не зависящих от самих народов, — убивалось на корню, возникали эпидемии халявы. Одну из таких эпидемий мы переживаем сейчас у нас. И тогда глупость, которая была, есть и будет, просто вопиет и хочет дать тебе заработать денег. Что мне еще остается делать, как не взять их? Если уж я родился и живу в этой стране в такое время, когда из ничего делают капиталы и состояния, глупо стоять на обочине. Вообще, глупость — это огромная индустрия, не меньшая, чем военно-промышленный комплекс или сельское хозяйство. Возьмите, к примеру, МММ. Как лихо Мавроди собрал свои миллионы за рекордные сроки! Я не одобряю его методов, поскольку он забрал у многих последние деньги. Но жернова его машины не имели функции избирательности. Он не мог отсеять толпы тех, кто нес последнее в надежде на быстрый халявный заработок.
А чем вы отличаетесь от Мавроди, маэстро? — спросил Жора.
Как чем?! — возмутился Остап. — Я не работаю с пенсионерами, студентами и прочими неимущими слоями населения. Я отнимаю деньги у тех, у кого они есть. Можете считать меня пушкинским Дубровским. Правда, я не раздаю денег неимущим. У всех свои недостатки и, к сожалению, чужие достоинства.
Жора, немного смущаясь, спросил:
Остап Семенович, скажите, а вы сидели когда-нибудь?
Нет, сидеть — не сидел. У меня принцип — ни сумы, ни тюрьмы. У всех могут быть свои принципы, ведь верно? Вот уходить по сигналу «ноль» приходилось, это да. У меня остро развито чувство приближающейся опасности, оно не раз выручало меня по жизни.
Остап замолчал, решив, что и так слишком расфилософствовался.
Да, теория у вас крепка, но чего вы достигли, маэстро? — спросил Жора.
— Где результаты? Может, я и не совсем тактичный вопрос задаю?
Жора, я видал такие деньги, которые не уместились бы в вашем воображении. Но что поделаешь! Я слишком добр, чтобы не доверять людям, и жизнь меня уже ничему не научит. К тому же деньги — это вторичное. О деньгах, о их количестве и о их запахе уже много сказано до меня. Ни их спорный запах, ни их большое количество пока не сделало меня счастливей. А даже наоборот. Вы не представляете, Жора, насколько жизнь становится тягостной, когда деньги и желание их сохранить давят на мозги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126